о чём – не разберёшь… Тепло руке.
И главное – чуть-чуть светлее ночью.
…и новый день меняет оболочку,
и новый вечер ястребом плывёт…
мы – просто те, кто отыскали точку,
с которой лучше виден небосвод.
***
Заиндевело всё, и будто снится:
берёзы, снег, ажуры фонарей…
И парк в зыбучем сне моём продлится,
как стрекоза в прозрачном янтаре.
Покажется, что тронулись века
в обход – как льды –
тяжеловесным строем.
…но что-то теребит и беспокоит,
как будто время тянет за рукав.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 4 чел. 12345
Комментарии:
Убогость родных захолустий
Литература
Убогость родных захолустий
ВПЕРВЫЕ В «ЛГ»
Алексей ДЬЯЧКОВ
Родился в 1971 году. После окончания Тульского политехнического института живёт в Туле и работает инженером-строителем. Публиковался в журналах «Волга», «Арион», «Новый мир», «Новая юность» и др. Автор книги стихов «Райцентр» (2009).
***
Ни радости светлой, ни грусти,
Запущенный рай без людей.
Убогость родных захолустий,
Окраин, дворов, пустырей.
Фотограф, твой труд не напрасен.
Засвечена плёнка, ну что ж!
Выходит во двор старшеклассник,
На юного бога похож.
Запомню бросок его точный
Дырявым кроссовком в кольцо.
На серой стене шлакоблочной
Вождя неживое лицо.
Ни солнечный блик настоящий,
Ни адрес, лиловый от клякс,
Пронзительно розовый ящик
Почтовый – уже не отдаст…
***
Уже холодает. И дождь моросит.
О письмах забыл адресат.
Прости, почтальонша. И почта, прости,
Я больше не буду писать.
Обуглился тополь, и вяз подпалён.
Татары на север ушли.
Притихла деревня. В поместье моём
Живой не осталось души.
Я сам не живая душа, видит Бог.
Чубук мой дыханье хранит.
Печально сиреневый вьётся дымок
Над скрюченным тельцем моим.
Последний в камине сучок догорел.
Фитиль угасает свечи.
От тени – когда ты вернёшься ко мне –
И света меня отличи.
***
Мы здесь не жили – в тупике Овражном,
Где пахло в доме древесиной влажной.
Болела от погоды голова.
Не торопился кот в твои объятья,
На смятой, пожелтевшей рано карте
Я отмечал наш городок едва.
Под вечер вдруг заканчивалось лето.
Уверенно тяжёлая монета
Закатывалась под пустой комод.
Встречали утром ну не то чтоб осень –
Сплошную грусть – раскидистые гроздья
Рябины, выходя на огород.
Я был рассеян, как на пересылке,
Когда я сливы в тамбуре рассыпал,
Навстречу долгой боли торопясь.
А ты, присев на жёрдочку забора,
Курила и была сама собою,
Роняла пепел в розовую грязь.
Изюм и пересоленная брынза.
Воздушный змей. Так почему не сбылся
Мой сон? – не знают хмурые врачи.
Срывает ветер со стола бумажки.
Кривая ива в реку входит дважды.
В розетке электричество трещит.
БОЛЕЗНЬ ГЛАЗ
Пройдусь по старой памяти с вокзала,
К подросткам шумным отдышаться вдруг
Подсяду, и очки сниму устало,
И не узнаю родины вокруг.
Сломала хвост пластмассовой лошадке
В пальто зелёном девочка Барто.
За то, что мне её совсем не жалко,
Как будет мне безрадостно потом.
Нас опускают сумерки в колодец,
Когда зовут Василия домой.
Медь потускнела. Клён-драконоборец
Склонился над песочницей пустой.
Ночная сказка, домыслы и враки.
В бараке «Правда» в форточке шуршит
Полосками нарезанной бумаги,
Но дома не осталось ни души.
***
Всякий день обретает теперь новый смысл,
Выползает, как сад, из потёмок.
