В.Б. И что же нам делать в этом новом обществе? Плакаться? Вспоминать прошлое? Или стараться изменить направленность событий? Стараться повлиять на атмосферу общества? Строить новые башни?
В.Р. Все дело в человеке. В воспитании человека. На меня, например, эти рухнувшие башни никак не повлияли, все свои взгляды менять не собираюсь. Я не стал ни богаче, ни беднее. Как я получал авторский гонорар за спектакли, так и получаю. И не лезу ни в какие махинации. И не выпрашиваю ни у кого ничего. За труд свой получаю, а чужих денег чураюсь. Идти на какие-то уступки разного характера, или материальные, или идеологические, не собираюсь. Еще в мою первую пьесу чиновники пытались вставить имя Сталина, я наотрез отказался. Меня долго уговаривали довольно большие люди, я не поддался. Прошло время, и те же самые люди звонят и требуют: если в пьесах есть слово Сталин, вычеркните. Я говорю: у меня нет нигде. Не верят: этого не может быть, перечитайте свои пьесы и обязательно вычеркните. А я-то знаю, что осознанно никогда не вставлял это имя. Так никогда в жизни никто меня не мог заставить сделать то, что я не желал. Что же мне, под конец жизни менять свои принципы? И ради золотого тельца тоже не буду никому угождать.
В.Б. Вы — поразительный человек, Виктор Сергеевич. Бывшие советские подхалимы талдычат одно, бывшие антисоветские диссиденты — другое. И по словам тех и других получается, что нельзя было в ХХ веке просто быть порядочным человеком и к тому же замечательным писателем. А Вы — прямой укор и тем и другим. Мне кажется, Вы кроме своей порядочности и огромнейшего таланта еще и просто умеете радоваться жизни, откровенно любите жизнь во всех проявлениях. Я знаю Вас уже десятки лет, знаю о многих неприятностях и бедах и никогда не видел Вас сломленным. Может быть, это ощущение радости жизни и делает Вас счастливым человеком?
В.Р. Мало того, что мне удалась моя жизнь. Я. Володя, на самом деле — счастливый человек. Я получил все дары Божьи ни за что ни про что. Пьесы я писал так легко, как, наверное, можно писать только в детстве. Что в голову придет, то я и писал. И все совпадало. Более того. Первая пьеса, написанная в 1949 году, идет сейчас сразу в нескольких театрах. В том числе во МХАТе, главном театре страны. За что такая награда мне с неба падает — я понятия не имею. Я пошел смотреть спектакль у Дорониной "Ее друзья" и пришел к выводу, что писал о чем-то важном для людей. Дружба, верность, преданность. Доброта и прочие добродетели, которые вызывают аплодисменты у зрительного зала. В жизни сейчас этого очень мало. Люди истосковались по добру. Соскучились по доброте. В моей работе мне дороже всего отклики на доброту зрителей. Аплодируют не красоте жеста, не удачной игре, а доброте.
В.Б. И все-таки счастье — в чем оно? В работе? Что Вы считаете свое главной удачей? Какие спектакли запомнились?
В.Р. Очень интересный спектакль "Вечно живые" поставил Олег Ефремов. Удачны были все спектакли в "Современнике". Считаю большой удачей спектакль "Ее друзья" у Дорониной. А я эту пьесу считал проходной, несерьезной. Надо же, написана в 1949 году, а идет в 2001 году. Любой драматург был бы доволен. Георгий Товстоногов как-то сказал: "Вы извините меня, что я не ставлю Ваших пьес сам, отдаю другим. Знаете почему?" Я говорю: "Нет, не знаю". Товстоногов мне: "Я не могу поставить так хорошо, как Олег Ефремов и Анатолий Эфрос. А хуже ставить не хочу". Вот искреннее признание. Анатолий Эфрос был талант на грани гения. Ему в голову взбредало такое, что не придумаешь никогда. Я видел его спектакль, поставленный в Америке, в Миннеаполисе, отличная работа, принят был восторженно. Жалею, что из русских я один его видел. Надо нам гордиться своим искусством, своими мастерами.
