— Хуб! — сказал солдат, белозубо улыбаясь русскому великану.
Капитан поднялся в салон, взял шапку борттехника Ф., показал ее солдату:
— Духазор?
— Не-е, — замотал головой солдат. — Хазор…
— А как же зима в горах? — сказал капитан. — Вашим братьям-душманам холодно, однако…
— Душман — враг! — улыбаясь, сказал солдат.
— Ладно, брат врага, — сказал Розенквит, — як хазор панч сад! — и он сунул шапку в руки солдату.
Тот сразу надел ее на голову, достал из-за пазухи нетолстую пачку, отслоил несколько купюр и отдал капитану.
Капитан открыл мешочек из оранжевого перкаля, в котором, судя по выпирающим граням, были упакованы пачки афганей, сунул туда деньги солдата, достал из кармана купюру в пятьдесят чеков Внешпосылторга и протянул борттехнику Ф.
— Что это? — пораженный скоростью продажи его шапки спросил борттехник Ф.
— Это первый урок свободного рынка и незаконных валютных операций, — сказал капитан. — Шапка, стоящая в Военторге одиннадцать рублей, к тому же сильно бэушная, продана за полторы тысячи афошек дружественному афганскому воину, для которого теплая вещь зимой нужнее, чем джинсы «Монтана», которые ты сможешь купить в местном дукане за те же полторы тысячи. Чтобы ты понял свой навар, я отдал тебе чеками, по курсу один к тридцати. В Союзе эти полста чеков тебе обменяют возле «Березки» один к трем на 150 рублей, то есть прибыль твоя составит больше тысячи процентов…
— Бред какой-то… — восхищенно сказал борттехник Молотилкин. — Получается, привези я сюда сто таких шапок, в Союзе можно купить «Волгу»?
— «Волгу» можно купить, правильно прокрутив ящик водки, — засмеялся капитан. — Но это вопрос ввоза-вывоза, потом поймете. Кстати, за эти полста чеков здесь можно купить бутылку водки, а в ташкентском аэропорту столько нужно сунуть в паспорте в кассу, чтобы тебе потом за рубли продали билет до дома. Такие вот парадоксы.
Борттехник Ф. был поражен этой простой, но могучей математикой рынка. Правда, его смущало то, что он так беспринципно позволил отдать в чужие руки родную шапку, облитую киселем в столовой, опаленную печкой эскадрильского домика на приамурском аэродроме, прокеросиненную, сколько раз служившую ему подушкой… Он вдруг ощутил, что продал сестру свою меньшую, и ему стало стыдно. И даже страшно — вспомнились бабушкины замечания — «не махай шапкой — голова заболит» или «не бросай шапку где попало — голову забудешь». Уж не знак ли это, что здесь он и оставит свою глупую и жадную голову?
Чтобы отвлечься, он начал думать, как, вернувшись на базу, пойдет в «чекушку», где продавщица Люда по прозвищу Глобус продаст ему блок сигарет «Ява», бутылку вишневой «Донны», пачку печенья, коробку конфет и, наверное, банку крабов. А потом он пойдет в книжный магазин и купит там черный двухтомник Лорки, чтобы, закрывшись после обеда на борту, читать, лежа на скамейке, про луну над Кордовой, курить, стряхивая пепел в открытый иллюминатор и запивая «Донной»…»[90]
На глазах борттехника Ф. зимняя шапка, стоящая в военторге 11 рублей, сильно бэушная (то есть побывшая в употреблении), облитая киселем и прокеросиненная, превратилась в 50 драгоценных чеков. Как совершенно верно заметил капитан-старожил, теплая вещь зимой нужнее, чем джинсы «Монтана». Кто бы в тогдашнем Советском Союзе это понял? Несчастная ободранная шапка — и драгоценная «Монтана». Сколько же драматических историй из-за отсутствия этой самой вожделенной «Монтаны» у парня или девушки происходило в ту пору… И тут шапка как эквивалент «Монтаны».
Информация о необычайно высокой, с точки зрения советских людей, цене на офицерские зимние шапки в Афганистане достаточно часто встречается в воспоминаниях ветеранов, — «Дело в том, что такая обыкновенная, никому особо не нужная в Союзе офицерская шапка в Афганистане превращалась в весьма ценную вещь. На деньги, вырученные от ее продажи, можно было купить вполне приличные джинсы. Это обстоятельство объясняло многое, в частности тот факт, что с прилавков Военторгов Ташкента, Когана, Термеза, Чирчика напрочь исчез пылившийся на прилавках до тысяча девятьсот восьмидесятого года этот неходовой в южных регионах товар.
— Сколько их здесь? — произнес старлей Л. осипшим голосом — у него перехватило дыхание.
— А х… его знает, — честно признался старлей Б. -Когда мы их пи… то не считали. Почем штука здесь?
