Ознакомительная версия.
Планы и возможности наших издательств, как известно, ограниченны, но нельзя не признать также, что издательства еще недостаточно работают с ветеранами, стимулируя их к созданию книг о войне, недостаточно ведут поиск интересных рукописей, а из того, что самотеком поступает в издательства, многое так и не находит дороги к читателю по причине производственной трудоемкости или необычности материала. Особенно если автор такой рукописи — рядовой участник войны и после нее не так уж много преуспел.
Я знаю живущего в Гродно бывшего командира батареи Ивана Григорьевича Ущаповского, человека, действительно прошедшего всю войну от первого ее дня до последнего, много пережившего и много на ней повидавшего. Обладая удивительной памятью относительно всего, что касается той поры, он отдал несколько лет жизни созданию воспоминаний о пережитом, написал более тысячи страниц на машинке. Это искренний и правдивейший документ — свидетельство о величайшей из войн, увиденной глазами ее рядового участника, но пока еще не нашедший своего издателя.
Долг всех, кто пережил величайшую из войн и кому есть что рассказать людям, сделать это в любой доступной для него форме.
Мы, литераторы, а также издатели, журналисты должны помочь тем, кто не имеет достаточных для того возможностей. И старый заслуженный генерал, прошедший свою дивизию от подмосковных полей до Берлина, и прославленный партизанский руководитель, организатор всенародной борьбы на оккупированной территории, и безвестная женщина, воспитавшая шестерых сирот, могут и должны поведать истории и человечеству о пережитом ими в лихую годину.
Многие уже написали, другие пишут. Отрадно, когда за перо берутся не только люди, обладающие определенным досугом, но и чрезвычайно занятые люди, для которых несколько свободных часов в неделю — трудноразрешимая проблема. Недавно мы с другом журналистом были на приеме у одного из белорусских министров, который в конце разговора доверительно сообщил, что собирается написать книгу. Мы, конечно, дружно поддержали это намерение, и один из нас, подумав о постоянном дефиците его времени, сказал, что надо подыскать помощника.
— А нет! — решительно заявил министр. — Такое дело я не могу доверять никому. Только сам!
Что ж, похвальное решение!
9 февраля в Минске закончилось всесоюзное совещание, созванное Союзами писателей СССР и БССР. Несколько дней известные писатели и литературоведы обсуждали проблему «Героизм советских людей в годы Великой Отечественной войны и современная документальная литература». Определены задачи, стоящие не только перед документальной, но и художественной литературой о войне. Главный же вывод таков: все мы, участники минувшей войны, каждый в меру своих сил и возможностей должны неустанно свидетельствовать перед народом и историей о нашем уникальном опыте, явившемся для многих также и огромным жизненным опытом, а для народа в целом — величайшим из испытаний, когда-либо выпадавших на его долю. Это наш писательский, гражданский и воинский долг.
МНОГО ЛЕТ НАЗАД…
В конце декабря 44-го года при отражении немецкой контратаки южнее Секешфехервара я был ранен в руку и отправлен в ГЛР (госпиталь легкораненых) 4-й гвардейской армии.
Госпиталь располагался в маленьком живописном городке Сексарде на правобережье Дуная и занимал здание отеля в самом центре города. Раненых было много, тесные помещения-номера вмещали по две кровати, на каждую из которых клали по двое, а то и по трое раненых, благо кровати были на западный манер — солидной вместимости. Моим напарником оказался старший лейтенант, командир стрелковой роты, раненный неделю назад в челюсть. С лицом, только обмотанным бинтами, он выглядел словно нынешний космонавт в скафандре и, почти не разговаривая, только мычал иногда что-то нечленораздельное, а ночью ворочался и зло ругался. Несколько первых дней я отсыпался между перевязками и процедурами — на чистых простынях, в тепле и покое. После недавно пережитого, при относительно легком ранении это казалось блаженством, да, по существу, таковым и являлось. В этом же госпитале, только на первом, солдатском, этаже находился и наводчик моего орудия, которое было разбито снарядом из танка; иногда мы встречались в коридоре и разговаривали. Наводчик был ранен спустя несколько минут после моего ранения, он рассказывал о последних выстрелах из орудия, и мы оба тяжело переживали гибель нашего расчета. Правда, там, в батальоне, оставалось еще одно орудие взвода, но оно было неисправным, и вести из него огонь было невозможно.
