За несколько дней до начала войны Рокоссовский устроил рыбалку и охоту для всех командиров частей своих войск. Необычным для подобных пьянок было то, что созваны были все до единого старшие офицеры, а для обеспечения "культурной программы" не привлекли ни солдат, никого постороннего. На остров посреди пограничной реки Буг офицеров свозил на лодке четырнадцатилетний Юра Калинин, сын одного из командиров полков. Там, на острове, вместо пьянки и рыбалки Рокоссовский устроил рекогносцировку. Секретность объяснялась военной необходимостью и необходимостью правил жизни и службы в то время. Вопреки приказу Сталина, Рокоссовский готовил своих подчиненных к будущей обороне. Юра бросал поленья и хворост в костерок, видел, как разгорается пламя костра, слышал речь Рокоссовского. Генерал ставил подчиненным задачи, оговаривал взаимодействие, назначал сигналы и шифры. Генерал говорил, как действовать всем силам и средствам в случае наступления немцев. Оговаривал все детали, в числе прочего говорил о роли танкистов в будущей войне — наступать, встречным ударом остановить, отбросить противника, нанести потери, перейти в наступление.
Потом, по правилам конспирации, состоялись пьянка и рыбалка, до охоты время тогда еще не пришло. Юра на своей деревянной лодке развозил усталых офицеров на берег, толкаясь веслами от воды.
Потом по результатам этой "тайной вечери" на острове состоялось второе по величине танковое сражение за всю мировую историю. С масштабами встречных танковых боев, развернувшимися у Новоград-Волынского Ура, может сравниться только знаменитая битва под Прохоровкой.
25 июня 1941 года три советских мехкорпуса, в одном из которых под командованием Рокоссовского сражался отец Юры Калинина, выдвинулись в район Дубно, где столкнулись с наступавшей массой танков немцев. В столкновении приняло участие больше полутора тысяч. Бой под Дубно был полностью выигран красными танкистами. Потеряв больше половины танков, гитлеровцы были вынуждены отступить. Русские бэтэшки, окрыленные успехом в титаническом сражении, готовы были рваться дальше вперед. Но танк — лишь ударная сила страны. Страна задыхалась в тисках немецкого наступления. Бросок храбрых танкистов не могли поддержать ни раздавленная на земле авиация, ни артиллерия. По разбомбленным дорогам невозможно было гнать вслед танкам эшелоны с горючкой и снарядами. Командование приняло решение на отвод танков вглубь страны. Результаты блистательной танковой операции под Дубно не были использованы. Самое печальное, что это беспримерное сражение осталось почти забыто. Сегодня мало, кто слышал о сражении под Дубно, — о первой успешной операции Красной Армии в той войне, о первом танковом сражении такого масштаба.
Это было тремя днями позже, а 22 июня утром у отца зазвонил телефон. Разговора не было слышно. Отец быстро натягивал форму, снаряжение, собирал вещи. Юра, почувствовав все, проснулся и бросился к нему: "Папа, возьми меня с собой. Я буду воевать". Отец не обманывал, что, мол, это учения и маневры. Сказал твердо: " Клянусь как отец и как офицер, ты будешь воевать вместе со мной. Но сначала ты должен охранять нашу семью, закончить школу. Потом я тебя найду". Еще не рассвело, как полк, поднявшийся по тревоге, скрылся за горизонтом на западной стороне. По эту сторону горизонта остались семьи офицеров и тыл. Эшелон эвакуируемых двинулся на Восток. Путь на Восток оказался кровавым и черным. Колонны отступающих советских людей уничтожались сотнями и тысячами.
Небо превратилось в терзающую Смерть, стены домов обрушивали свои камни на бегущих людей, в ужасе мельтешащие деревянные спицы колес на колхозных телегах все крутились и крутились. Хорошо, если в темноте или в зареве бомбардировки, но бывало и при свете белого дня, разорванные тела людей, молча изнывающие, с жутким воем изливающие боль, страдание. Раненые, выставляющие из кюветов, с обочин, из-под брезента санитарных фургонов свои увечья, боль, оголенные белые кости, оскал непереносимой боли, — все это видел Юра Калинин. Эшелоны смешались в одну массу, смешались с бегущим от войны местным населением, смешались с действующими войсками. В колонне шли одновременно и арьергард отступающих красноармейцев, и штаб, и тыл какой-то другой части, и толпы гражданских, и стаи растревоженных ворон, и клинья, срывающихся вообще в другую сторону птиц. Постоянно бомбили немецкие самолеты, постоянно нарывались на засады немецкого десанта, расстреливавшего толпу, постоянно сталкивались с терактами диверсантов.
