Владимир Бушин - Иуды и простаки

Экое диво дивное!.. Оказывается, среди литераторов появилась особая популяция, что из кожи лезет, дабы лишить некоторых прославленных военачальников Великой Отечественной войны их национальной принадлежности: Героя Советского Союза Л. М. Доватора — белорусской, дважды Героя Советского Союза маршала бронетанковых войск М. Е. Катукова — русской, дважды Героя и маршала Советского Союза министра обороны Р. Я. Малиновского — украинской… Впрочем, недавним прошлым представители этой популяции не ограничиваются: добрались даже до героя Синопа и Севастополя адмирала П. С. Нахимова. Всех загоняют в одну нацию.

Мне уже приходилось об этом писать. Поэтому повторяться не буду, но нельзя умолчать о новой вылазке: это статья Марка Штейнберга о Р. Я. Малиновском «Нетипичный маршал» в «Еврейской газете»

Понятное дело, автор старается изобразить себя знатоком, эрудитом, интеллектуалом. И начинает с того, что усматривает нечто общее в судьбе маршала Малиновского и… Христофора Колумба. Великий путешественник, говорит, был «то ли из семьи генуэзских ткачей, то ли внебрачным сыном испанского принца де Виана и крещеной еврейки». А маршал тоже внебрачный сын…

Поскольку речь идёт о военачальнике, о его участии в Великой Отечественной войне, а о себе Штейнберг говорит, что прослужил в армии 36 лет, то естественно ожидать, что человек хорошо осведомлен в военных делах вообще, в истории Великой Отечественной в частности, а также в биографии своего персонажа.

Но что мы видим? Прежде всего, бросается в глаза, что статья написана языком Сванидзе — Новодворской. Например, пишет, что мы не освободили от фашистского ига Польшу, Чехословакию, Румынию, Венгрию, Австрию, а, конечно же, «оккупировали» их.

Но если бы только в этом дело! Он не знает даже, когда война началась, думает, что в мае. Путает и другие важнейшие даты, в том числе — даты в жизни самого Малиновского, путает фронты, операции, события, имена: 2-й Украинский называет 2-м Белорусским, Мао Цзэдун у него Мао Дзедун, генерал Илларион Ларин — Иван Ларин, Наталью, дочь маршала, перекрестил в Надежду и т. д. Как обычно у халтурщиков.

Ну, а Сталина он, разумеется, считает «бездарным» да еще «Верховным» в кавычках. До чего ж отчаянный эмбрион: бесстрашно вступает в спор с крупнейшими полководцами Второй мировой — с маршалами Жуковым, Василевским, Рокоссовским… да ещё и с Черчиллем, Рузвельтом… И притом Сталин изображается таким чудовищем, что иные генералы, будучи вызваны к нему, ожидали непременно тюрьмы или расстрела, а другие — в ужасе кончали жизнь самоубийством. Вот в 1938 году вернувшегося их Испании с орденами Ленина и Красного Знамени полковника Малиновского вызывают из Минска, где он теперь служил, в Москву. Уезжая, он будто бы сказал другу: «Увидимся ли — не знаю». Значит, ожидал, несмотря на большие ордена, чего-то страшного. А что получил? Назначение на преподавательскую должность в академию им. Фрунзе. Другой раз уже во время войны, в июле 1942 года, когда командовал Южным фронтом, «его и члена Военного совета Ивана Ларина (который Илларион. — В.Б.) вызвали в Ставку». Приехали они в Москву, поселились в одноименной гостинице. Вызывают. И что? Генерал-лейтенанта Малиновского назначили командующим 66-й армии. А генерал-майор Ларин? А он, говорит, «услышав о вызове, застрелился». Судя по всему, прямо тут же, в гостинице. Да зачем тогда ехал в Москву, знал ведь, что вызывает Сталин. Мог бы застрелиться и на фронте под видом шальной пули. Гораздо, как ныне говорят, комфортней! И для людей хлопот было бы меньше с трупом и похоронами, и даже, если угодно, выгодней: «Погиб смертью героя…». Пенсия жене и т. д.

Впрочем, что ж, всякое в жизни бывает: итак, в июле 42-го Ларина не стало. Но вот что читаем в воспоминаниях маршала С. Бирюзова о ночи накануне перехода 2-й гвардейской армии в наступление на Котельниково: «Помню волевое, огрубевшее на степном ветру лицо командарма Р. Я. Малиновского, склонившегося над картой. Тут же, в тускло освещенной избе, чудом сохранившейся в вихре войны, находились член Военного совета генерал-майор Ларин, заместитель командующего генерал-майор Крейзер» и другие (Бирюзов С. С. Суровые годы. М., 1966. С. 119). Может быть, тут у Бирюзова описка? Но читаем дальше: «Ну что ж, товарищи, — проговорил Малиновский, — остается последнее. На КП нам всем делать нечего. Я намерен быть завтра в 1-м гвардейском стрелковом корпусе. А что выберет член Военного совета?

