Все испытал, что мог? Кажется, все! Смирился? Кажется, да.
* ЛИЦА *
Олег Кашин
Хозяин Ленинграда
У Григория Романова в Романовом переулке
Свою больничную палату он упорно называет то комнатой, то номером. Палата двухместная, он в ней один. Лечится, но вообще ничего серьезного - радикулит. Телевизора в палате нет, только старенький трехпрограммный радиоприемник, и он слушает новости по «Маяку», в новостях говорят, разумеется, про преемников.
- Я тоже был преемником, - он не спрашивает, зачем мы пришли и чего хотим. Включается, как радио. - Леонид Ильич мне часто говорил: «Ты, Григорий, будешь вместо меня». И Фиделю Кастро говорил, что Романов будет, и Жискар Д'Эстену. Я у Брежнева на очень хорошем счету был. А когда Андропов пришел, он мне прямо сказал: «Ты мне нужен в Москве. Устинов дрова ломает, много денег тратит на оборонку, нам уже не хватает». Я дал согласие, но только через полгода, весной восемьдесят третьего. С тех пор в Ленинграде не был ни разу. Не было особой нужды туда ездить.
Григорий Романов, самый, наверное, влиятельный из брежневских губернаторов, теперь восьмидесятичетырехлетний пенсионер, прикрепленный к поликлинике Управления делами президента в Романовом переулке. Новое название бывшей улицы Грановского - вечная тема для шуток в семье, которую Романов (еще одна вечная тема) называет династией, но заметно пугается, когда спрашиваешь - а что, мол, может, кому-то из императорской семьи все-таки удалось, переправив документы, осесть в деревне Зихново Боровичевского района нынешней Новгородской области, и вы вовсе не крестьянский сын, а настоящий наследник престола. Если ему такое сказать, он серьезнеет и сурово отвечает: «Мой отец был крестьянином, и дед крестьянин, и все мои Романовы - крестьяне».
Впрочем, биография Григория Васильевича, по советским меркам, вполне царская: солдат, вступивший в партию на Ленинградском фронте, потом инженер-корабел, потом - чиновник, конечно, но не идиот-инструктор ЦК, а человек из реального сектора, выдвинутый вначале по советской, а потом по партийной линии. Самый молодой (до появления Горбачева) член политбюро. Тринадцать лет (с семидесятого по восемьдесят третий) - главный человек в Ленинграде и области.
- Чем Ленинград от Москвы отличался? В Москве всем министерства командовали, а до Ленинграда не то что дела никому не было, просто он на таком расстоянии, что вроде бы и близко, но из Москвы не поруководишь. Ну и объемный, конечно, город, очень сложный механизм. Я этим механизмом управлял сам. Сам всем командовал и сам за все отвечал. Советами тоже командовал, потому что партия была руководящей силой, а я представлял в Ленинграде партию. Не называй меня губернатором, я был первым секретарем обкома, а это совсем другое дело.
Знакомить читателя с подробностями подготовки интервью - дурной тон, но иногда можно и пренебречь условностями. Найти Романова долго не получалось: кто-то говорил, что он умер, кто-то - что тяжело болен, кто-то - что, может быть, и здоров, но живет затворником под Москвой и ни с кем разговаривать не хочет. Он действительно живет под Москвой - на даче старшей дочери на Десне («Пользуюсь дочкиными благами, так и напиши»). Старшая дочь Романова, Валентина, которую через каких-то давних питерских друзей этой семьи разыскать все-таки удалось, работает в Международном банке Храма Христа Спасителя президентом. Услышав, что я хочу взять у ее отца интервью, Валентина Григорьевна сказала, что как раз готовит пиар-кампанию к 85-летию отца (это февраль следующего года), и пообещала «свести с людьми, которые от его имени все скажут».
Этот эпизод я описываю не для того, чтобы похвастаться тем, что нам все-таки удалось найти Романова в больнице, а чтобы предварить заданный Григорию Васильевичу вопрос - нравится ли ему, коммунисту с более чем 60-летним стажем, что его дочь стала капиталисткой. Романову нравится.
- Очень положительно отношусь к тому, что она у меня банкир. Дочка должна работать, правильно? Работает нормально, работает честно, а что сейчас вместо обкомов банки - так она в этом не виновата.
Валентина - старшая дочь, а есть еще Наталья, младшая, о свадьбе которой в начале восьмидесятых говорила, наверное, вся страна - банкет в Эрмитаже, екатерининские сервизы, разбитые пьяными гостями, и прочее непотребство. Самая знаменитая ленинградская сплетня времен позднего застоя.
- Эти сплетни распускал, я знаю, лично Михаил Сергеевич Горбачев с помощью своих друзей из КГБ, - говорит Романов. - Весь Ленинград знал, что после загса мы поехали ко мне на квартиру, я жил на берегу Невы у Кировского моста напротив Петропавловской крепости. Конечно, никаких сервизов не было, все было очень скромно. Но люди несколько лет подряд писали возмущенные письма в ЦК, и по «голосам» тоже постоянно говорили, что Романов сервиз разбил. Очень сильно по мне эта история ударила.
