Ближний круг
Бисмарк стал единственным европейским дипломатом, который вошёл в ближний круг императорской семьи.
Для этого были веские причины. В Россию Бисмарка направил принц-регент Вильгельм (его брат король Фридрих-Вильгельм IV к тому времени впал в маразм). Вдовствующая императрица Александра Фёдоровна (Шарлотта Прусская), вдова Николая I, была им сестрой. Таким образом, император Александр II – племянником. Александра не забыла, как Бисмарк яростно защищал монархию во время революции 1848–1849 годов. Никто не забыл и то, что именно он рьяно противился участию Пруссии в Крымской войне.
В Петербурге Бисмарк всего за четыре месяца выучил русский язык. Его учителями были некий студент Владимир Алексеев и русская литература. В частности, популярная тогда повесть Ивана Тургенева «Дворянские гнездо». Читал он и герценовский «Колокол», который специально для него присылали из Европы: ему всегда важна была альтернативная точка зрения.
Впоследствии, уже став главой прусского правительства, он иногда на документах ставил резолюции на русском: «Невозможно» или «Осторожно». Но его любимым словом стало «ничего». Его восхищало это слово, отражавшее бесконечное множество оценок любой ситуации. В письмах он часто писал: «Alles ничего».
Говорят, что он приказал вычеканить это слово на внутренней стороне перстня.
Существует анекдот, согласно которому Бисмарк как-то в присутствии государя слишком внимательно прислушивался к разговору, который вёлся на русском. Наблюдательный Александр, поймав взгляд посланника, впрямую спросил его, понимает ли он язык. Бисмарк сознался, но император не разгневался, а, напротив, весьма высоко оценил желание дипломата постичь незнакомый ему мир.
В России жили тогда около 40 тысяч подданных Пруссии. «Я – адвокат, полицейский, управляющий, представляющий интересы всех этих людей и ведущий переписку по связанным с ними делам напрямую с российскими учреждениями. Нередко мне приходится подписывать в день до ста официальных бумаг», – писал Отто брату Бернгарду. Он настойчиво проникал в русский быт и постигал русский характер, понимая, что судьбы двух стран плотно связаны. Не менее 20 раз выезжал на охоту. В том числе на медведя. Однажды чуть не отморозил ноги.
Власть
Он был антидемократом, антисоциалистом, антиклерикалом. Но сильнее всего он ненавидел либералов, которые, по его мнению, разъедали основы власти под видом её улучшения.
У Пруссии с Россией эти основы были примерно идентичны: монарх – премьер – министры – чиновники. Любое изменение этого порядка Бисмарк считал преступлением.
Традиционно считается, что глава российской дипломатии Александр Горчаков был политическим «крёстным отцом» Отто фон Бисмарка. В этом мнении есть разумное зерно. Без участия Горчакова Бисмарк вряд ли бы стал тем, кем он стал.
В 1862 году, уехав из России и пробыв совсем недолго посланником во Франции, Бисмарк становится главой правительства и одновременно министром иностранных дел. В стране был жестокий парламентский кризис. Король Вильгельм I хотел даже уйти в отставку. И лишь человек, от которого «пахло кровью», как когда-то выразился предшественник Вильгельма, мог спасти трон. И Бисмарк его спас, по сути, превратив прусский ландтаг в игрушечное образование.
Россия обеспечила Пруссии тыл. И благодаря её нейтралитету вскоре были разгромлены Австрия и Франция и создан Второй рейх.
Сберечь его в новых границах было не легче, чем создать. Отныне Бисмарка заботило одно – выстроить такую международную систему, которая исключала бы образование антигерманского союза. Он предполагал участие Берлина в любой коалиции, для того чтобы контролировать и гасить на корню опасные для Германии тенденции. Этот принцип недорого бы стоил, если бы не покоился на главном: без России – союзной или хотя бы нейтральной – благополучие Германии недостижимо, так как немцам невозможно решать свои проблемы на западе, непрестанно оглядываясь на восток.
Потерпев, казалось бы, катастрофическое поражение в Крымской войне, Россия не без помощи Пруссии осталась великой державой, влиявшей на европейские события.
Когда Наполеон III поддался иллюзии обойтись без неё, Франция рухнула.
Бисмарк выучил этот урок. Он был убеждён: Россия непобедима, поэтому нельзя растрачивать силы на бредовую цель войны с русскими. Так, он не допустил создания антирусской коалиции в период кризиса 70-х годов. Даже после того как Россия фактически потеряла Болгарию, канцлер не спешил откликаться на прогерманские настроения софийского правительства.
