были. Начальник управления собственной безопасности СК России Михаил Максименко подрался из-за стриптизерши, вызвал подмогу — начальника Управления СК по ЦАО Москвы Алексея Крамаренко. Потом все поехали к нему домой — продолжать отмечать 9 Мая с пельменями и водкой. Ну и вообще красной нитью по делу проходит, что сотрудники СК пили много и часто.
— Подробности дебоша в стрип-клубе не расскажу. Меня там не было, и я узнал сам о нем от третьих лиц. В квартиру к Максименко, насколько помню, ездил Крамаренко, потом подъехал Дрыманов. А по поводу пьянства. В СК пьют, как и везде. Кто-то много и часто, кто-то мало и редко.
— А правда, что у Дрыманова в кабинете был… столярный станок, на котором работал его личный водитель?
— У Дрыманова не было столярного станка. Но иногда в комнате отдыха его водитель действительно вырезал какие-то узоры на изделиях из дерева ножом.
— Знаю, что задержание было для вас шоком. Но хотелось бы из ваших уст услышать, как это происходило.
— Это было действительно совсем неожиданно. Я знал, что сотрудники спецслужб ситуацией интересуются. Но к себе это никак не относил, потому что во всей истории я как пятое колесо в телеге. А знаете, что самое интересное? Я уже в конце расследования, когда с материалами дела знакомился, увидел в протоколах прослушивания Дрыманова и компании, что первоначально сотрудники ФСБ предостерегали от дальнейших контактов с криминальными авторитетами. Дрыманов и остальные участники знали и о попытках ФСБ возбудить дело в отношении сотрудников СКР в связи с освобождением Кочуйкова, и о возможных обысках. Они обсуждали это между собой, собирались «почиститься» (т. е. подготовиться к обыскам, убрать все лишнее). Но меня в курс дела даже никто не посчитал нужным поставить, так как никто не думал, что это может меня коснуться.
— Люди в масках, лицом в пол — все это было?
— Нет. Я вышел утром из дома, смотрю: мою служебную машину заблокировали. Представились, попросили пересесть в их автомобиль и проехать ко мне на работу, в Московское управление СК, для обыска. Обыск проводился у меня в кабинете примерно с 9.00 до 16.00. А о своем задержании я узнал из СМИ, которые стали об этом говорить уже с 11.00, хотя официально меня задержали после 17.00. Остается только позавидовать проницательности наших «независимых» СМИ.
— Что нашли во время обыска?
— Ничего криминального у меня не было: изъяли ничего не значащие документы, телефоны, 300 тысяч рублей, и все. Потом еще дома обыск был — там вообще ничего не обнаружили, забрали детский айпад.
— А у вас спиртное дома хоть не выпили, как произошло у Дрыманова в ходе обыска?
— Нет, видимо, мне достались непьющие.
— Помню, что находка в размере 300 тысяч рублей как-то всех разочаровала. И сразу же появилась в СМИ информация про то, что сама квартира, в которой вы живете, криминальная.
— В первый раз эта информация о квартире появилась в период, когда я расследовал дело «игорных прокуроров» во время противостояния между прокуратурой и СКР. А второй раз — да, именно после задержания. В 2009 году я получил ее от СК как служебное жилье. Через какое-то время ко мне приходят сотрудники Московского областного следственного управления с обыском. Я написал рапорт по этому поводу председателю СК. Оказалось, что в ГСУ расследуется уголовное дело по факту убийства «черными риелторами» бывшего хозяина квартиры. Это жилье по завышенной цене (за 9 миллионов рублей при рыночной стоимости в 6) и продали Следственному комитету еще задолго до того, как распределили мне.
— Неужели СК не проверял историю жилья, в которое селит сотрудников?!
— Этим должна заниматься жилищная комиссия — к ней вопросы. Когда я узнал про историю квартиры, хотел от нее отказаться. Но к тому времени я уже сделал ремонт, купил встроенную мебель. Понимал, что эти деньги мне никто возмещать не будет. Я вынужден был остаться. После служебной проверки были наказаны (кого-то уволили) члены жилищной комиссии, «черные риелторы» получили тюремный срок. И вот, повторюсь, когда я вел расследование по игорному делу, Генпрокуратура стала вбрасывать информацию: мол, следователь живет в криминальной квартире. В 2016 году это трансформировалось в новость в духе: Никандров крышует банду «черных риелторов».
Вообще после моего задержания велась активная пиар-кампания, были многочисленные фейковые вбросы про наличие у меня несуществующих на самом деле домов с прислугой, недвижимости, изъятие крупных сумм денег. Типичная работа провластных СМИ.
«Лефортовский» период
— Расскажите о вашем пребывании в «Лефортово» в качестве заключенного. Вы же бывали там до этого в другом качестве? И вот интересно услышать оценку этого изолятора от такого человека, как вы.
— Да, я был в «Лефортово» в следственных кабинетах, когда работал в СК. Но тут, конечно, совсем другое. Специфический изолятор, где полностью исключено общение друг с другом. Я после приговора был какое-то время в СИЗО № 4 «Медведь». Там перед тем, как ведут к адвокату, собирают толпу заключенных. Человек 50 с разных камер. Это могут быть и подельники, и бээсники — бывшие сотрудники правоохранительных органов. Все вместе стоят, потом вместе идут, обсуждают что-то по дороге. В «Лефортово» такое представить невозможно. Там есть должность типа рулевого: сотрудник стоит в середине продола (коридор на этаже. — Прим. авт) и регулирует движение: «Прогулка первая пошла!» и т. д.
— Но, как говорил бывший замдиректора ФСИН Олег Коршунов, вся эта изоляция не имеет смысла, если потом тебя посадят в автозак. И рассказывал, как он ездил в одной машине с рецидивистами, с ворами в законе…
— Автозаки принадлежат МВД. Не поверите, я с Кочуйковым ездил. Пришла машина — там внутри две камеры. И вот я сижу в одной, а в другую заводят неизвестного мне мужчину. И он: «Денис, я Андрей Кочуйков, давай хоть познакомимся». А я до этого даже в глаза его не видел.
— И о чем говорили?
— Да он философствовал, какой беспредел творится, и спрашивал меня: «Где же закон? А как же Конституция?!»
— Забавно.
— Ну да. А так я однажды ездил и в общей камере. Система какая: в Мосгорсуде тебя могут перегрузить в другой автозак, и ты едешь с кем придется, и никто не смотрит, бээсник ты или нет. Некоторые заключенные начинали шептаться: «Он, не он?» Но агрессии не было. Наверное, злорадствовали, если узнавали. Но надо учитывать, что я в последнее время уголовных дел лично не расследовал — занимался руководством. Да и до этого расследовал только преступления экономической направленности.
— Кто были ваши сокамерники?
— Первый был «йогом» — контрабандист с
