Так что, как говорят филологи, — вперёд, к Пушкину!
Но на предшественников Поэта надо обратить самое пристальное внимание. Не удержусь и приведу слова из аннотации: "Они сражались на бородинском поле в 1812-м и вступали победителями в Париж, подавляли пугачёвский бунт и восстание в Польше, аннексировали Финляндию, воевали со Швецией, ехали служить на Кавказ…".
Прилепин своей книгой будит в русском человеке его имперское чувство, его одновременно бунтарскую удаль и державную честь (невыносимая русскость бытия включает в себя эти крайности), его, в конце концов, патриотизм. Будит органическое чувство Родины, чувство истории, которую не распилить, не разделить так просто на то, что нравится и что не нравится. Тут надо принимать всё разом, как есть, потому что другой истории у нас нет и другой Родины нет.
Прилепин напоминает читателям о русской литературе как русской победе: "Поэтическое русское слово (мы говорим, конечно, о светской поэзии) возникло не как лирическое журчание, а как победный — в честь ратной, наступательной, победительной славы — салют". Это крайне важное напоминание именно сейчас. Вы сами понимаете, почему, друзья.
Невероятно важны прилепинские замечания и сравнения по ходу книги. Он может, например, сравнить одного из героев книги (не скажу какого, прочитайте — узнаете) с Александром Андреевичем Прохановым; может, рассказывая о подавлении Денисом Давыдовым польского восстания, бегло заметить, как все эти события нелепо воспроизводятся из столетия в столетие, намекая на недавние события "на одной соседней территории, которую поляки считали и по сей день считают своей провинцией"; может убийственно подшутить над нашими нынешними либералами, пытающимися корчить из себя Чаадаева: "Которое уже десятилетие пытаются имитировать Чаадаева: взгляните, я тоже сноб, у меня тоже на лице словно бы усталая иезуитская маска, я тоже, что самое важное, презираю ничтожество России, — ах, разве я не Чаадаев?", и заключить строго: "Имитаторы, фарисеи — куда вам Чаадаев, зачем?".
Всё это крайне актуально сегодня. Актуально — сравнить наше время и то далёкое, золотое, но так похожее на наше (это постоянный рефрен книги Прилепина: времена ничем друг от друга не отличаются, всё то же самое). Это актуально, потому что сегодня, возможно, на фронтах ДНР или ЛНР воюет пока ещё неизвестный поэт, который станет в будущем новым Пушкиным, откуда же нам знать (например, погибший герой Новороссии и России Арсен Павлов "Моторола" писал стихи)!
Мы не верим в то, что может явиться Пушкин, потому что не имеем сил и мужества поверить, а Прилепин хочет, чтобы поверили. Потому что если мы не будем верить в то, что сейчас может явиться Пушкин, то и встретить его не будем готовы. В книге Захара по этому поводу есть замечательные строки: "Поэт уходит, но отвоёванная им Родина и священное место для рождения нового поэта остаются".
Поэтому надо верить. Верить в русских героев — героев всех фронтов, как военных (в буквальном смысле), так и литературных. Ведь это и значит верить в Россию.
Россию, о которой Захар пишет, что о ней создаётся такое впечатление, "что это не огромная Россия, а скученное селение с несколькими всем известными перепутьями, где один поэт по дороге в южную сторону встречает другого, мёртвого, а на обратном пути едва не встречает — третьего, ещё живого".
Конечно, это только лишь впечатление, но какое точное! А создаётся оно потому, что в пространстве нашей России (России Вечной, по замечательному определению Юрия Мамлеева) все встречи — неслучайны, все пути не выдуманы, и сами эти пути есть не что иное, как невидимые нити между людьми, чьими судьбами стягивается весь этот невероятный простор в единое — в Россию.
P.S. Захар Прилепин в интервью не раз говорил, что одним из поводов написать эту книгу было распространённое у "просвещённой публики" мнение, будто русская литература вся сплошь стоит за гуманизм и космополитизм, и вся она об одной только слезинке ребенка, которая, вопреки Достоевскому, стала как бы символом отвлечённого гуманизма (против которого Достоевский постоянно воевал). Замечу, что милитаристский пафос русской литературы вовсе не противоречит другому её пафосу — этическому, нравственному. Или защищать свою Родину противоречит этике? Или гибель в бою за своих собратьев уже не является нравственным подвигом?..
