Но отсюда же видна вся фальшь оценки Советов, как «суррогата» партии (Каутский), и все тупоумие попытки включить Советы, в виде подсобного рычага, в механизм буржуазной демократии (Гильфердинг). Советы – организация пролетарской революции и имеют смысл, как орган борьбы за власть, либо как аппарат власти рабочего класса.
Не постигая революционной роли Советов, Каутский видит их коренные недостатки в том, что составляет их важнейшие достоинства: «Разграничение буржуа и рабочих, – пишет он, – нигде нельзя точно провести. В этом разграничении всегда есть нечто произвольное, что превращает идею Советов в высшей степени подходящую основу для диктаторского произвольного господства, но делает ее непригодной для создания ясного и систематически построенного государственного режима» (стр. 115).
Классовая диктатура не может создать себе, по Каутскому, отвечающих ее природе учреждений по той причине, что не существует безупречных разграничительных линий между классами. Но как же быть в таком случае с классовой борьбой вообще? Ведь именно в многочисленности переходных ступеней между буржуазией и пролетариатом мелкобуржуазные идеологи всегда видели главный аргумент против самого «принципа» классовой борьбы. Для Каутского же принципиальные сомнения начинаются как раз там, где пролетариат, преодолев бесформенность и неустойчивость промежуточных классов, увлекши одну их часть за собой, отбросивши другую в лагерь буржуазии, фактически организовал свою диктатуру в государственном режиме Советов. Именно потому Советы и являются незаменимым аппаратом пролетарского господства, что рамки их эластичны и гибки, так что не только социальные, но и политические изменения в соотношении классов и слоев могут найти немедленно же выражение в советском аппарате. Начиная с крупнейших заводов и фабрик, Советы втягивают затем в свою организацию рабочих мастерских и торговых служащих, перебрасываются на деревню, организуют крестьян против помещиков, затем низшие и средние слои крестьянства – против кулаков. Рабочее государство подбирает себе многочисленные штаты служащих, в значительной мере, из среды буржуазии и буржуазной интеллигенции. По мере того, как они дисциплинируются советским режимом, они находят свое представительство в системе Советов. Расширяясь – моментами сужаясь – в соответствии с расширением или сужением завоеванных пролетариатом социальных позиций, советская система остается государственным аппаратом социальной революции, в ее внутренней динамике, в ее приливах и отливах, ошибках и достижениях. Вместе с окончательным торжеством социальной революции советская система распространится на все население, чтобы тем самым потерять черты государства и раствориться в могущественной производительной и потребительной кооперации.
Если партия и профессиональные союзы были организациями подготовки к революции, то Советы являются орудием самой революции. После ее победы Советы становятся органами власти. Роль партии и союзов, не умаляясь, существенно при этом изменяется.
В руках партии сосредоточивается общее руководство. Она непосредственно не управляет, ибо ее аппарат для этого не приспособлен. Но ей принадлежит решающее слово во всех основных вопросах. Более того, – наша практика привела к тому, что по всем вообще спорным вопросам, конфликтам между ведомствами и личным конфликтам внутри ведомств последнее слово принадлежит Центральному Комитету партии. Это дает чрезвычайную экономию времени и сил и в самых трудных и запутанных обстоятельствах обеспечивает необходимое единство действий. Такой режим возможен только при непререкаемом авторитете партии и безукоризненности ее дисциплины. К счастью для революции, наша партия обладает в равной мере и тем и другим. Создастся ли в других странах, не получивших от прошлого крепкой революционной организации с большим боевым закалом, столь же авторитетная коммунистическая партия ко времени пролетарского переворота, предсказать трудно. Но совершенно очевидно, что от этого вопроса в большой степени зависит ход социалистической революции в каждой стране.
Исключительная роль коммунистической партии в условиях победоносной пролетарской революции вполне понятна. Речь идет о диктатуре класса. В составе класса имеются различные слои, неоднородные настроения, разный уровень развития. Между тем диктатура предполагает единство воли, единство направления, единство действия. Каким же другим путем оно может быть осуществлено? Революционное господство пролетариата предполагает в самом пролетариате политическое господство партии с ясной действенной программой и непререкаемой внутренней дисциплиной.
