Наш поезд вперевалку мчит
И тормозит на склонах,
Тогда он будто бы кричит,
Но мы молчим в вагонах.
Вот остановка. Взгляд ловлю
Я снова твой печальный.
Попутчик, я тебя люблю,
Но пусть ты будешь тайной.
Западня
Западня была старушкой
И возила всех подряд.
С ней делилось вкусной сушкой
Много взрослых и ребят.
Но пришла пора такая –
Западня дрожмя дрожит.
Конюх – женщина простая –
Ночь в каптёрке пролежит.
Западня хрипит и бьётся,
Но ушли с конюшни все.
Утром глянули – не бьётся
Сердце. Кожа как в росе.
На лугах, полях безбрежных
Беззаботна и легка
Западня под солнцем нежным
Будет греть свои бока.
Я не знаю: допускают
В лошадиный рай людей?
Вряд ли, боги, верно, знают,
Что за рай для лошадей –
Без людей и без работы,
Где луга и солнце есть,
И чтоб не было заботы,
И чтоб было что поесть.
Хлыст, седло, уздечка, повод
Ненавистны и страшны,
Как сквозняк, кусачий овод
И потёртости спины.
Только вдруг знакомый шорох
Вдруг окликнет Западню.
Это я – морковок ворох
Ей во сне своём даю.
Потреплю её по шее,
Поцелую в белый лоб,
Что сметаны стал белее,
И пущу её в галоп.
Западня скучает, видно,
Без людей она грустит.
Мне её бросать обидно,
Но она меня простит.
Потому что на планете
Есть живые табуны.
И, конечно, на рассвете
Снятся им иные сны.
Где луга и где дубравы,
И, конечно, нет людей,
Что всегда найдут управу
На несчастных лошадей.
Западня заржёт чуть слышно.
Я зову её во сне.
Человек в раю не лишний,
Как вожак при табуне.
Юность
Беззаботная, шальная,
Ничего не замечая,
По траве бежит босая
Юность грешная моя.
Оглянулась, усмехнулась
И нечаянно споткнулась.
Появилась вдруг сутулость,
С грустью обручённая.
Вот видны на теле шрамы.
И они как пиктограммы:
Говорят, какие драмы
Ей пришлось здесь пережить.
Сердце бьётся с перебоем
Оттого, что брали с боем.
И, не скована покоем,
Юность рвёт тугую нить.
В «Тёмном царстве» Катерина
Всё грустит и горбит спину,
Ведь она не балерина!
Заколдован путь лежит.
Потому что через годы,
Через бури-непогоды,
По велению природы
Юность к ней не прибежит.
Снег и огонь
Разлетаются брызги. На лужах
Плёнка радугу держит в себе.
Скоро снег и осенняя стужа
Заморозят дорогу к тебе.
А потом и сугробы как стены
Загородят тропинки. Века
Будет бить по лицу белой пеной
Окаянная злая пурга.
Только чую, закончится это,
И опять мы с тобою вдвоём
Будем пить разогретое лето,
Обжигаясь палящим огнём.
Ветер
ты ко мне не сорвёшься увы
среди ночи не ждать у окна
только песни высокой травы
мне навеют спасение сна
но когда удалится восток
и развеется южный туман
я увижу упавший у ног
утомлённый в боях ураган
это ветер, летящий в степи
разозлённый на злую судьбу
я шептала ему потерпи
и кусала до крови губу
деревянное солнце в реке
и кипящее небо зари
стисну ветер в своём кулаке
лишь со мной или сразу умри
Теги: Рыбас-Тараканова Екатерина
Мой друг – красивый человек
Как-то само собой, без всяких наших усилий, а с годами - и против наших желаний, без стука в дверь к нам являются юбилеи... От них не спрячешься и никуда не убежишь.
Годы... Они сужают горизонт, не обещают, не вдохновляют, а грозят.
Моему старинному другу Юрию Дмитриевичу Поройкову – 80. Кто-то ахнет: "Неужели?.." И удивится, если узнает, какими бурными, жёсткими были эти годы, особенно – «перестроечные» и «реформаторские», сколько драматических событий выпало на этот ломоть жизни, сколько труда вложено в каждый год и день, чтобы сегодня не грустить ни юбиляру, ни его друзьям-товарищам, которых у него по всей России и в целом мире тысячи и тысячи... Друзья по комсомольской работе в Башкирии, где Юрий Дмитриевич работал: первым секретарём комсомольского обкома, в ЦК комсомола, где заведовал отделом, в журнале «Молодой коммунист», где трудился главным редактором, в «Литературной газете» первым заместителем главного, в ИТАР-ТАСС – этой огромной и крайне важной для общества организации – первым заместителем директора. Юрий Дмитриевич – блестящий организатор, «пахарь». Там, где он работал, всегда был полный порядок. Два ордена СССР «Знак Почёта» и медали говорят об этом.