— Тысяча, — механически ответил старлей Л.
«Ну ты дурак, — ехидно отозвался внутренний голос. — Надо было девятьсот говорить».
— Отлично, нас устроит восемьсот за штуку, — обрадовался старлей Б.
Это был весьма щедрый подарок, целых двадцать процентов. Хотя ради справедливости следует отметить, что накануне эти двое не смогли сбыть это богатство на юге Афганистана и по шестьсот.
Пообещав заглянуть через пару недель, друзья убежали на вылет, а старлей Л. остался один на один с сокровищем. Пользуясь тем, что капитан А., забыв обо всем, резался с доктором в карамболь, а два других соседа были на вылете, старлей Л. заперся в комнате и пересчитал товар. Когда же он умножил полученное число на двести, то у него пошла кругом голова.
Да на эту сумму он сможет купить… Перед глазами проплыл целый ряд вещей, приобрести которые старлей и не мечтал.
Он быстро упаковал шапки обратно в сумку и принялся искать место, куда бы спрятать. Минут десять запихивал под кровать, но вздыбившейся куполом матрас показал бесполезность такого решения, и старлей те же десять минут доставал все это обратно.
Минут двадцать он носился с сумкой по комнате, как хомяк, которому посчастливилось умыкнуть из котомки пастуха кусок сыра, и отвергал одно за одним потайные места. Наконец нашел одно место, куда никто не заглядывал, доказательством чему служили вековые залежи мусора и толпы непуганых тараканов.
Запрятав богатство, старлей вышел на улицу и неожиданно обнаружил, что не в силах удалиться далеко от своей комнаты, а все проходящие мимо рожи выглядят крайне подозрительно.
Дня три старлей плохо спал, без крайней нужды не выходил на улицу, в столовой ел быстро, не ощущая вкуса пищи, а на вылетах мечтал только об одном — быстрее оказаться на аэродроме.
Наконец выпал полет на площадку Б. Утром старлей Л. поднялся раньше обычного и тихонько, чтобы никого не разбудить, достал свое богатство и понес его на вертолет. Внутренний голос велел ему как можно дольше держать эту операцию в тайне.
— Что это? — спросил бортовой техник, когда старлей стал запихивать свой баул в грузовую кабину.
— Да так, нехотя ответил тот, — передать просили.
Борттехника вполне устроило такое объяснение, да и стандартный брезент сумки не будил подозрения.
Когда на площадке старлей достал из вертолета свой баул, он сразу ощутил себя неловко от подозрительно любопытных взглядов товарищей — наверное, так смотрели сельские активисты на кулаков.
«Ничего, — утешал он себя, — минут через десять сдам все это оптом и свободен».
Старлей взвалил сумку на плечи и бодрым шагом заторопился впереди всех на рынок Автомат болтался на шее и больно бил по груди, но он не замечал этого. Гораздо больше беспокоили колючие взгляды товарищей в спину.
«А у богатства, оказывается, есть и отрицательные стороны, — подумал старлей. — Ничего, куплю с выручки две-три бутылки водки — и все наладится».
На рынке «шурави» с огромным баулом произвел на торговцев такое же впечатление, как раненая газель на стаю гиен. Его мигом окружили, стали хватать за руки, за одежду, и каждый пытался тащить к своему дукану. Но поскольку общая результирующая была равна нулю, то разрываемый на части, в буквальном смысле слова, старлей оставался стоять на месте. Он уже подумал дать очередь из автомата, как вдруг один из торговцев издал грозный крик — нет, это рыкнул лев, и хищники поменьше тут же послушно оставили свою жертву и отступили на пару шагов назад, но не уходили в надежде — а вдруг что-нибудь да обломится.
Спаситель старлея действительно походил на льва: высокий, упитанный торговец, с роскошной черной бородой. Он улыбнулся и жестом пригласил «шурави» в свой дукан.
Несказанно обрадованный старлей тут же воспользовался приглашением, выставил на прилавок и распахнул сумку.
Это была вторая ошибка… По тому, как алчно сверкнули глаза торговца, старлей понял: или он сдаст здесь весь свой товар, или живым отсюда не уйдет. Завистливый скулеж торговцев помельче рангом был тому подтверждением. Он вздохнул, внутренне собрался и приготовился к жестокой схватке под названием «торг».
Старлей торговался с яростностью и обреченностью бойца, защищающего плацдарм, бился за каждую афгани. Но ему явно недоставало в этих делах опыта, и он медленно, но верно сдавал позиции. Примерно через двадцать минут, когда «шурави» был прижат к «последнему рубежу» и уже подумывал отказаться от сделки, хитрый торговец неожиданно сделал «тактическое отступление», и они ударили по рукам. Правда, доля старлея уменьшилась раз в шесть от того, что он планировал.