Я на солнце под старой черешней раскис,
И пиджак мой помятый расстёгнут.
Заполняет к колодцу тропинку мою
Воздух дачный, похожий на лимфу.
Я почти задремал – не найду, не спою
К слову «старость» удачную рифму.
Я во сне позабыл вкус травы и земли,
И слова, как грибы, растерял я.
Мама. Ручки. Меня.
Плакать. Страшно. Возьми.
Баю-бай. Сказка. Под одеяло.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 1,5 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Солдаты в клетчатых рубашках
Литература
Солдаты в клетчатых рубашках
Ю.П. КУЗНЕЦОВ – 70
Вячеслав ОГРЫЗКО
В армию Юрия Кузнецова призвали 11 ноября 1961 года. Позже, в начале 1988 года, он признавался мне в интервью для журнала «Советский воин»: «Надо сказать, что в армию я сам рвался. Бросил в своё время Краснодарский педагогический институт и пошёл в военкомат. Попал в ВВС, в связь. Первый год служил в Чите. В армии столкнулся со строжайшей дисциплиной. Выросший без отца, я был к этому не приучен».
Я тогда переспросил: что, поэту пришлось ломать свой характер? Но Кузнецов не согласился с постановкой вопроса. Он после некоторых раздумий ответил: «Не сказал бы. Пришлось держать свой характер в узде, вырабатывать жёсткую мужскую волю. Служил, как считаю, неплохо. Быстро освоил матчасть. Стал специалистом второго класса».
К этим словам стоит добавить, что Кузнецов и в армии продолжил писать стихи. Уже на девятый день службы по дороге из Краснодара в Читу он сочинил стихотворение «Наряд на кухню». Молодой солдат писал:
Гремел вагон, расшатан и раскачан,
Мелькнула Волга, и Урал пропал.
И вырывался из котлов горячих
Лосиными рогами крепкий пар.
Я был в наряде, с папироской, весел.
Я мясо, как бельё, перемывал.
И сорок тысяч комсомольских песен
Под клокотанье пара распевал.
В Чите, уже в «учебке», у Кузнецова родились стихи «Пилотка», «Связь даю», «В карауле» и несколько других поэтических миниатюр. Армейский связист потом их отправил в газету Забайкальского военного округа «На боевом посту». Там за его письмо зацепился старый служака Юний Гольдман (которому в реальности было всего 37 лет). Он всё сделал, чтобы начальство разрешило молодому солдату раз в месяц (а иногда и чаще) посещать действовавшее при газете литобъединение. Но первым поэтом Забайкальского военного округа Кузнецов стать не успел.
Летом 1962 года в Читу пришла директива Генштаба срочно отобрать лучших связистов и перебросить их в Белоруссию. У Кузнецова к тому времени имелся всего лишь второй класс. Но командир части на это не посмотрел. Он уже давно косился на солдата с Кубани. Ему не нравилось, что тот писал стихи, печатался в окружной газете и чересчур умничал. А тут вдруг появился блестящий повод безболезненно от этого выскочки избавиться.
В Белоруссии спецы пробыли всего несколько дней. Вскоре их переправили на Балтику, в Калининградскую область. Там, в Балтийске, солдат сразу переодели в гражданское платье и погрузили в трюм какого-то грузового судна. Почему, зачем, этого спецам никто не растолковал. Никто не сообщил и точный маршрут их рейса. Всё держалось в строжайшем секрете.
Лишь в Северном море бойцам сказали, что Соединённые Штаты объявили блокаду Кубе. «Это был август, – вспоминал Кузнецов. – Мы продолжали идти прямым курсом. За три дня на подходе к острову Свободы нас облётывали американские самолёты, пикировали прямо на палубу, словно обнюхивая. Я был наверху и всё это видел своими глазами. Видел американский сторожевой корабль. Он обошёл <нас> вплотную, слева направо и скрылся. Было тревожно и радостно. Мы благополучно вошли в порт, выгрузились и прибыли на место назначения».
