В дореволюционной России наиболее значимые памятники строили на собиравшиеся народом пожертвования. Жертвователи вместе со знатоками выбирали лучший проект и наиболее полюбившегося скульптора. Монументы возводили с большими временными интервалами, помня о значимости увековечиваемого деятеля и важности события. Поэтому и остались знаковыми на века "Медный всадник", "Минин и Пожарский", опекушинский Пушкин, микешинское "Тысячелетие России" в Новгороде. Не апологет я тоталитарно-застойных времен, выпавших на нашу молодость, но не могу не признать, что всесильный Вучетич, обладавший неограниченными возможностями и абсолютной властью, сработал всего три монументальных колосса: "Памятник воину-освободителю" в берлинском Трептов-парке, железного Феликса и "Родину-мать" в Сталинграде. Поучиться бы нынешним суетливо плодовитым ваятелям такой сдержанности "хозяина всея советской скульптуры".
Кто в чаду охватившей страну монументальной пропаганды зрит в исторические корни? Разве подумал Рукавишников, сажая в неприличную позу у главного входа в Государственную библиотеку Ф.М.Достоевского, как скромный до болезненности писатель отнесся бы к идее быть дважды увековеченным (причем первый раз — блестящим монументом) в Москве, где он только родился и жил маленьким мальчиком. А что бы сказал М.А.Булгаков по поводу уничтожения Патриарших прудов несуразной "примусной" композицией того же скульптора? Спасибо московским старожилам, легшим под колеса самосвалов со строительными конструкциями и не давшими надругаться над Первопрестольной. Не подумал ваятель, что в нескольких метрах от Патриарших прудов стоит полюбившийся москвичам памятник баснописцу И.А.Крылову; в голову ему не пришло, что Булгаков не один роман о Мастере написал, а многие его почитают за "Белую гвардию" и "Бег".
А разве прислушались облагораживающие Манежную площадь торговыми точками и фонтанами к мнению истинных специалистов и хранителей исторической памяти? Разве подумали они, прежде чем дать щедрому дарителю Церетели высаживать примитивный зверинец рядом со святая святых — Могилой Неизвестного солдата, о жертвенном подвиге миллионов убиенных на полях Второй Мировой.
Неужели не дрогнуло сердце у заказчиков и проектировщиков, когда смотрели они чертежи и планы экспозиции возводимого на Стрелке монструозного Петра I? Ведь и ежу было понятно, что исказит до неузнаваемости это "восьмое чудо света" облик столицы, загородит вид не на один Храм Христа Спасителя, но и сам Кремль невозможно будет разглядеть с Воробьевых гор.
Лукавый так и старается опошлить любое, даже самое светлое событие, каким два года назад стал 1100-летний юбилей Пскова. Напрасно пытались мы доказать местным властям, что глупо в рамках одного торжества открывать сразу два памятника основательнице города Святой Равноапостольной княгине Ольге с интервалом в один день. Самый веский аргумент ваятелей: монументы устанавливаются безвозмездно.
Безвозмездно для Пскова, хотя сколько уйдет денег на затраты по установке и благоустройству, одному Богу известно. Но и самим "данайцам" дары их кто-то оплатит, ибо бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке. Может, не надо щедрым москвичам делать из псковичей земляков щедринского города Глупова, а лучше отреставрировать разрушающиеся нерукотворные памятники Св.Ольге — древние псковские храмы?
Псков находится в катастрофическом положении, а состояние его архитектурных сокровищ сравнимо разве что с последствиями военных лет. Но у нас совсем забывают о том, что оставлено в наследство талантливейшими мастерами Древней Руси и не гнушаются рядом с обветшавшими жемчужинами, а иногда и руинами, ставить новенькие памятники, выглядящие, словно заплата на драном кафтане. Сказано в Евангелии: "И никто к ветхой одежде не приставляет заплаты; ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже".
