Алексей Лукьяненко - Темная сторона Англии

— Боюсь, с твоим знанием английского ты не сможешь работать на судоверфи. Там слишком много специфических терминов и чертежей. Ты пиши, а я схожу позвоню на завод. Спрошу, возьмут ли они тебя с твоим знанием языка.

— О’кей. — Я кивнул, и в этот момент у меня наступило состояние полного безразличия. Возьмут, не возьмут — какая к черту разница. Не возьмут — поеду обратно.

— Ты понимаешь польский? — Агент высунулся из двери и задал мне вопрос, прикрывая телефонную трубку ладошкой правой руки.

— Да. — Я не соврал ему, потому что хорошо знаю украинский, а это очень близкие языки.

— О’кей. — Он опять исчез.

Я уже не особо надеялся на положительный исход дела. Напротив меня сидел парень в красной вязаной шапочке и тоже что-то заполнял.

— Послушай, — я попытался привлечь его внимание, — ты не подскажешь мне, что это за графа?

— Да, конечно. — Он перегнулся через стол и помог заполнить мне пару пунктов.

Но что это? Я прекрасно понимаю, что он говорит! До буковки, до запятой. Я понимаю его произношение, я понимаю смысл, и мне не надо абсолютно ничего переспрашивать!

— Ты откуда? — поинтересовался он.

— С Шетланда, то есть из Латвии. Вернее, я из Латвии, но приехал с Шетланда.

— Майк. — Он протянул мне полностью татуированную руку.

— Алекс.

— Так! Я созвонился с заводом. Они сказали, если ты знаешь польский, то тебя берут. Там много поляков, в первое время они тебе помогут. Завтра в половине девятого жду вас здесь. — Агент поочередно посмотрел на меня и на Майка. — С утра едем на завод, будете работать пробный день. Если все хорошо, останетесь на верфи.

Мы отдали заполненные бумаги, попрощались и вышли на улицу.

— Слушай, а почему я понимаю, что говоришь ты, но совершенно не понимаю, что говорят эти люди?

— А-а-а, — Майк рассмеялся и похлопал меня по плечу, — это называется дорсетский акцент. В этом графстве язык несколько отличается от общепринятого. Они слегка коверкают слова, и иногда очень трудно с ходу разобрать, что они сказали. Ты приехал из Шотландии, я тоже оттуда, поэтому меня ты понимаешь легко. Я сам иногда не понимаю, что они говорят, хотя всю жизнь прожил в Англии и это мой родной язык!

Утром нас погрузили в новенькую «Ауди» и повезли на верфь. Из спецодежды выдали только защитные очки и желтую жилетку, пообещав вычесть их стоимость из нашей первой зарплаты. Мы долго куда-то ехали по городу и в конце концов оказались у какого-то ангара. В воздухе явственно пахло полиэфирной смолой. Агент куда-то сходил и вернулся не очень довольным.

— Сегодня для вас на этой верфи работы нет. Поедем на другую. Вообще-то ваше основное место работы здесь, но сегодня тут чинят кран.

Мы молча кивнули и поехали дальше. Следующая верфь оказалась гораздо больше предыдущей. Нас выгрузили, провели через ворота, и мы оказались во дворе, который весь был заставлен огромными яхтами. Вот это да! Я ведь никогда не видел их так близко, чтобы подойти и потрогать рукой. Картинки с моего монитора в российском офисе ожили и превратились в реальность.

С нами провели короткий инструктаж, дали подписать бумагу, что мы обязуемся уважительно и терпимо относиться к людям другой национальности, с другим цветом кожи, другим вероисповеданием и другой сексуальной ориентацией, спросили, умеем ли плавать, после чего отправили в цех. Вещи сложить было некуда. Я пришел в приличной куртке, туфлях и джинсах в расчете на то, что нам дадут хоть какую-то рабочую одежду. Вместо этого нам дали по набору алюминиевых роликов, бумажному комбинезону и паре синих резиновых галош.

— Ваше место здесь, — супервайзер подвел нас к огромной форме, в которой команда рабочих только начинала выклеивать корпус, — знакомьтесь со всеми и начинайте работать.

Я покрутил головой и заметил неподалеку двух парней, которые говорили по-польски.

— Ребята. Вы из Польши?

— Да. А ты откуда?

— Я из Латвии. Почти соседи. Поможете мне освоиться? Я первый день.

— Никаких проблем, — мгновенно ответил мне один из них. — Становись рядом со мной, смотри, что я делаю, и повторяй за мной.

— Как тебя зовут?

— Майк.

