— Как вы там, господин Типичнее, не перелечились? Я прекрасно понимаю вашу дамскую обидчивость. Вы вынуждаете действовать неэтично. Я осведомлялся — вы не мазохист. Терпеть всяческие боли вам не нужно. Я даю вам пять минут. Целых пять минут форы. И запомни, ты, интеллигентишка, ты — опарыш, обыкновенный, навозный. Из навоза вылез волею случая. И туда же войдешь. Запомни, Вольдемар, в навозной жиже доживать будешь. Живьем вложим в жижу. Заживешь с опарышами душа в душу. Вот так вот. Советую пять минут использовать с пользой. Извините, потревожим вашу снедь. Боюсь, она вам больше не понадобится. Хотя, как знать. Как знать. Вашего брата, идейного интеллигента, порою трудно понять. Вставать не рекомендую. Иначе мальчик перебьет вам коленные мениски. Мальчик на эти фокусы мастак.
— Вован, ты думать начинай! Прикинь, разбор будет по четвертой степени... Помнишь, в книжках, в кино о ребятах из гестапо, о Мюллере? Во — хуже покажу!
Александр Лебедев ЦВЕТЫ ЗАПОЗДАЛЫЕ (К 70-летию Василия Макаровича ШУКШИНА)
ГОРОД ПУГАЛ МЕНЯ
В городе Бийске Алтайского края живет Федор Иванович Клиндухов, бывший главный режиссер Бийской студии телевидения; а километрах в 70 от Бийска, в Белокурихе, живет Виктор Иванович Ащеулов очень активно собирает материалы о Шукшине. Записал он и воспоминания Клиндухова. С Ащеуловым я встретился в Ленинграде в 1984 году.
В 1967 году Клиндухов снимал фильм о Бийске. А тут как раз в Сростки в отпуск приехал Шукшин. Одним словом, уговорили Василия Макаровича помочь им с этим фильмом.
Клиндухов сделал доброе дело — записал интервью с Шукшиным на магнитофон. Здесь мне хочется воспроизвести только один ответ Шукшина.
Клиндухов: “Василий Макарович, вы сказали, что город Бийск сыграл в вашей жизни большую роль. Какую именно?”
Шукшин: “Нелегко сразу сказать, какую роль сыграл в моей жизни этот город. Поначалу он напугал меня. Очень уж много людей! И все куда-то спешат. И никто друг друга не знает. А у нас в селе все друг друга знали. А это был большой, новый мир. Вот прошел я в первый раз по скрипучему, качающемуся, с легким провесом наплавному мосту... Это было первое чудо, какое я видел. Понемногу я стал открывать еще другие чудеса. Например, пожарку. Каланча в конце заворожила меня. Я поклялся, что стану пожарником. Потом мне хотелось быть матросом на пароходе "Анатолий", еще шофером, чтоб заехать на мост, а он бы так и осел под машиной. А когда побывал на базаре, то окончательно решил стать жуликом — мне показалось, что в таком скопище людей и при таком обилии всякого добра гораздо легче своровать арбуз, чем у нас в селе у тетки Семенихи на огороде (уголовного кодекса я тогда не знал). Потом все-таки пожарный одолел — очень нравилась сияющая каска. Потом началась война, и мы уехали опять в село. Отец (отчим. — А. Л.) ушел на фронт.
Лет через пять я снова попал в город как студент автомобильного техникума. Я был взрослее и немножко смелее, но и тогда он пугал меня. Слишком много надо было понимать заново. Слишком далеко раздвигался горизонт, и жизнь оказывалась большая, сложная...
Я написал Клиндухову письмо. В своем ответе он мне сообщил: "...Бережно храню фотографию, подписанную Шукшиным: "Федору от "Федора" на добрую память. Стростки 67. Шукшин".
В фильме "Два Федора" Шукшин сыграл старшего тезку.
ШУКШИНА МОГЛИ ЗАГРЫЗТЬ...
В мой домашний архив за 14 лет прилетело более восьмисот весточек "по Шукшину". В день его 60-летия получил ценную бандероль из Свердловска от незнакомого человека — Виталия Васильевича Шитова. Он писал: "...Зная о вашем большом деле — собирании и сохранении автографов Шукшина, имею некоторые материалы по интересующей вас теме. Высылаю вам копию редкого снимка с автографом Василия Макаровича, снятого в Севастополе в 1950 году. Это фото было подарено Шукшиным в 1967 году Александру Павловичу Борзенкову, его троюродному брату по линии отца, ныне проживает он в Бийске, и он любезно предоставил кое-какие документальные материалы о Шукшине... если это вас заинтересует, могу выслать копии..." (А. П. Борзенков — друг Шукшина, вместе учились в автомобильном техникуме в Бийске, из которого Василия Макаровича выгнали... — А. Л.).
В большом конверте было две фотографии. Фотокопия автографа: "Другу детства Саше Борзенкову и его семейству. В. Шукшин. Стростки, май 1967 г."