Если оставить в стороне предрассудки, то возраст Юрия Дмитриевича – это торжество над силами упадка и утрат, хоть от них не укрыться, это время обретения прав на похвалу и почести за высокий талант, мастерство и искусство.
Юрий Дмитриевич Поройков – прекрасный журналист, поэт и писатель, автор многих рассказов, повестей, романов и поэтических сборников. Он мастер располагать наилучшие слова в наилучшем порядке. Лауреат Бунинской премии.
Поэзия Поройкова, как и быть должно, – венец познания и форма любви. На его умные и нежные стихи сочинено немало песен, их исполняли Эдита Пьеха, Валентина Толкунова, другие всем известные певицы и певцы.
Удивительное свойство характера Юрия Дмитриевича в том, что, зная высокую цену своему творчеству, он лишён тщеславия и высокомерия.
Есть люди, которые независимо от их возраста не утрачивают своей красоты. Я говорю о моём друге. Как и в молодости, он по-прежнему высок и статен, может, чуть опустились плечи... Время, конечно, сделало свою неблагодарную работу, но очарование его подлинной интеллигентностью, глубокой образованности не подвластно годам. Они сосредоточились в глубинах его души и сердца, всегда открыты для каждого, кто соприкоснётся с этим красивым человеком.
Люди стареют от того, что предают свои идеалы. Но это – не про Юрия Дмитриевича.
Не торопи, мой друг, свои года!..
«ЛГ» шлёт ветерану редакции поздравления и пожелания здоровья!
Теги: Юрий Дмитриевич Поройков
С чувством искреннего уважения я отношу к славным поборникам русской культуры известнейшего журналиста Виктора Стефановича Кожемяко, человека талантливого, умного, энергичного, неустанного в своей работе и мужественного в каждом написанном им слове.
В его беседах с людьми самых разных профессий всегда ощущается накалённость его интереса к жизни, к человеческим чувствам, страстям и пристрастиям, к тем или иным поступкам, проявляющим характер, позицию и контрпозицию собеседника, - и его интервью порой читаются как фрагменты повествования чьей-то непростой биографии.
Он остро чувствует, где рождается добродетель и где играет на фальшивых инструментах зло. Он знает диалектику явлений и хорошо понимает, что если бы в мире отсутствовало зло и правило бы в розах и ромашках безупречное добро, то действительность была бы совершенно другой и развитие добра определили бы другие связи людей и другие конфликты, то есть потребовались бы иной разумный порядок, иная нравственность. Но нет в человеческой общности такого золотого романтизма.
Он восхищается мужеством, героизмом, самоотверженностью современников, прошедших через Великую Отечественную войну, – и испытывает презрение к конформизму, измене, к гнойному запаху предательства истории своего Отечества, к лукавым властолюбцам, растленным политиканством, ко всему, что извращает нашу жизнь. Он вселяет в души здоровое и чистое отвращение к испачканным святым словам, опороченным демагогией и клеветой. Он не приемлет равнодушных, их приспособляемость и податливость ложным формулам, придуманным новой "демократией", построенной на денежных купюрах, на расхристанной свободе, осуществляемой вседозволенностью во взаимоотношениях людей.
Он испытывает чувство, похожее на брезгливость, к политической клоунаде, когда недавние деятели другой, разрушенной страны, поражавшей мир своей индустриальной мощью, небывалой энергией, военной защищённостью, брызжут микробоносной слюной на бывших соратников, делая подобострастные кульбиты на ковре наветов, льстиво выражая признательность новоявленному режиму.
Виктор Стефанович Кожемяко живёт под тяжестью беспокойства за судьбу страны и нашего познавшего беду народа. В своих работах он анализирует и синтезирует сложную реальность жизни, далеко ушедшую от демократического рая. И верит, верит в бессмертие народа, в его будущее. Не таким ли должен быть настоящий журналист в современной России?