— Это же не польское имя. Скажи мне свое нормальное польское имя, мне не нужны английские варианты. Я пока что еще способен выговорить имя, в котором больше четырех букв.

— Михаэль. — Поляк удивленно посмотрел на меня.

— Ну вот, другое дело. Тебя же мама в детстве не называла Майком. — Я рассмеялся, и он рассмеялся вместе со мной.

За день мы очень здорово подружились и обсудили немало интересных тем. Михаэль оказался бывшим терапевтом, который никогда не строил никакие яхты, просто в Польше терапевт зарабатывает смешные копейки, а здесь, на заводе, солидная зарплата. Ну а то, что он ничего не умел, когда пришел, легко компенсировалось системой «становись рядом со мной, смотри, что я делаю, и повторяй за мной». Ну и конечно, нужно было еще предварительно отправить короткое CV, в котором необходимо указать, что ты почти всю жизнь работал по этой специальности. Здесь же никто ничего не проверяет. Верят на слово. Так что пиши что в голову взбредет.

К вечеру я уже точно знал, что, кроме терапевтов, на заводе работали бывшие польские строители, музыканты, повара, официанты и много кто еще. В конце дня мне с моим шотландским другом сообщили, что завтра мы выходим в свой цех. Он предложил мне встретиться у разводного моста и идти на работу вместе. Я сразу же согласился. Вдвоем легче.

Очень хорошо, что мы пошли вместе. В этом цеху ламинаторами работали одни англичане. Поляк там был всего один. Я попробовал ту же систему знакомства, что и на первой верфи, но разговориться не удалось. Помогать он мне явно не хотел. Единственное, чем я его смог пронять, это попыткой называть его полноценным именем, но и это не сильно расположило его ко мне. Он жил в Англии уже семь с половиной лет и, похоже, давно привык, что его называют тремя буквами вместо девяти. Сэб вместо Себастьян.

Тем не менее он не бросил меня на произвол судьбы и в сложные моменты, конечно же, приходил на помощь. Зато из англичан не помогал никто. Им реально было безразлично, что ты первый раз на таком заводе и что ты никогда не строил такие большие корабли. «Иди и делай». То, что ты не знаешь технологическую карту изделия, варианты применяемых материалов, их количество и соотношение, вообще не интересовало никого.

Плюсом на мою «больную голову» свалился дорсетский акцент. И если в офисе еще как-то можно было с этим справляться, то в цеху добавилась громкая музыка, грохот режущих и шлифовальных инструментов, ну и, конечно, применяемое в каждой фразе слово fuck. Это было очень непривычно, но оказалось, что в цеху нет ни одного простого названия инструмента или химиката. Что бы ты ни взял в руки, оно обязательно имело приставку «fucking». Не важно, что это было — молоток, саморез, ведро или подъемный кран.

Так же приставка широко употреблялась в отношении еды, погоды, одежды, времени и коллег. Очень трудно было с ходу сориентироваться и понять, что же от тебя хотят. Это очень сильно раздражало англичан. Если они видели, что ты их не понимаешь, то сразу начинали корчить рожи, высовывать языки и издавать всякие неприличные звуки. Хочешь не хочешь, приходилось все это терпеть. Толерантность к другим национальностям прописывается только на бумаге. В реальной жизни тебе все время приходится чувствовать, что ты недочеловек.

К Майку относились еще хуже. Ему устраивали постоянные подлянки, потому что он был из Шотландии. Иногда я получал то же самое, что и он, наверное, потому, что они считали меня его другом. Никто не разбирался. Ненависть — такая штука, которая выплескивается сразу и от души.

Но больше всего поразило отношение к работе. Форма корпуса яхты была вся со сколами, внутри корпуса яхты было очень много мусора и следов от грязных ботинок, в которых все залезали прямо внутрь корабля, а сколько материала и инструмента выбрасывалось в помойку, просто не поддается описанию. Если же говорить о технологиях, то это были максимум восьмидесятые годы прошлого века. Это был шок. Такого не было даже у меня в России, в моем «самодельном» цеху.

К концу недели Майк предложил мне перебираться в его гостиницу. Она была в несколько раз дешевле, чем моя. Не долго думая, я согласился и переехал в комнату, где душ и туалет были общими и располагались в коридоре на этаже. В качестве компенсации общего ду́ша в номере был умывальник с двумя кранами. Как и положено в Англии, они были раздельными, только из холодного крана шла горячая, а из горячего — холодная вода. Кроме умывальника в номере был электрочайник, фанерный шкаф с перекладиной, покрашенный белой краской, и маленький телевизор, на котором было четыре программы: ВВС 1, ВВС 2, ВВС 3 и ВВС 4.