Нужны ли еще пояснения о том, сколь пламенно Колодный любит Шолохова? Занимаясь многообразной литературной "охотой", этот ненавистник Горького и антисоветчик, любящий порассуждать о "преступлениях партии", просто получил у Ю.Лукина адрес шолоховской рукописи и с большой пользой для себя написал об этом книгу, в которой немало полезного и для нас, чем мы в дальнейшем и воспользуемся с признательностью.
НО ВЕРНЕМСЯ к статье Л.Колодного о Горьком. Даже такое незатейливое негодяйство не получило отпора от интеллектуалов ИМЛИ... Мне могут сказать: "А сам-то? Ведь тоже только сейчас проснулся?" Ну нет, братцы мои, мы всё-таки барахтались и кое-кому врезали. Не будучи горьковедами, мы однако ж обороняли Горького от лжи и глумления Солженицына, Бурлацкого, Костикова и этого самого Колодного в наших статьях,что печатали "Правда " и "Советская Россия ":"Соблазн прокукарекать первым" и "Правда — бог свободного человека"; не будучи маяковедами мы дрались за Маяковского в статье "Над бандой рвачей и выжиг"; не будучи шолоховедами, мы в статье "Письмо поэту, который больше, чем поэт" врезали гаду Евтушенко за клевету на Шолохова в его статье "Фехтование с навозной кучей", что напечатала "Литературка". Там стихотворец уверял, что образы большевиков в "Тихом Доне" "написал кто-то другой, а не Шолохов". Сам же он, "может быть, под страхом ареста, совершил однажды преступление против нравственности".Вы подумайте: шестидесятилетняя вышедшая в тираж проститутка толкует о нравственности! Далее речь шла о том, что Шолохов не только плагиатор, душитель нравственности, но, естественно, еще и антисемит. И вот к такому-то человеку в 1961 году, когда подвергся критике "Бабий яр", в ту пору еще не старая потаскуха кинулась за помощью и защитой в Вешенскую. По её словам, Шолохов был ужасно рад встрече и "крепко обнял" курву. А далее Евтушенко давал портрет писателя. Я по этому поводу писал, что недавно довелось прочитать книгу Солженицына о Ленине. "И чем дальше читал, тем яснее видел, что созданный образ никакой не Ленин, а сам автор: та же злобность, та же патологическая самовлюбленность, та же болезненная мелочность, то же шкурничество... Вот и вы, Евтушенко, в своей "Навозной куче" нарисовали портрет не великого писателя, а свой собственный, вплоть до мелочей. Вы нарядили своего Шолохова во все заграничное "яркого современного дизайна". Но он ведь полжизни проходил в гимнастерке, а вы всю жизнь пялите на себя этот самый заморский дизайн. Ваш Шолохов брехлив и безответствен — это вы, а не он. Ваш Шолохов источает "провинциальное чванство", — это вы, а не он. Ваш Шолохов даже нахваливает вас: "Мой любимый поэт... Ты у нас талантище", — это вы так о себе думаете и говорите, а не он о вас. Чего стоит такая реклама: "Моя фамилия — Россия, а Евтушенко — псевдоним..."
Ваш Шолохов, желая поразить воображение столичного гостя, разбросал на письменном столе старые письма с иностранными штемпелями, будто они недавно получены, -- это вы способны на такие мелочные проделки литературного папуаса, а не он с его мировой славой. Вы даже навязали своему Шолохову дурацкую манеру роворить о себе в третьем лице: "Михаил Александрович послушает вас с удовольствием" и т.п. Это не его, а ваша манера. В речи на II съезде народных депутатов вы говорили: "Евтушенко написал с Колмановским песню "Хотят ли русские войны". В вашей статье об Ахматовой читаем: "Евтушенко написал лучшее стихотворение на её смерть." Хватит?.. Наконец, ваш Шолохов хвастун, лжец и провокатор. Именно в этом облике и вылезли вы перед читателем из своей "Навозной кучи". И цель вашей провокации в том, чтобы, клевеща на великого сына русского народа, оскорбить и унизить сам народ, вызвать вражду и ненависть к нему. И воздастся тебе за дела твои полной мерой, провокатор."
О ДРУГОЙ СТАТЬЕ ТОЙ ПОРЫ за давностью времени следует сказать именно потому, что в ней речь шла как раз о "проблеме авторства" "Тихого Дона".Ф.Кузнецов уверяет: "И сегодня Шолохов один из самых таинственных, неоцененных и непонятых писателей ХХ века". Друг мой Аркадий!..Конечно, всякая красота, в том числе литературная, в известном смысле таинственна. Но Шолохов — неоценен? Да какие еще в ХХ веке есть выражения всенародной любви и всемирного признания, какие награды и премии, которых он не получил бы! Еще и непонятен? Да разве непонятных так любят, так обильно издают во всем мире, инсценируют, экранизируют и опять же — награждают... В 8-м томе собрания сочинений Шолохова, вышедшем в 1986 году, напечатано его предисловие к одиннадцатому изданию "Тихого Дона", предпринятому в Швеции в 1957 году. Подумать только, на протяжении 25-30 лет в одной только Швеции каждые 2-3 года — издание! Это что ж — из любви к литературным ребусам и шарадам?
