Стоит мне сказать,
что я люблю Россию,
Как увижу тут же в унитазе истерию,
Показуху, понты и педерастию —
Якобы под нашим флагом
это выглядит красиво.
Стоит мне сказать хорошие слова,
Как спустя день я помню их едва.
Про меня ходит нехорошая молва.
От себя, манны, всё болит голова.
После всех заявлений,
признаний и мнений
Нам даётся вагон искушений.
Для поправки точности
наших стремлений,
Для терпения. И прощения.
2
СТАЛИН. ИЮНЬ 1941—МАЙ 1945. М.: ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ "ДОСТОИНСТВО", 2010, 224 С., ТИРАЖ 3000 ЭКЗ.
Этот респектабельный, великолепно изданный, обильно иллюстрированный альбом посвящен деятельности Сталина в период Великой Отечественной войны.
"Приказы, оперативные записки Сталина, донесения и письма Верховному главнокомандующему… Фронт, тыл, вооружение, кадры, союзники — вот главные темы его повседневных забот. Документы, под которыми стоит подпись Сталина, приводили в движение фронты, заводы, миллионы людей", — читаем в аннотации к сборнику.
В целом, это очень выдержанная подборка документов и статей, воскрешающая образ величайшего политика и интереснейшего человека — творца советской красной империи.
ВЛАДИМИР ДЕНИСОВ: Расчёт Гитлера был таков: в 3 часа ночи Шуленберг вручит ноту об объявлении войны, а в 3 часа 30 минут немцы начнут бомбардировки и артиллерийский обстрел советской территории — получится так, что и войну объявили по всем правилам, и не оставили противнику времени для демаршей. Но Молотов сумел оттянуть приём Шуленберга до 5 часов 10 минут утра, когда пограничники уже доложили о начале вторжения. У Гитлера, таким образом, почти не оставалось шансов доказать, что он поступил в соответствии с нормами международного права: сперва-де объявил войну, а потом начал наступление.
Кстати, и то, что всему народу объявили о гитлеровской агрессии не утром, а лишь в 12 часов дня, было продиктовано теми же соображениями, как и неоднократное упоминание о внезапности и вероломности, — не столько для своих граждан, сколько для западных политических деятелей. И если бы, например, сказать об этом в 6 часов утра, когда началось вещание московского радио, тут же пришлось бы объявить всеобщую мобилизацию, а слишком малый разрыв во времени между вражеским нападением и объявлением мобилизации хоть и с небольшой вероятностью, но всё-таки мог дать Гитлеру последний шанс истолковать события в свою пользу. По радио, как известно, выступал Молотов, ведь Сталину следовало бы сразу же говорить и о новых задачах для страны, но пока было неясно, как развернутся события в мире.
Из статьи "Тайны 22 июня".
ИГОРЬ АЛЕКСАНДРОВ: К концу войны список пожеланий, выдвигаемых советской дипломатией, и лично Сталиным на встречах "Большой тройки", заметно вырос. Он включал в себя не только признание "границ 1941 года", но и равное участие в оккупации Германии и Японии, установление дружественных Советскому Союзу режимов вдоль его западных границ, возвращение территорий и привилегий царской России на Дальнем Востоке, свободный выход СССР в Черное и Средиземное моря с приобретением стратегических опорных пунктов в Проливах (за счёт Турции) и в самом Средиземноморье (за счёт бывших колоний Италии). Делались заявки на приобретение таких же опорных пунктов в Балтийском и Баренцевом морях, а также на создание просоветского анклава на севере Ирана в качестве буфера, обеспечивающего к тому же свободный доступ к иранской нефти.
Сталин считал эту программу вполне обоснованной с точки зрения обеспечения безопасности СССР. Это признавалось и сведущими людьми на Западе. Они понимали, что с "чисто стратегической точки зрения" интересы "национальной безопасности России требуют защиты границ и выхода в Мировой океан…".
При этом важно отметить, что стратегически желанное и морально обоснованное требование СССР становилось впервые за долгие годы реально возможным. Наша страна не была великой державой ни в 20-е, ни в 30-е годы. Такой она стала после Ялты. Ялта и Потсдам сделали нас великой державой, без которой не решался ни один крупный вопрос мировой политики.
Из статьи "Союзники поневоле".
ВЛАДИМИР ПЕЧАТНОВ: Вообще в работе над перепиской Сталин выказывает себя не только главным стратегом, но и лучшим дипломатом, чем его нарком иностранных дел. В отличие от последнего он чаще находит слова признательности и благодарности, тоньше чувствует необходимость разъяснения своих действий союзникам, выбирая для этого более точные и выразительные формулировки.
Но Сталин мог быть и более резким и недипломатичным, чем Молотов, когда считал, что ущемляются коренные интересы СССР. Пожалуй, ярче всего это отразилось в известном "Бернском инциденте" — истории с секретными контактами между американской разведкой и нацистскими представителями в Берне в марте 1945 года, которые Сталин не без оснований счёл сепаратными переговорами о капитуляции германских войск в Северной Италии.
Первое развёрнутое послание Рузвельту по этому вопросу 29 марта было подготовлено Молотовым и оставлено Сталиным почти без поправок. Внимательно изучая американский ответ, Сталин выделяет в нём ключевые места: "атмосфера, достойная сожаления", "никаких переговоров о капитуляции не было", "целью было установление контакта", "Ваши сведения… ошибочны". Отталкиваясь от этих опорных точек, он пункт за пунктом парирует оправдания Рузвельта в послании от 3 апреля, которое на сей раз составляет целиком сам. Перед тем, как окончательно утвердить надиктованный текст, Сталин решает предельно заострить звучание и без того гневного документа. В послание вносятся два последних добавления: "Понятно, что такая ситуация никак не может служить делу сохранения и укрепления доверия между нашими странами… Я лично и мои коллеги ни в коем случае не пошли бы на такой рискованный шаг, сознавая, что минутная выгода, какая бы она ни была, бледнеет перед принципиальной выгодой по сохранению и укреплению доверия между союзниками".
Суровый отпор Сталина возымел действие: инцидент был вскоре исчерпан, и Рузвельт, преодолевая возражения своих "ястребов", предпочёл закончить это тяжелое объяснение на примирительной ноте. 12 апреля он писал Сталину: "Благодарю Вас за Ваше искреннее пояснение советской точки зрения в отношении Бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблек и отошёл в прошлое, не принеся никакой пользы. Во всяком случае, не должно быть взаимного недоверия, и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем".
Когда это послание прочли в Москве, Рузвельта уже не было в живых. Переписка с союзниками подходила к концу, как и сам союз.
Из статьи "Как Сталин писал Рузвельту".
ИРИНГ ФЕТЧЕР: Всё чаще Геббельс и Гитлер сравнивают относительно лёгкую войну на Западе с войной против Советского Союза, требующей "всех сил немецкого вермахта"(15.11.1941). Однажды в разговоре с Геббельсом Гитлер размышляет об отношениях национал-социалистической Германии и советской России. В восточном походе вермахт впервые "столкнулся с противником… имеющим мировоззренческую позицию". В Сталине Гитлер видит "крупную фигуру, как башню, возвышающуюся над демократическими лидерами англо-саксонских стран".
Из статьи "Гитлер, Геббельс о Сталине".