Связи между крушением своих преемнических перспектив и этой историей сам Романов не видит, но догадаться, что ленинградский первый секретарь стал жертвой примитивного по нынешним временам политтехнологического трюка, в общем, несложно. У самого Романова, однако, по поводу политтехнологий своя версия.
- Когда умер Черненко, я отдыхал в Паланге. Щербицкий был с делегацией Верховного Совета СССР в Америке. Кунаев был у себя в Алма-Ате. О том, что никто из нас троих не станет голосовать за Горбачева, в ЦК знали все. В итоге - ни мне, ни Кунаеву вообще никто ничего не сказал, а Щербицкий вылетел в Москву, но не успел на заседание политбюро, на котором обсуждалась кандидатура генерального секретаря. Меня поставили перед фактом, и я написал заявление по собственному желанию. В 62 года стал персональным пенсионером и ничем больше не занимался.
В каких выражениях Романов говорит о Горбачеве - понятно без дополнительных пояснений. Гораздо интереснее другое: если он Горбачева с самого начала не переваривал и был уверен, что тот ни к чему хорошему страну и партию не приведет - почему же тогда он безропотно уступил своему врагу, не возглавил хотя бы непубличную, внутреннюю антигорбачевскую оппозицию?
- Сопротивляться было невозможно. В марте восемьдесят пятого к власти пришел не Горбачев, а целая группа - Рыжков, Лигачев и прочие. Громыко они купили должностью председателя президиума Верховного Совета. Соломенцев тоже был за Горбачева. Большинство. Один в поле не воин, да и против партии идти - не так нас воспитывали. Поэтому я ушел.
На тумбочке у Романова две книги - биографический справочник ленинградского землячества Москвы, которое он возглавляет с 1997 года (в землячестве только партработники, доживающие свое в Москве; «актуальных питерских» в организации нет, «но с Путиным я встречался несколько лет назад, даже фотография есть»), и томик «Ленинградцы в борьбе за власть» с портретами Владимира Путина и Валентины Матвиенко на яркой обложке.
- Валентину Ивановну в обком комсомола я рекомендовал, очень она хорошо работала, боевая такая, активная. Практически вслед за мной в Москву переехала, поступила вначале в Академию общественных наук, потом в Дипакадемию, стала дипломатом. Сейчас общение наше почти прекратилось, но она помогает землячеству, и мой юбилей организовывать тоже помогает. Я в феврале собираюсь приехать в Ленинград, хочу там отпраздновать 85-летие.
В книге с Матвиенко на обложке глава о Романове называется «Человек, которого все боялись». Спрашиваю - почему можно было бояться этого нестрашного человека?
- Строгий я был потому что. И требовательный. И систему реформировал, ни на кого не оглядываясь. Первые научно-производственные объединения я создавал. Все колхозы области преобразовал в совхозы, потому что считаю государственную собственность более эффективной. Ну, не всем это нравилось. Кто-то, может быть, и боялся. Но чтобы я кого-то несправедливо обижал - этого не было. С творческой интеллигенцией отношения прекрасные были. С Товстоноговым всегда очень хорошо разговаривали, уважали друг друга. Даниил Гранин - тот да, обиделся на меня. Пришел однажды ко мне, говорит: «Дайте мне вот этот участок на Карельском перешейке, я там дачу хочу построить и огород посадить». Я говорю: «Этот участок уже занят, там будет дом отдыха, приезжайте и отдыхайте, когда построим». А он решил, что я его притесняю, и обиделся на меня сильно.
Об Аркадии Райкине, который именно при Романове переехал из Ленинграда в Москву, Григорий Васильевич говорит раздраженно:
- А что Райкин? Пытался изображать самостоятельного, в пасквили свои постоянно дух антисоветчины вносил. Я делал ему замечания, какие-то произведения мы действительно не допускали к исполнению. Может быть, клерки мои в отношении него что-то и перебарщивали - но у него же и таланта-то особенного не было. Уехал - и бог с ним, семья-то осталась. А с проявлениями антисоветских настроений я действительно принципиально боролся. Пятое управление Комитета госбезопасности мне в этом помогало, в том числе и персонально Виктор Васильевич Черкесов, на которого тоже было модно жаловаться, что он душит все прогрессивное. Не прогрессивное, а антисоветское - очень серьезная разница есть между этими понятиями. Вот был случай - я остановил публикацию книги Дмитрия Сергеевича Лихачева «Византийские легенды». Редактором этой книги была Софья Полякова - еврейка. Приглашаю я Лихачева к себе, спрашиваю прямо: «Зачем вы таких людей к работе привлекаете?» Он спрашивает: «Каких?» Я: «Тех, которых не нужно». Он: «Евреев, что ли?» Я: «Да». Его это тоже почему-то обидело, хотя я был прав - евреи тогда стояли на антисоветских позициях, и мы должны были препятствовать их деятельности.