Политика блоков внутренне противоречит режиму революционной диктатуры. Мы имеем в виду не блок с буржуазными партиями, о котором вообще не может быть речи, но блок коммунистов с другими «социалистическими» организациями, которые представляют разные ступени отсталости и предрассудков трудящихся масс.
Революция быстро подтачивает все неустойчивое, изнашивает все искусственное; противоречия, замаскированные в блоке, быстро вскрываются под напором революционных событий. Мы это видели на примере Венгрии, где диктатура пролетариата приняла политическую форму коалиции коммунистов с перекрасившимися соглашателями. Коалиция скоро распалась. Коммунистическая партия жестоко поплатилась за революционную несостоятельность и политическое предательство своих попутчиков. Совершенно очевидно, что венгерским коммунистам было бы выгоднее прийти к власти позже, дав предварительно возможность левым соглашателям себя скомпрометировать вконец. Другое дело, насколько это было возможно. Во всяком случае, блок с соглашателями, лишь временно маскируя относительную слабость венгерских коммунистов, мешал им в то же время усиливаться за счет соглашателей и привел их к катастрофе.
Та же мысль достаточно иллюстрируется на примере русской революции. Блок большевиков с левыми эсерами, длившийся несколько месяцев, закончился кровавым разрывом. Правда, по счетам блока платить пришлось не столько нам, коммунистам, сколько нашим неверным попутчикам. Очевидно, что такой блок, в котором мы были сильнейшей стороной и потому не слишком рисковали при попытке использовать на одном историческом перегоне крайний левый фланг мещанской демократии, тактически должен быть вполне оправдан. Но, тем не менее, лево-эсеровский эпизод совершенно ясно показывает, что режим сделок, соглашений, взаимных уступок – а это и есть режим блока – не может долго держаться в эпоху, когда ситуации меняются с чрезвычайной быстротой и требуется высшее единство точки зрения для того, чтобы сделать возможным единство действия.
Нас не раз обвиняли в том, что диктатуру Советов мы подменили диктатурой партии. Между тем можно сказать с полным правом, что диктатура Советов стала возможной только посредством диктатуры партии: благодаря ясности своего теоретического сознания, и своей крепкой революционной организации партия обеспечила Советам возможность из бесформенных парламентов труда превратиться в аппарат господства труда. В этом «подмене» власти рабочего класса властью партии нет ничего случайного и нет по существу никакого подмена. Коммунисты выражают основные интересы рабочего класса. Вполне естественно, если в тот период, когда история ставит эти интересы в полном объеме в порядок дня, коммунисты становятся признанными представителями рабочего класса в целом.
«Но где у вас гарантия, – спрашивают нас некоторые мудрецы, – что именно ваша партия выражает интересы исторического развития? Уничтожив или отбросив в подполье другие партии, вы тем самым устранили их политическое соревнование с вами, а стало быть, и лишили себя возможности проверки вашей линии».
Это соображение продиктовано чисто либеральным представлением о ходе революции. В эпоху, когда все антагонизмы принимают открытый характер, и политическая борьба быстро переходит в гражданскую войну, у господствующей партии для проверки своей линии имеется достаточно материальных критериев, помимо возможного тиража меньшевистских газет. Носке громит коммунистов, но они растут. Мы подавляли меньшевиков и эсеров, – и они сошли на нет. Этого критерия для нас достаточно. Во всяком случае наша задача состоит не в том, чтобы в каждый данный момент статистически измерить группировку направлений, а в том, чтобы обеспечить победу нашему направлению, которое есть направление революционной диктатуры, и в ходе этой последней, в ее внутренних трениях находить достаточный критерий для самопроверки.
Длительная «независимость» профессионального движения в эпоху революции пролетариата – такая же невозможность, как и политика блоков. Профессиональные союзы становятся важнейшими экономическими органами пролетариата у власти. Тем самым они подпадают под руководство коммунистической партии. Не только принципиальные вопросы профессионального движения, но и серьезные организационные конфликты внутри его разрешаются Центральным Комитетом нашей партии.