Но Ф.Кузнецов настаивает, и для подтверждения таинственности и непонятности писателя приводит слова упоминавшейся Е.Г.Левицкой. Она в 1930 году побывала в гостях у двадцатипятилетнего Шолохова: "За семью замками да еще за одним держит он свое нутро..." Так ведь надо же понимать: Левицкая — "столичный гость в деревне", и разница между ними в двадцать пять лет, их большая дружба еще впереди. Она писала также: "Я знаю только, что если я, старуха, не разгадала этого человека, то и все окружающие тоже не знают его..."
Насчёт окружающих Левицкая ошибалась. Еще до её приезда Шолохов писал ей 29 октября 1929 года об этих "окружающих", в том числе о работниках райкома партии и райисполкома: "Моя жизнь для них как на ладони". Но Левицкая была совершенно права в каждом слове, когда, стараясь "понять этого своеобразного, необычного человека, сумевшего в свои 21-22 года дать такие глубокие, тонкие по психологическому анализу страницы", писала: "Он живет какой-то своей особой жизнью." Да, Шолохов был не таинственный и непонятый, а в высшей степени своеобразный, необычный, особенный, с житейской точки зрения — даже странный человек и писатель. Та же Левицкая писала о впечатлениях первой встречи с ним: "Он, усмехаясь, смотрел своими странными — желтыми какими-то, как у степной птицы, глазами"... "Он улыбался. Странная у него улыбка, какая-то необычная". И опять: "Глаза — странные: "круглые, с наглинкой", как у Митьки Коршунова, "желтые ". И рассказала о такой, в частности, странности, свидетельницей которой была. Первое книжное издание "Тихого Дона" вышло в издательстве "Московский рабочий", где Шолохову платили 200 рублей за лист. Гослитиздат предложил 400. И Левицкая пишет: "С нескрываемой презрительной усмешкой он отказался от столь лестного предложения. Писатели возмущались таким отсутствием корыстолюбия у молодого "удачливого" автора... Откуда это презрение к деньгам?.. Ни у одного писателя я не видела такого отношения". И вот такого-то человека, объявив его неразгаданной до них тайной, взялись объяснить нам расхрабрившиеся неошолоховеды.
Но если бы только они!..Ф.Кузнецов называет целую свору "антишолоховедов", обвиняющих Шолохова в плагиате. Какой-то Кацис, какой-то Радзишевский, какой-то даже израилец Зеев Бар-Селла... Да что мне за дело до них! Правда, есть тут еще Солженицын и Рой Медведев. Так с ними и спорить-то непристало. А вот действительно об очень талантливом писателе, о Владимире Солоухине, который тоже оказался в этой компании, исследователь умолчал. Почему? Да как можно-с, патриотизьм не позволяет. Вон ведь что пишет о Солоухине наш главный спец по русскому патриотизьму: "Хранитель России"! Да, русские иконы хранил, а великого сына России мордовал вместе с радзишевскими. Я был свидетелем и того, как в Колонном зале при появлении Солоухина все вставали, и того, как там же его не стали слушать и прогнали с трибуны. Увы...
Так вот, Солоухин вроде бы милостиво шел на компромисс: "Я ничего не говорю, это большой писатель, даже если две трети "Тихого Дона" написаны им и тогда..." А дальше повторял вслед за Солженицыным и роем Медведевых: "Шолохов не мог написать первую книгу, ибо она написана с психологией и жизненным опытом по крайней мере пятидесятилетнего человека, много видевшего, знающего, пережившего, а Шолохову ведь — двадцать лет. Мальчишка." Если так, то и компромисса никакого нет: получается, что и остальные три книги написал не он, поскольку весь роман закончил в 1940 году, когда ему до пятидесяти было еще пятнадцать лет!
Но Солоухин стоял на своем, и утвердиться в этом ему помог весьма любопытный эксперимент, проделанный им. У него были душевные друзья Миша, Ваня, Володя, Толя, Петя, Андрюша и Егор. Он им сказал: "Все вы известные писатели, то есть одаренные, талантливые люди. Все вы издали много книг романов, повестей, стихов. Все вы — кто лауреат, а кто и Герой Социалистического Труда." Друзья, побрякивая медалями, послушно кивали головами, подтверждали: да, мы талантливые люди. "А теперь..." Обращаясь к каждому персонально, экспериментатор спросил, мог ли кто из них в двадцать лет написать "Тихий Дон" или хотя бы только начать роман, в котором более двухсот персонажей". (Мракобес с калькулятором Семанов подсчитал, что их 827). Герой труда Миша прямо ответил: "Я не мог бы. Я тогда стихи писал в стенгазету." "А я в этом возрасте, кажется, и считать не умел до двухсот", — признался лауреат и мультиорденоносец Ваня. "В восемнадцать лет я уже напечатал в газете "Ленинец" заметку, — сказал Герой Володя. — Как сейчас помню, она кончалась словами "Пусть живет и здравствует наш великий советский народ! " Отрицательно ответили и остальные подопытные таланты. Да, ни у кого из них в двадцать три года, как у Шолохова, не вышла первая книга своего "Тихого Дона". Не вышла и в тридцать пять, когда Шолохов закончил эпопею. Не вышла и в шестьдесят пять. Вот видите, сказал беспощадный экспериментатор, а ведь у вас столько высоких наград! И вывод его таков: не мог тот вешенский Миша, Герой Социалистического Труда, превзойти московского Мишу, ведь тоже Героя. Никак не мог. Не положено!..