На другом фото — Шукшин в матросской форме, треугольник тельняшки виднеется из-под бушлата, на бескозырке надпись "Черноморский флот". Глаза хранят тайну, в них застыла печаль. Брови срослись (в народе говорят, "на счастье"). Красивый, молодой, по лицу даже не подумаешь, что он уже в то время страдал язвой желудка...
Узнать побольше о Борзенкове мне помогла Анастасия Сергеевна Пряхина, о которой я уже писал. Пряхина встретилась с Борзенковым, который, в частности, рассказал ей и такой случай: "Домой, в Сростки (из техникума в Бийске. — А. Л.), нашли прямую дорогу через Мало-Угренево, Светлоозерск, Енисейское. Вышли, небо вроде чистое. Ветерок чуть-чуть подувает. Оставили лес позади. Вышли на поле, а здесь завихрение. Пока было светло, по дороге шли, хоть ее и перемело почти. Стало темнеть. Вскоре поняли — заблудились. Упорно шагаем вперед. Вдруг я увидел огоньки, обрадовался, загорланил: "Ребята, живем! Деревня близко!" Показываю на эти огоньки. Вася (Шукшин. — А. Л.) как обухом по голове: "Волки!" Я тоже понял — огоньки передвигались, приближались к нам.
Перетрусили здорово, но спас здравый расчет. В карманах были спички — мы все тогда курили. Стали пучки сена скручивать, поджигать и — вперед. А волки все ближе и ближе. Да много их, штук двенадцать. От нас бы лоскута не осталось — голод и для них не тетка. Мне сейчас кажется, что они от нас были метрах в тридцати, когда услышали мы лай собак — хутор. Ввалились в избу, бабушка запричитала: "Да милы вы мои, господи, да как же вы ушли-то от них, окаянных! Вчера телку и овцу задушили, оглоеды".
Позже Шукшин напишет рассказ "Волки". Но в том рассказе писатель рассказал не о том, как когда-то его чуть не растерзали волки, а совсем другую историю. Но возможно, толчком к написанию рассказа "Волки" для Шукшина послужил эпизод из его жизни.
НАРОДНЫЙ ПАМЯТНИК
Над Севастополем шли свинцовые тучи, готовые вот-вот обрушить на землю грозу и ливень. Но собравшиеся на концерт хора черноморцев расходиться не собирались. Сильные, басистые голоса звучали так, что у слушателей захватывало дыхание.
Товарищ, я вахты не в силах стоять, —
Сказал кочегар кочегару, —
Огни в моих топках совсем прогорят;
В котлах не сдержать мне уж пару...
На палубу вышел — сознанья уж нет.
В глазах его все помутилось,
Увидел на миг ослепительный свет,
Упал... Сердце больше не билось...
Прислонившись к одинокому тополю, стоял, потрясенный песней, двадцатилетний юноша. Смоляные, сросшиеся брови, молодое лицо. Песня острой болью вошла в его сердце... Комок подступил к горлу... Он смахнул непрошеную слезу. Закурил. Вспомнил мать из далекого сибирского села... Как во сне, перед ним дорогой облик отца, которого в 1933 году по ложному обвинению арестовали как "врага народа". А он даже не знал, что отец расстрелян... Юноша задумался, затоптал недокуренную папиросу, про себя повторил: "Сердце больше не билось..."
Сердцу этого матроса предстояло поддерживать огонь в своей топке еще двадцать пять лет. Это был Василий Шукшин.
... На нашем вечере музыка не играла. Мы собрались, чтобы помянуть Шукшина, в 1980 году был день его смерти. Сходили на кладбище. Об этих поминках сообщил мне заранее режиссер киностудии имени М.Горького Юрий Григорьев. Среди других оказался москвич Василий Матвеевич Ермилов, который в свое время служил на Черноморском флоте. Так вышло, что в его подчинении побывал и Шукшин. Отношения между ними сложились добрые. Такими они и остались.
Ермилов старше Шукшина на год. А родились в один и тот же день — 25 июля.
— Последний раз встретились мы с Макарычем, — вспоминает Ермилов, — 28 апреля 1974 года в Москве. Шукшин уезжал на съемки фильма "Они сражались за Родину". Собирался он туда без всякой охоты. Может, предчувствовал... Сказал мне на прощание, что снимается в последнем фильме, после чего уедет в Сростки к матери и будет писать, писать, писать... А задумки и планы в отношении литературы у него были обширные. Мы договорились увидеться 2 октября. (В тот день Шукшина не стало. — А. Л.). Не довелось... Утрата была слишком тяжелой и невосполнимой. Если у вас нет фотографий похорон Шукшина, то я вам дам пленку. Мне одному из немногих удалось снять редкие моменты в часы похорон. Не могу без волнения, без слез слушать песню "Калина красная грустит о Шукшине" в исполнении Людмилы Зыкиной... Ермилов закурил и вышел на кухню... А я тем временем подошел к стеллажу с книгами. Мое внимание привлек роман Шукшина "Любавины". Осмелился взять в руки. На титуле написано: "Васе Ермилову, другу, человеку, в память о прошлом и в надежде на будущее — автор. Москва. 1965 г. Шукшин".