Генерал Ларин улыбнулся:

— Люблю танкистов.

— Что ж, поезжайте к Ротмистрову» (там же, с.120).

А ночь эта была с 23 на 24 декабря 1942 года под Сталинградом. И в воспоминаниях П. А. Ротмистрова читаем, что после разгрома немцев и освобождения Котельникова «родилась идея отпраздновать нашу победу встречей наступающего нового 1943 года… Разделить с нами радость победы прибыли начальник Генерального штаба A. M. Василевский, заместители наркома обороны Я. Н. Федоренко и И. Т. Пересыпкин, командующий 2-й гвардейской Р. Я. Малиновский, член Военного совета И. И. Ларин и начальник штаба С. С. Бирюзов» (Стальная гвардия. М., 1984. С. 154).

Что ж получается — в июле застрелился, а через полгода Новый год встречает? Да ещё как! Праздничный стол ломился от вин и фруктов из Франции, сыров из Голландии, консервов из Норвегии, масла из Дании… Всё — из немецких запасов, приготовленных для празднования победы под Сталинградом. А ведь при этом Штейнберг словно своими ушами слышал еще и то, как «Сталин назвал Ларина дезертиром и поинтересовался у Малиновского, что помешало застрелиться ему». Должно быть, только надежда встретить Новый год с французским вином и голландским сыром.

О Сталине есть и такая побрехушка: «К ноябрю 1944 года войска 2-го Белорусского фронта, завершили Дебреценскую операцию…». Эта операция — 2-й Украинский фронт, а не 2-й Белорусский, которым Малиновский никогда не командовал. Сочинитель даже этого о своём герое не знает. Но слушайте дальше: «войска вышли на рубеж, с которого реальным становилось взятие Будапешта. Но требовался отдых… Именно в этот момент раздался звонок Сталина (Штейнберг сам слышал!), который потребовал от Малиновского взять Будапешт к годовщине Октябрьской революции».

Невежда есть невежда, клеветник — клеветник: «Малиновский попросил дать хотя бы пять дней для подготовки. Сталин потребовал: „Будапешт должен быть взят к 7 ноября!“ И повесил трубку». И ведь Штейнберг пишет так, словно был очевидцем. Но вот вопрос: почему и на сей раз Малиновский не последовал примеру Ларина?

А источники побрехушек то и дело такие: «достоверно известно», «есть сведения», «совершенно достоверно»… Не хватает только — «одна баба говорила…».

Но вернёмся несколько назад. Штейнберг пишет, что в декабре 1941 года Малиновского назначили командующим Южным фронтом, который, «почти непрерывно отступая, прошел через Лисичанск, Бахмач и лишь под Харьковом сумел остановить немцев». Человек не ведает, что говорит. У него получается, что оба названных города — к западу от Харькова, причем первый западнее второго.

Но взгляните на карту. Лисичанск это по прямей километров около 200 к юго-востоку от Харькова, а Бахмач — километров 300 к северо-западу от него. Как же можно, отступая к востоку, сначала «пройти через» Лисичанск, а потом — «через» Бахмач? Разумеется, наши войска сперва оставили Бахмач — 13 сентября 1941 года, когда Южным фронтом командовал не Малиновский, а генерал-лейтенант Рябышев, и только 10 июля 1942 года — Лисичанск. А до этого и под Харьковом остановить врага не удалось, его вслед за Бахмачом немцы захватили 25 октября сорок первого. Между прочим, можно считать, что в подарок Геббельсу, родившемуся 29 октября.

Не разбираясь даже в таких вопросах, где какой город, Штейнберг зато обнаруживает большой интерес и осведомленность относительно возлюбленных и жен как Малиновского, так и других военачальников: рассказывает, сколько их у кого было, сообщает, что одну звали Тонечка, другую — Лидочка и т. д. Но и тут, конечно, не обходится без вранья. И какого! «Есть сведения из „Лубянского“ досье Малиновского…» Смотрите, куда залез! «…что в Испании он встречался, так сказать (понимаете? — В.Б.), с очаровательной эстрадной артисткой, и по этой причине задержался там на три срока вместо одного, положенного для советников. Любопытный факт приводит в своих воспоминаниях Константин Симонов. Про стихотворение „У огня“, он рассказал, что оно — о посещении блиндажа командарма Малиновского под Сталинградом». Помните:

Этот человек, дескать, и есть Малиновский, затосковавший о возлюбленной испанке.