1
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 40 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
41
Напишите нам 5
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]
Феликс Кузнецов НЕРАЗГАДАННАЯ ТАЙНА «ТИХОГО ДОНА» (Статья первая)
КНИГА, НА СТОЛЕТИЕ ОПЕРЕДИВШАЯ ВРЕМЯ
"Антишолоховедение" навязало нам эту мнимую тайну, придуманную загадку: кто написал "Тихий Дон"?
Ответ "антишолоховедов" на этот, искусственно навязанный ими вопрос, если свести его к конечному итогу, бездоказателен и прост: то, что в романе за "белых", — написано Крюковым, за "красных" — Шолоховым. Но разъять "Тихий Дон" на "белую" и "красную" половины, приписав их различным авторам — означает убить "Тихий Дон", потому что весь смысл этого великого романа — в неразрывном трагическом единстве этого главного исторического противоречия ХХ века. Это все равно, что разъять, умертвить живой организм, разрубить у птицы крылья.
На таких условиях орел не взлетит, великая книга не получится.
Но "Тихий Дон" Михаила Шолохова таит в себе действительную загадку, тайну, отнюдь не придуманную, а вполне реальную. И суть этой загадки заключается в следующем.
Как могло случиться, что великую книгу о революции приняли одновременно и "белые", и "красные"? "Тихий Дон" высоко оценивал, к примеру, атаман Всевеликого войска Донского П. Краснов, чья ненависть к Советской власти привела его к союзу с Гитлером.
Но "Тихий Дон" поддержал и Сталин, сказав Горькому в адрес руководителей РАППа, задержавших роман: "Третью книгу "Тихого Дона" печатать будем!".
Решение Сталина о публикации третьей книги "Тихого Дона" было полной неожиданностью для ультралевых радикалов, чье отношение к "Тихому Дону" и его главному герою Григорию Мелехову укладывалось в формулу: "Тихий Дон" — "белогвардейский" роман, а Григорий Мелехов — отщепенец, враг Советской власти. Такой роман мог написать только апологет белого казачества.
Как это ни парадоскально, но ультралевые в этом вопросе, по законам упрощенного, черно-белого мышления, сомкнулись с ультраправыми, которые заявляли: "Тихий Дон" не мог написать коммунист. Его мог написать только белый офицер”.
И сегодня ультралевые и ультраправые сходятся в отношении "Тихого Дона" в одном: Григорий Мелехов для тех и для других — "отщепенец" и враг Советской власти. Только одни в этом видят минус, а другие — плюс.
Кстати, убедительный ответ современному апологету "отщепенства" Григория Мелехова В. Бушину (см. его статью "Почему безмолвствовал Шолохов" — "Завтра", №№ 38, 39, 2000 г.) содержится в статье Ф. Бирюкова "Шолохов отвергал "ортодоксию" ("Завтра", № 47, 2000 г.), с которой я полностью согласен. Что касается попытки Бушина взять под защиту анонимную владелицу черновиков "Тихого Дона", присвоившую чужую рукопись и несколько десятилетий — с помощью журналиста Л. Колодного — скрывавшую ее от ученых и общественности, то вся неприглядность поведения этой женщины и ее защитников раскрыта мной в "Ответе посреднику" ("Наш современник", № 1, 2001 г.).
Мы плохо знаем то время — время появления "Тихого Дона". Иногда нам его представляют как время чуть ли не наибольшей свободы в условиях Советской власти.
В действительности, это было время Троцкого, если не в политике, то в культуре и идеологии. Время жестких и прямолинейных, вульгарно-социологических, черно-белых оценок.
Поразительно, с позиций сегодняшнего дня, насколько уничтожающей была оценка "Тихого Дона", его главного героя и его автора со стороны ультрарадикальной критики и некоторых писателей.
Приведу оценку Шолохова Федором Гладковым, автором твердокаменного "Цемента": "У меня свой взгляд на этого писателя. (...) Идеализируя казачество, он противопоставляет ему большевиков... Большевиков он и не знает, и не любит. (...) Я не знаю, что, собственно, в Шолохове от социалистического реализма".
Причина, по которой в Гослитиздате, куда Шолохов принес первый том "Тихого Дона", с испугом отказались публиковать роман, — та же: "Восхваление казачества! Идеализация казачьего быта!".
