Ознакомительная версия.
«Портрет Джереми Бентана», Томас Фрай (1760–1762).
Как многие дети, которые обладают феноменальными способностями, Джереми, по-видимому, был аутистом. Всю жизнь он отличался странностями поведения, не умел поддерживать эмоциональный баланс в отношениях с окружающими, не обзавелся семьей и, кажется, не имел связей с женщинами. Единственным близким человеком странного гения был его брат Семюэл, много лет проживший в России и бывший фаворитом князя Потемкина (что дало мне еще одну подсказку для книги).
Всякому делу Бентам отдавался с маниакальной одержимостью. Поэтому и успел очень многое. Он оставил многотомное наследие, в котором есть труды по философии, юриспруденции, социологии; боролся за права женщин и за отмену уголовного преследования гомосексуалистов, а также долго (и тщетно) сражался с привычкой соотечественников к сквернословию.
Последним выдающимся деянием этого выдающегося человека было создание учебного заведения, которое сегодня называется Университетским колледжем Лондона. Там свято чтут память основателя и столь же свято исполняют его последнюю волю. А она была, прямо скажем, странной.
Бентам в расцвете лет: за всё хорошее против всего плохого
«Портрет Джереми Бентана», Генри Уильям Пикерсгилл (1829).
Бентам завещал препарировать его труп на публичной анатомической лекции ради пользы науки. Голову отрезать и набальзамировать. Прикрепить обратно на скелет. Изготовить чучело. И выставить в деревянном ящике, за стеклом. Этот жутковатый артефакт, именуемый «Автоикона Джереми Бентама», до сих пор можно увидеть в главном корпусе колледжа.
Бентам в наши дни. На любимом стуле, в любимом сюртуке
Автоикона Джереми Бентана в Университетском колледже.
Голова, правда, уже не настоящая. Бальзамировать в те времена умели плохо, поэтому сначала вывалились стеклянные глаза (их Бентам велел изготовить еще при жизни), а однажды и вся голова оказалась лежащей у чучела на коленях — сгнила и упала. Пришлось заменить на восковую.
Дважды в истории колледжа, во время юбилейных торжеств, ящик приволакивали в зал заседаний Университетского Совета, причем в протоколе писали, что мистер Бентам «присутствовал, но не голосовал».
Скажите, о мои читатели (у моих нечитателей прошу прощения), в какой персонаж трансформировался у меня вечно живой Джереми Бентам?
И еще один вопрос, не совсем в тему — по ассоциации.
Как вы относитесь к выставлению напоказ непогребенных останков, будь то мощи святых, мумии фараонов или кадавры вождей?
Я, например, совсем не хотел бы, чтобы Ленина закопали в могилу. Жалко — все-таки исторический артефакт. Но с Красной площади мавзолей, конечно, перенес бы.
Вот бы создать такой Диснейленд советской эпохи — с памятниками, тематическими павильонами, музеями. Чтоб из репродукторов звучали песни типа «Один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин» или что-нибудь про Партию. В кинозале крутили бы нон-стоп лучшие выступления Брежнева: «Сиськимасиськи», «Широко шагает Азербайджан». И как центр всего этого великолепия — мавзолей Владимира Ильича Ленина.
Пусть туда водят школьников на исторические экскурсии, а кто из граждан тоскует по сгинувшей коммунистической империи — милости просим поностальгировать.
kizuneПоддержание мумии Ленина — очень интересный научный эксперимент, который не следует прерывать. Другое дело, что проводить его, наверное, стоит не на виду у всех и в более приспособленном для этого помещении. Вообще же поклонение мощам — любым! — нахожу омерзительным и некрофилическим.
jesuisnataliВ одном соборе Италии увидела мощи святого. Закрою глаза, до сих пор помню. Бр…
Я против. Лучше скульптуры им ставить.
chamantА тем, кто предлагает зарывать трупы, — стоит подумать о судьбе Тутанхамона (последняя воля которого нарушается) и об останках какого-нибудь найденного в вечной мерзлоте Алтая древнего человека.