Однако он способствовал созыву Берлинского конгресса 1878 года, где на словах взял роль посредника, а на деле отдал весь процесс на откуп своему хорошему знакомцу Бенджамину Дизраэли. И Александр II повторил ошибку Николая I. Оба наивно рассчитывали на благодарность Германии. Один – от Австрии за спасение её в 1848 году от революции, другой – за нейтралитет во Франко-прусской войне 1870–1871 годов. Эта несколько провинциальная позиция находилась в явном диссонансе с жёстко-прагматической философией европейских политиков. Тем не менее различие в поведении Вены в 1853–1856 гг. и Берлина в 1878 году всё же существовало. И немалое. Тогда Австрия способствовала поражению России. Бисмарк же лишь ограничивал результаты русской победы, чтобы предотвратить новый виток кризиса на Балканах.
Разлад
После смерти Александра II позиции Германии и России ещё более отдалились.
Причиной стали экономические противоречия. Германия поднимала несколько раз пошлины на русский хлеб. Русская буржуазия требовала оградить её интересы от немецкого капитала, и правительство повышало пошлины на германские промышленные товары.
Александр III недолюбливал рейхсканцлера. Однажды он даже написал в сердцах: «Обер-скот». Впрочем, не любил царь и нового кайзера Вильгельма II, этого, как выразился Георгий Плеханов, «коронованного Хлестакова», который желает быть на каждой свадьбе невестой, на каждых крестинах – новорождённым, на каждых похоронах – покойником. Тут, правда, стоит сказать, что самого Александра русская журналистика, продолжая гоголевские аналогии, окрестила «Собакевичем на троне». «Коронованный Хлестаков» и «железный канцлер», конечно, не могли ужиться. Вместо Бисмарка рейхсканцлером стал бывший шеф адмиралтейства Лео фон Каприви. Сменив Бисмарка, он сразу взял «новый курс». Если Бисмарк стремился избежать войны с Россией, то Каприви счёл эту войну неизбежной и необходимой для Германии. Бисмарк ставил целью изолировать Францию и воевать с ней один на один; Каприви замыслил подготовить войну против франко-русского блока, но силами более мощной коалиции, а именно Германии, Австро-Венгрии, Италии. В рамках «нового курса» 6 мая 1891 года с явной демонстрацией силы был торжественно возобновлён Тройственный союз. К нему вскоре, по сути, присоединились Испания и Румыния. Уход Бисмарка и резкий поворот Александра III к союзу с Францией означали неизбежную войну России с Германией. То есть величайшую глупость. Впрочем, эта опасность существовала ещё в 1888 году.
О чём он предупреждал
Рейхсканцлер князь фон Бисмарк послу в Вене принцу Генриху VII Рейс Конфиденциально № 349 Доверительно (секретно) Берлин 03.05.1888 года
«После поступления ожидаемого донесения за № 217 от 28 прошлого месяца граф Кальноки имеет некоторые сомнения в том, что офицеры генерального штаба, предполагавшие осенью начало войны, возможно, всё-таки не правы.
На эту тему можно бы и поспорить, если такая война, возможно, приведёт к таким последствиям, что Россия, по выражению графа Кальноки, «будет разгромлена». Однако подобное развитие событий, даже при блестящих победах, маловероятно. Даже самый благополучный исход войны никогда не приведёт к распаду России, которая держится на миллионах верующих русских греческой конфессии.
<…> Это неразрушимое Государство русской нации, сильно своим климатом, своими пространствами и своей неприхотливостью, как и через осознание необходимости постоянной защиты своих границ. Это Государство, даже после полного поражения, будет оставаться нашим порождением, стремящимся к реваншу противником, как это мы и имеем в случае с сегодняшней Францией на Западе. Этим была бы создана на будущее ситуация постоянной напряжённости, которую мы будем вынуждены принять на себя, если Россия примет решение напасть на нас или Австрию. Но я не готов принять на себя эту ответственность и быть инициатором создания нами самими подобной ситуации.
<…> мы будем, по моему мнению, иметь больший успех, если мы просто будем с ними обращаться как с существующей постоянной опасностью, против которой мы можем создать и содержать защитные барьеры. Но мы никогда не сможем устранить само существование этой опасности.