Режим в госпитале был, в общем, не строгий. Офицеры могли в свободное время выходить в город, и мы иногда прогуливались по его узеньким улочкам, крохотной центральной площади с конной статуей посередине. Там же был ресторанчик, в нем с шутками-прибаутками лихо обслуживал клиентов цыганского вида гарсон. Иногда мы захаживали туда перед обедом, выпить стаканчик-другой местного вина и закусить ветчиной с паприкой — венгерским перцем, который там готовился в десятках видов. Там же в узком кругу мы отпраздновали и встречу нового, 45-го года — четверо или пятеро молодых людей, волею войны и ранений сведенных ненадолго вместе. Память не сохранила имен участников той встречи, запомнилась только веселая хохотушка Валя-Валечка, юная блондинка с короткой стрижкой, которая долечивалась в нашем госпитале. Она была ранена месяц назад при форсировании Дуная, на днях за ней должны были приехать из части, где она служила фельдшером в санроте. Далеко за полночь, в уже наступившем новом году, мы возвращались по ночному городу в госпиталь, и Валя рассказывала о себе, о том, что родом она из Казатина, что до воины училась в медицинском училище, что это ее третье ранение и что, как только кончится война, она пойдет в мединститут, потому что в медицине видит единственное свое призвание и не мыслит другого занятия в жизни. «А вам еще служить, как медным котелкам», — подшучивала над нами Валя. Мы не возражали, чувствуя, однако, насколько все это проблематично, как для нас, так и для Вали. Над городом и ближними холмами лежала новогодняя ночь, сыпал реденький пушистый снежок, было нехолодно и почти тихо. Это были немногие из счастливых минут, пережитых мной на войне, которая под покровом новогодней тишины продолжала готовить нам свои кровавые сюрпризы.
Прогуливаясь по тихим улочкам Сексарда, мы почти не думали о том, что происходило в ту ночь недалеко к северу, на передовой, куда немцы спешно стягивали из Франции, Польши свои ударные танковые дивизии, их «тигры» уже занимали боевые порядки в ближних тылах, а гренадеры поспешно изготавливались для атаки с целью деблокирования Будапешта. Второго января начались ожесточенные бои сначала возле Дуная, а затем южнее, у озера Балатон; неделю спустя в Вену прибыл сам Гитлер, который взял на себя руководство всей операцией и силами шести танковых и двух пехотных дивизий нанес удар по обескровленным, вымотанным непрерывными боями частям 4-й гвардейской армии. Немцы прорвали фронт и вышли к Дунаю.
Госпиталь в Сексарде был поднят по тревоге и в спешке начал эвакуацию на левый берег Дуная. Транспорта для всех не хватало. На немногих машинах и повозках были отправлены те, кто не мог передвигаться самостоятельно, остальные своим ходом ночью в снегопад совершили марш в район Байи, где по битому льду перешли через Дунай. Долечивались мы в Сегеде.
Потом для меня снова потянулись долгие недели упорных боев под Балатоном, немцы долго не оставляли своих попыток расколоть войска Третьего Украинского фронта и сбросить их в Дунай. Один из их мощных ударов принес им успех, мы снова отступили, потеряв много боевых друзей, техники и вооружения. Но все же на дворе стоял сорок пятый год, перевес сил был явно не в пользу немцев, и близка была наша победа.
Она явилась для нас теплым солнечным днем в Австрийских Альпах близ города Ротенмана на реке Энс, где мы встретились с союзниками.
Этому дню предшествовали недели наступления по Венгрии, жестокие бои на австрийской границе и в горных районах Альп. После 5 мая выдались два дня передышки, в течение которой наш 1245 ИпТАП вместе с пехотой готовил новый, казалось, уже последний удар по упорно сопротивляющемуся противнику. Уже был повержен Берлин, ходили слухи о скорой капитуляции Германии. Но это там, на севере, здесь же, в Альпах, перед нами оборонялись немецкие дивизии, которые предстояло сбить с их, как всегда, укрепленных позиций.
Атака была назначена на 19:00 7 мая, и весь день до вечера прошел для меня в хлопотах по ее подготовке. После полудня артиллерия пристреляла цели, пехота изготовилась к броску из передней траншеи. Солдаты дописывали письма. Все понимали, что в этом последнем, по всей вероятности, бою кому-то суждено будет навеки остаться в чужой земле, считанные часы не дожив до победы. Помнится, я тоже написал своим старикам, однако отправить письмо не успел, — меняли огневые позиции и стало не до того.
Ознакомительная версия.