06.04.2012
Когда-то я прочел книжку про Столетнюю войну, написанную феминисткой. Ни название, ни имя автора в памяти не удержались, а вот интерпретация фактов и непривычный ракурс запомнились. Свежесть авторского взгляда заключалась в том, что общеизвестные события рассматривались с пристрастно «женской» точки зрения. Получалось, что истинными творцами истории даже в глухое средневековье, то есть во времена абсолютной мужской гегемонии, были исключительно женщины. Это уже потом историки-мужчины преподнесли всё таким образом, будто короли и рыцари сражались и вершили государственные дела, а бабы только пряли да детей рожали. Автор не спорила, что воевали, вели переговоры и надували щеки в основном дядьки, но утверждала, что при этом они были послушным орудием в руках умных, честолюбивых и благородных (или, наоборот, коварных) тёток.
Сейчас (неважно в какой связи) я вспомнил то курьезное сочинение и решил проверить, до какой степени подобная трактовка имеет право на существование. Ну, про распутных невесток Филиппа Красивого и про «Французскую Волчицу» мы знаем, читали у Дрюона — ставим авторше зачет. Жанна д’Арк тоже принимается без вопросов. Но я запомнил, что в той книжке и героический коннетабль Дю Геклен, и король Карл Седьмой, изгнавший англичан с французской земли, тоже выглядели марионетками в женских руках.
Полез я разбираться и с удивлением обнаружил, что это вовсе не такой уж бред, как могло бы показаться. «Женский» взгляд на закулисные механизмы истории опирается на хроники и, по меньшей мере, имеет право на рассмотрение.
Судите сами.
Этот портрет считается сильно приукрашенным
Бертран Дю Геклен, гравюра (XIX в.).
Сначала про Бертрана Дю Геклена (1320–1380), грозу англичан, рыцаря без страха и упрека.
С детства он отличался такой уродливой внешностью, что к нему испытывали отвращение собственные родители. Маленький изгой вырос и стал забиякой, который знал, что единственный способ внушить к себе уважение — быть сильным и бесстрашным. В бою Дю Геклен, казалось, искал смерти (известно, что суицидальный комплекс держится на ненависти к себе). Мужчин он подчинял и подавлял. Женщин сторонился и робел. В общем, классика криминальной психиатрии: «Трудное детство как предпосылка девиантно-социопатического поведения».
До сорока с лишним лет этот терминатор ничем, кроме кровопускания, не интересовался. Но вдруг ему сообщили, что некая знатная дама, Тифани Равенель, составила на него гороскоп и предсказала ему победу на важном поединке. Дама была молодая, прекрасная собою и высокоученая (в ту эпоху ученость предполагала знание астрономии и астрологии). Дю Геклен был потрясен столь лестным вниманием к своей малопривлекательной особе. Несколько лет он обожал Тифани издали и наконец набрался храбрости предложить ей руку — на расстоянии, так и не посмев предстать перед красавицей лично. К изумлению рыцаря, дама ответила согласием. И у Дю Геклена началась новая счастливая жизнь. Он забросил войну, обзавелся семейным гнездышком и некоторое время наслаждался небесным блаженством. Но однажды жена сказала: «Мой господин, я полюбила вас за доблесть, а не за семейные добродетели. Франция гибнет, стыдно отсиживаться дома. Идите и сражайтесь, не разочаровывайте меня». И Бертран, жалобно стеная, отправился на войну. Так, во всяком случае, рассказывает историк Брантом (1540–1614). И неоспоримым фактом является то, что именно после своей женитьбы Бертран Дю Геклен из мелкого бузотера превратился в прославленного военачальника, совершил множество великих деяний и обеспечил себе почетное место в истории.
Теперь — про чудесное преображение короля Карла Седьмого. Это, если кто не помнит, тот слабовольный и недостойный принц, которого возвела на трон Жанна д’Арк и который отплатил ей черной неблагодарностью.
Вот он, довольно противный.
«Портрет короля Франции Карла VII», Жан Фуке (1445–1450).
Во Франции и после Жанны по-прежнему бесчинствовали англичане, а король ничем, кроме развлечений и интрижек, не интересовался.
Беспутничал Карл до тех пор, пока не влюбился в Агнессу Сорель. Все хроникеры пишут, что это была демуазель невиданной красоты и превосходных душевных качеств.
Ознакомительная версия.