Полный текст — в “ДЛ” № 12
[guestbook _new_gstb]
1
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 46 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
47
[email protected] 5
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]
Александр Трапезников ЧУДНЫ ДЕЛА ТВОИ, ГОСПОДИ!
Солнце било в левый глаз. Смыков очнулся, с трудом осознавая, что последние два месяца вылетели из его жизни напрочь. "Это не беда, — подумал он. — Главное — потею, значит — жив". Но с сегодняшнего дня он решил больше не пить. Однако интересовало, что же все-таки произошло в мире за эти два месяца. Какие такие события. Смыков потянулся к телевизору, включил и попал как раз на ненавистную ему дикторшу с последними новостями. Но говорила она что-то до того несуразное, что Смыков не сразу и сообразил, о чем идет речь. А дикторша вещала следующее:
— Вот уже три недели, как восстановлен Советский Союз, куда вновь вошли все пятнадцать республик, соревнуясь в быстроте воссоединения, даже Болгария просится, а блок НАТО, тем не менее, все еще не ответил на ультиматум нашего горячо любимого генерального секретаря Путина — и теперь вопрос стоит ребром: или с завтрашнего дня начинаются бомбежки Берлина, Парижа, Лондона, Вены, или блок распускается, а военные преступники будут выданы Варшавскому трибуналу.
— А Америка куда смотрит? — озадаченно спросил Смыков.
— Америка, — словно отвечая на его вопрос, заметила дикторша (которая, надо сказать, десять лет назад ликующе приветствовала распад Союза), — уже возвратила Аляску нашей Родине и теперь просит гуманитарной помощи, поскольку все западные и восточные ее штаты погрузились на морское дно. Правда, связи с Вашингтоном пока нет: пуэрториканцы, захватив Белый дом, молчат.
Затем дикторша сказала, что сегодня, возможно, пойдет дождь, и исчезла с экрана. Солнце светило вовсю, и Смыков ей не поверил. "Какой дождь? — подумал он. — Ну чего она врет?" Было бы пасмурно, а пока ясно. Впрочем, ясности никакой в голове Смыкова не было. Раздался звонок в дверь, вошел его сосед Зубарин.
— Слушай, — сказал он. — Мы вчера с тобой сколько выпили?
Смыков считать не стал, а задал свой вопрос:
— Ты мне лучше скажи, какая власть на дворе?
— Какая, — ответил Зубарин. — Я так думаю, что татаро-монгольская.
— Это как же понимать?
— А так. Выхожу я утром на улицу, несу бутылки в приемный пункт. А там сидит какой-то мурза с усиками. Тару взял. "А деньги?" — спрашиваю. "Кака деньга? — отвечает. — Иди-иди, дань принес, хорошо". Выхожу я из пункта, гляжу на вывеску. А там написано: "Прием дани у населения великому хану. Без выходных”. Орда у нас теперь, Смыков, орда.
— Время вспять пошло, — убежденно сказал хозяин квартиры, а сам подумал: "Чудны дела твои, Господи!"
— Причем заметь, — согласился Зубарин, — что нас-то и не спросили — хотим мы этого или нет?
— А когда-нибудь спрашивали? Но чего-то уж очень быстро нас вспять несет. Выходит, Куликовскую битву мы уже проморгали с этим пьянством?
Зубарин молча разлил по стаканам.
— Все мы проморгали, все, и без всякого пьянства, — сказал он. — Но что же дальше будет?
— А я знаю, — отозвался Смыков. — Погрязли в грехах, так теперь очищаться надо. Всем. И будет у нас, друг Зубарин, вот что. Дойдем до последней точки, и Русь опять Крещение примет от князя Владимира. Тогда и подниматься станем. Всем миром. Иначе нельзя.
Он хлопнул по радиоприемнику и тот заговорил:
— Срочное объявление. Автобусы к Днепру на крещение отходят каждые полчаса от автовокзала. Повторяю…
Смыков с Зубариным молча переглянулись и стали собираться.
[guestbook _new_gstb]
1
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 48 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