"Идеализация казачества", "любование кулацкой сытостью", "объективизм" в изображении классового врага — таковы были обвинения леворадикальных кругов в адрес романа "Тихий Дон".
Надо окунуться в то время, чтобы понять, насколько серьезными были эти обвинения в условиях, когда разворачивалась политика ликвидации кулачества как класса.
"..."Тихий Дон" — произведение чуждое и враждебное пролетариату", поскольку роман "является знаменем", а его автор — "идеологом кулацкой части казачества и зарубежного дворянства", — таков вердикт ультрарадикальной критики, вынесенный в 1930 году.
В послереволюционные, 20-е годы, слово казак, само понятие казачество были словами знаковыми. Казак — это значит, контрреволюционер, враг Советской власти, трудового народа. Казачество — это "нагайки", разгон демонстраций, оплот контрреволюции. "Русская Вандея" — так и только так представляли Дон и казачество леворадикальные круги. И не только они.
Политика "расказачивания", то есть физического уничтожения казачества, была в годы гражданской войны официальной политикой партии. Наиболее последовательными и бескомпромиссными проводниками в жизнь этой политики были Свердлов и Троцкий.
"Казачество — опора трона, — заявил на Совещании политкомиссаров Южного фронта в Воронеже в 1919 году Лев Троцкий... — Уничтожить казачество как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить именоваться казаком, выселить в массовом порядке в другие области". В ответ на протест казака-комиссара А. Попова, сына известного писателя А. Серафимовича, Троцкий приказал: "Вон отсюда, если вы — казак". В ответ Анатолий Попов написал Ленину письмо с протестом против действий Троцкого и вскоре сгинул безвестно. Отец так и не смог найти следов сына.
Двадцатые годы были временем борьбы не на жизнь, а на смерть в прямом смысле этого слова между двумя группировками в партии — Троцкого и Сталина. Сторонники Троцкого, особенно в первой половине 20-х годов, были исключительно сильны — в партии, в армии, в идеологии, в культуре. Они насаждали столь беспощадно отношение к деревне в целом, к казачеству в особенности.
Но и Сталин, его сторонники относились к казачеству, к крестьянству в целом не многим лучше, чем Троцкий.
Согласитесь, что в этих условиях начинать писать в 1925 году "Тихий Дон" — сагу о казачестве, исполненную любви и боли за его судьбу и явившуюся одной их самых высоких и беспощадных трагедий в мире, — было не просто. Для этого требовались убежденность и бесстрашие, свойственные молодости.
Не надо думать, что Шолохов не понимал, на что он шел. Не отсюда ли крайняя закрытость писателя при, казалось бы, полной открытости его для близких друзей.
"ЗА СЕМЬЮ ЗАМКАМИ ДЕРЖИТ ОН СВОЕ НУТРО"
Эти черты в характере Шолохова — его закрытость, немногословность, стремление не пускать в свой внутренний мир посторонних людей, поразила Е. Г. Левицкую, "доброго ангела" писателя, которая была его первым редактором в Москве. Летом 1930 года Левицкая с сыном приезжала в гости в Вешенскую, где провела целый месяц.
Левицкая оставила записи своих впечатлений о Шолохове, о своих встречах с ним в Москве, о своей поездке в Вешенскую. Записи эти говорят, что благодаря огромному жизненному опыту и женской интуиции она сразу же почувствовала несоизмеримость первого, чисто внешнего, впечатления от знакомства с молодым писателем и внутренним масштабом его личности.
"Ладная фигурка на крепких ногах, но уж слишком небольшая для взрослого человека, небольшие руки и ноги, а в зубах — трубка. Чудной паренек, да и только! И уж никак не верится, что он может знать так много, так удивительно передать тончайшие движения человеческой души, переживания женщины, матери, любимой и любящей..." — писала Левицкая.
"Приезжая в Москву, он часто заходил ко мне. Однажды встретился с Игорем (сыном Е. Г. Левицкой. — Ф. К. ). Очень понравились друг другу. Странно было смотреть на этих двух парней. Разница в годах — самая незначительная: одному — 21 год, другому — 24. Один — горячий комсомолец, твердый коммунист, работник производства. Другой — свободный степной "орелик", влюбленный в Дон, степь, своего коня, страстный охотник... и рыболов, и исключительный, неповторимый певец "Тихого Дона".