Музон
Андрей Смирнов
16 марта 2017 0
АДАПТАЦИЯ . "Radio Resistance" (" Выргород ")
3F PROJECT. " Археология геополитики" ("Выргород")
Из двух зол выбираем меньшее
Третьего не дано
Согласно теории заговора
Мне должно быть уже всё равно
В 2017 году актюбинско-питерская группа отмечает аж четверть века своего существования. "Если честно, я не предполагал вначале, что мой панк-рок затянется на столько лет", — признал лидер "Адаптации" (и единственный участник всех составов) Ермен "Анти" Ержанов. Показательно, что разница в возрасте музыкантов последнего состава группы достигает почти тридцати лет. Ержанов родился в 1974 году, Вадим Курылёв — в 1964-м, старый-новый ударник Ибрагим Джанибеков — 1984 года, а басист Павел Борисов, игравший ещё с "Землянами" и Михаилом Боярским и прослуживший тринадцать лет в "ДДТ", в прошлом году открыл уже седьмой десяток.
Юбилей группа встречает в активной фазе, к тому же Ермен последние годы уверенно осваивает новые музыкальные пространства. В конце осени прошлого года "Выргород" выпустил пластинку "Археология геополитики" 3F Project, в котором объединились Ержанов, Курылёв и Сергей Летов. Это запись импровизационного вечера в московском клубе "Точка сборки" от 26 февраля прошлого года. Можно сказать, что в 3F соединился интерес Ермена к мелодекламации и вариации курылёвско-летовского Killdozer’а —"антиглобалистский анархо-футуризм нонконформистской борьбы Звука против Системы". Саундтрек к мировому кризису — "Мне довелось пожить в эпоху перемен", "Вчера правительство ушло в отставку", "Над всей Мордовией безоблачное небо", "Бурлаки и добровольцы", "Я осень вспоротое брюхо" и пр. Однако это цельная программа, не подразумевающая обособления отдельных номеров. Бескомпромиссная перекличка инструментов, игры смысла и нонсенса, волюнтаристский нойз, фри-джазовые и индустриальные элементы. Агония постмодерна от трио художников-интеллектуалов. Геополитика для Ермена, наверняка, "реакционная концепция". Однако при желании на пластинке можно обнаружить даже "конфликт Суши и Моря", не говоря уже о личной истории в отношении "географического рельефа как судьбы". При этом "мировую шахматную доску" 3F Project с удовольствием бы перевернул, сбросив фигуры, в некотором смысле музыканты именно это и делают.
"Radio Resistance" же — избранная самим Ерменом "десятка", первый сборник лучших песен "Адаптации" из девяностых. Вторая часть планируется осенью этого года. "Тогда мы смогли придумать эти песни, но не сумели записать их как следует. У нас не было хороших инструментов и профессиональных студий, не хватало умений и навыков. Накануне 25-летия "Адаптации" мне захотелось перезаписать важнейшие старые песни — нынешним нашим составом, в нынешнем нашем звуке. Пластинка, которую вы держите в руках, — это своеобразное подведение итогов и дань памяти тому отчаянному и весёлому времени — времени, когда деревья были большими, а слово "рок" ещё было синонимом слова "свобода".
Ещё один взгляд в лихие девяностые — время ужаса, беспредела и творческой свободы. Те самые песни, по которым зачастую и судят об "Адаптации", — "Панки, хой", "Живой", "Маяк над Соломенным городом", "Будущего нет". Они уже прочно заняли своё место в истории нашей рок-культуры формулами, идеями, образами. Именно с этими песнями у "Адаптации" идёт постоянный диалог, возникают продолжения и отчасти даже полемика.
Здесь много осмысления личных культурных знаков: неизбежный Летов, "человек по имени Саня Башлачёв", Курт Кобейн. Да и сам Ермен совсем не случайно вошёл в иные программные произведения: на пороге нового века нарушителем "священного покоя и воли всемирного государства" Александр Непомнящий сделал "вьюношу, похожего то ль на Ермена, то ль на Алёшу Карамазова". Притом, что Ермен – автор остросоциальный, политически грамотный, сторонился митинговых трибун и избирательных катавасий, оставаясь, в первую очередь, художником.
"Radio Resistance" — звучное, иноземное, но понятное название. Мальчик на обложке, готовый получить свою долю непокоя. Много наива, буйства и бунта. Иной раз ловишь себя на улыбке, но не выключаешь с ироничным высокомерием. Ермен умеет зацепить, даже выдавая трюизмы. Тем паче радикальные надежды молодости у него не отброшены возрастным цинизмом. Скорее, это сложный синтез представлений, разочарований и преодолений. Есть горечь, есть «самое ужасное чувство - чувство погибшей надежды» (Лорка), но и убеждение, что жить - значит сопротивляться.