Наконец, неверная, не видная в дыму бомбежек, перевернутая кверху дном, залитая кровью людей и еще не загоревшимся горючим машин дорога вывела уцелевших к Днепру в районе Канева.
Истерзанная разрывами вода, снопами сине-красной глади, брызги, осколки от разломанных по самую ватерлинию барж.
Рота, которая должна была прикрывать отход беженцев на ту сторону Днепра, полегла от бомбардировки в первые же десять минут. Немцы наваливались на переправу полукольцом, чтобы взять в плен всех.
Израненный, перемотанный бинтами красноармейский майор появился перед сгрудившейся перед Днепром толпой. Красный кровью и петличками майор срывался на хрип, кричал: "Коммунисты, бойцы, все, кто может держать в руках оружие! Все ко мне, надо задержать немцев хоть на час, чтобы бабы, старики и дети успели свалить на тот берег…”
…Кто может держать в руках оружие… Господи, да мы же офицерские дети! Дети советских офицеров знали советское оружие от и до. Пацаны, тайком примерявшие отцовские гимнастерки и шинели, сверкавшие погонами отцов перед зеркалом, десятки раз при отцах стреляли из пулеметов, винтовок и автоматов. Юра много раз водил танк, стрелял из пушки. На полигонах, на директрисах, на стрельбищах дети всегда были с бойцами и с папами. Офицерские дети побежали к майору, объяснили все, отпросились у мам. Мамы, жены оставшихся далеко на Западе офицеров, разрешили, потому что другого выхода не было, потому что враг шел над головами, гремел бомбами и по пятам накрывал очередями и артподготовкой.
В окопах, где кроваво-земляным бугром лежали убитые солдаты роты, стоном и плачем плевали злобу и боль на отрытый песок раненые. Там десяток мальчишек — детей офицеров — и десяток раненых солдат взялись организовать оборону берега Днепра. Залитый кровью майор разделил двадцать человек на три отделения. Два отделения мальчишек поручил сержантам, сам стал командовать ранеными.
Все собрали оружие и боеприпасы у погибших полчаса назад в этой траншее над Днепром солдат. Юра, на пару с пацаном-одногодкой, выдрал из коченеющих рук советского воина пулемет "Максим" и ленту из-под кровавой лужи его помощника, под градом осколков и воем пуль собрали ящики, гранаты, всю мелочь, о предназначении которой даже не знали, просто видели на отцах, когда те ходили на учения.
Вдруг все стихло... Исчезли из неба немецкие самолеты, и нависла такая тишина, что каждому, уткнувшемуся в дно того днепровского окопа мальчишке хотелось проснуться и узнать, что никакой войны и не начиналось. Вместо этого — рокот немецких мотоциклов и лязг гусениц фрицевских бэтээров. Из леса, уверенные в подавленности русских, лихо выруливают два десятка мотоциклистов, за ними, на дистанции в пару сот метров, бронетранпортеры. Майор два раза успел обежать мальчишек, нервничал, как бы дети со страху не пальнули по уродам раньше времени. Но никто из пацанов и не нервничал… Залп мальчишки дали строго по команде. С трехсот метров очереди из пулеметов спороли три, а потом и четвертый немецкий байк, остальные, по-козлиному вскакивая на буграх и воронках, пытались унестись за кромку леса. На этом неверном пути два мотоцикла срезали еще две мальчишеские очереди из "Максимов" и "Дегтярей". По бэтээрам вдруг ударили с горы, оказалось живые, артиллеристы. Их пушки сожгли две бронемашины, еще одну повредили ударом железа в бок, остальная броня немцев поползла назад, к лесу.
Когда последний германец скрылся в лесу, на поле остались факелы бэтээров и развалины мотоциклов, тогда всю траншею охватило ликование, воинский и детский восторг. "Ура!" докатилось и до мам на баржах, и до окрестных сел. То первое "Ура!" навсегда осталось в памяти Юры Калинина, вместе с его случившимся тогда первым боем. Атака немцев была отбита. Ясно было всем, что через час-два фрицы попрут по-новой. Раненый майор приказал детям бежать из траншеи назад на баржи, для дальнейшей эвакуации. Пацаны лили слезы, бросались майору в ноги, просили оставить их на фронте. Майор разрешил им забрать с собой оружие, при условии, что они уйдут к мамам. Сказал, что они это оружие заслужили в бою. Со слезами и пулеметами мальчишки загрузились на последнюю баржу и ушли на ту сторону реки. Майора и его раненых бойцов больше не видел никто, никто и не знает до сих пор, как их звали, какой они части…