Забывают современные скульпторы и их заказчики (да и знали ли?) — церковные каноны исключали круглую скульптуру и установку памятников святым. Храм, икона, фреска, плоская резьба, мелкая пластика, книжные украшения — вот основной набор древнерусских мастеров. Мне понятно, что снятие запретов и отмена атеистических изуверств побудили современных художников приложить свое дарование к прославлению подвигов молельников и подвижников православных. Я приветствовал установку памятника Преподобному Сергию в Радонеже и даже помогал скульптору В.Клыкову преодолеть запреты на его открытие. Радовалось мое сердце, когда во дворе Марфо-Мариинской обители, где проработал четверть века, тот же мастер с чувством меры и такта поместил изящную скульптуру Святой Елизаветы — основательницы монастыря княгини Елизаветы Федоровны. А дальше пошел в буквальном смысле поточный метод изготовления штампованных поделок. И сегодня докатился этот поток до тихого поселка Борисоглебский Ярославской области, где рядом со стенами прославленного монастыря Святых Бориса и Глеба должен быть воздвигнут очередной церетелевско-данайский дар — десятиметровые бронзовые изваяния Преподобного Иринарха, благословившего Дмитрия Пожарского на борьбу со смутой, и воина-монаха Пересвета. Меня не интересуют депутатские и административные склоки. Как специалист по древнерусскому искусству, без малого полстолетия посвятивший спасению и реставрации церковного культурного наследия, я обращаюсь к благословившим впавшего в монументальный угар Церетели, остановите беспредел, вспомните о евангельской заплате на ветхой одежде Борисоглебского монастыря.
Поделиться:
Loading...
![CDATA[ (function(d,s){ var o=d.createElement(s); o.async=true; o.type="text/javascript"; o.charset="utf-8"; if (location.protocol == "https:") { o.src="https://js-goods.redtram.com/ticker_15549.js"; } else { o.src="http://js.grt02.com/ticker_15549.js"; } var x=d.getElementsByTagName(s)[0]; x.parentNode.insertBefore(o,x); })(document,"script"); ]]
АПОСТРОФ
Владимир Винников
Владимир Винников
АПОСТРОФ
Владислав МИКОША. Я останавливаю время. — М.: Алгоритм, 2005, 352 с., 2000 экз.
"Я так хотел этого в юности, что это стало реальностью", — слова Владислава Владиславовича Микоши проливают некий внезапный и сильный свет на феномен "сталинского" Советского Союза как эпохи между "пробуждением" и "прозрением" целого поколения русских романтиков, "пассионариев", чья энергия и страсть долгие годы направлялась железной рукой "вождя народов" и вознесла нашу страну на вершины мировой истории.
Владислав Микоша известен прежде всего как кинооператор-документалист, однако его роль в культуре была неизмеримо шире: "Странички дневника становились публикациями (начиная с экспедиции по спасению челюскинцев), а затем и книгами, фотографии — открытками (выходили целые серии открыток по фотографиям Микоши), марками (первая серия советских цветных марок — "Всесоюзная сельскохозяйственная выставка в Москве, 1939-1940 годы, 16 марок за № 751-767 по каталогу почтовых марок СССР, за № 783-799 — по "Иверу"), выставками; кинокадры — хроникой и документальными фильмами". Такая вот разносторонняя, многогранная и вне всякого сомнения крупная личность. Но других тогда и "не держали".
"Во мне словно бы всю жизнь срабатывал генетический код, унаследованный от отца: будто я жил на берегу, но устремлен был в неведомую даль морей и океанов, в стихию опасностей и испытаний... И даже войну я воспринял скорее как страшную природную стихию, обрушившуюся на нашу землю...
Наверное,.. я был в плену этого восприятия мира — и этот плен и вел, и охранял, и охранил от жуткого трагизма реальности".
В книге "Я останавливаю время" ("не потому, что оно было прекрасно", — приводит слова автора в своем предисловии Джемма Фирсова) этот удивительный сплав "двойного бытия" советской культуры показан "на излом" столь же остро и выпукло, как в романе"Вдоль горячего асфальта" (1972, кажется, года издания) известного советского поэта Николая Ушакова.
И Сталин — один из главных ее героев. Описание первой встречи, 1931 год. "Если бы меня тогда спросили: "Можешь отдать за него свою жизнь?" — я не задумываясь ответил бы: "Да!"
Во время обороны Севастополя, на юбилее "отсидевшего" поэта Сергея Алымова: "Несколько раз врывались тревога и отбой. падали близкие и далекие бомбы, дрожали стены и гас свет. На смену ему загорался синим огнем мандариновый спирт. При загадочном сиянии послышались тяжелые аккорды. Борис Мокроусов заиграл четырнадцатую сонату — "Лунную". Все замолчали. Перемежались отдельные вздохи падающих бомб и трагические аккорды Бетховена. Каждый из нас вернулся в свой мир, далекий от войны, от Севастополя. Неожиданно зажегся свет. На стене как-то четко высветился в массивной раме портрет Сталина. Его взгляд, устремленный на нас, мне показался каким-то странным — живым. Таким я видел его на киносъемке в Москве... Вдруг стремительно вскочил из-за стола Сергей Алымов. Зазвенели и посыпались на пол бутылки шампанского, стаканы. Он выхватил из кобуры наган и не целясь, один за другим, всадил все семь зарядов в портрет Сталина. От него на стене, кроме рамы, ничего не осталось".
