ледяная пустыня и — мёртвый Кабель, который Обходчик должен был охранять.
Когда-то, до эпидемии, Кабель был важнее всего в этих местах.
Вдоль него каждый день двигался на своей тележке или на лыжах, как сейчас, Обходчик. Кабель охраняли крохотные гусеничные роботы (впрочем, забывшие о своих обязанностях сразу после перебоев с электричеством) и минные поля, которые в итоге спасли не Кабель, а Обходчика.
Когда началась эпидемия, произошли первые перебои с электричеством. Обходчик решил было бежать, но уединённая служба спасла его — толпы беженцев, что шли на Север, миновали эти места.
Несколько банд мародёров подорвались на минном поле. Эти поля шли вокруг Кабеля и были густо засеяны умными минами ещё до появления Обходчика — чтобы предотвратить диверсии. Диверсанты перевелись, но и теперь умные мины спасали Обходчика от прочих незваных гостей.
Но и лихие люди давно пропали. Видимо, эпидемия добралась и до мародёров, и они легли где-то в полях, в неизвестных никому схронах или мумифицировались в пустых деревнях.
Обходчик забыл о них, как забыл и о минном поле. Он не боялся его — умная смерть на расстоянии отличала его биоритмы от биоритмов пришельцев.
А только шагнёт чужой внутрь периметра — и из-под земли вылетит рой крохотных стрел, разрывая броню, обшивку машины или просто человеческое тело.
Мелкого зверя поле смерти пропускало, а крупное зверьё тут давно перевелось.
Давно Обходчик сидел на своей станции, потому что идти ему было некуда.
Не ходит зверь в неизвестность от тёплой норы, не покидает сытную кормушку — и человеку так же незачем соваться в мир, который пожрал сам себя.
Связь с внешним миром была безопасной — этот мир людей выродился в движение электромагнитных волн.
Обходчик, проверив своё хозяйство — теплицы, генераторы и отопительную систему — усаживался за экран. Там, плоские и улыбчивые, жили настоящие люди. К несчастью, у обходчика в прошлом году сломался микрофон, и он не мог по-настоящему отвечать своим собеседникам.
Обходчик слышал голоса внешнего мира, а сам отвечал этому миру, стуча по древней клавиатуре.
Откликались всего несколько.
От эпидемии спаслись немногие, настолько немногие, что человечество угасало — Старик, Близнецы, Доктор… И Герда.
Старику было чуть за двадцать — он сидел в развалинах метеорологической станции в Китае.
Близнецы — две сестры — жили на бывшей нефтяной платформе в Северном море. Они купили её ещё до эпидемии, и это уединение сохранило им жизнь.
Доктор выходил на связь из пустыни, полной причудливо разросшихся кактусов. Правильнее было бы сказать "из-под пустыни", потому что он уже много лет жил внутри огромного подземного города. Ему не надо было в страхе преодолевать тайные ходы, заваленные мумифицированной охраной — подземный город стал его рабочим местом и жильём задолго до эпидемии.
Потом появилась Герда.
Герда стучала по клавишам откуда-то из Северной Европы, из маленького скандинавского городка.
Обходчику иногда было мучительно обидно, что у неё была старая машина безо всякой акустики, да и он был лишён микрофона. Но в этом двойном отрицании он находил особый смысл. Он старался представить тембр её голоса, его интонацию — и это было лучше, чем знать наверняка.
Волхвы странно распорядились своими дарами — дав одному возможность только слышать, а другому не дав возможности говорить.
Остальные могли болтать под равнодушным взглядом видеокамеры и умещать свои голоса в россыпи цифровых пакетов — Обходчик и Герда были единственными, у кого не было камеры. У обходчика вовсе не было фотографии — он нашёл своё лицо на старом сайте своей школы, и теперь лопоухий мальчик с короткой стрижкой молча смотрел на Старика, Близнецов и Доктора, которые шевелили губами в неслышной речи. Внизу экрана ползли слова перевода, не совпадая с движением губ.
Фотография Герды была поновее — девушка была снята на каком-то пляже, с поднятыми руками, присев в брызгах накатывающейся волны. Снимали против солнца — оттого черты лица были нечётки.
Это очень нравилось Обходчику — можно было додумывать, как она улыбается и как она хмурится.
Имена странно сократились — в какой-то момент он понял, что на земле остался только Обходчик, а Никандрова забыли все. Его прежняя жизнь, его имя и фамилия не пролезли в сеть, остались где-то далеко, как внутри сна, когда человек уже проснулся.
Одна Герда была Гердой.
Они были на связи часами — и в этом бесконечном "Декамероне" истории бежали одна за другой. Когда заканчивал рассказ один, другой перехватывал его эстафету — через год они даже стали одновременно спать — не обращая внимания на часовые пояса.
Но Обходчик и Герда, инвалиды сетевого разговора, вдруг научились входить в закрытый, невидимый остальным режим — Герда нашла прореху в программе диалога и намёками дала понять Обходчику, как можно уединиться.
И вот однажды Герда написала ему паническое письмо.
— Ты знаешь, по-моему, мы говорим с ботами.
— Почему с ботами?
— Ну, с ботами, роботами, прилипалами — неважно. Я тестировала тексты старых разговоров — и это сразу стало понятно. Мы говорим иначе, совсем иначе, чем они.
— А как же?
— Не в том дело, что мы говорим в разном стиле, а в том, как мы меняемся. Я сохраняю все наши разговоры, и, знаешь, что? Ты заметил, что мы говорим всё больше? Для нас ведь нет никого за пределами экранов, но мы с тобой говорим по-разному — а они повторяются. Но это ещё не всё — все они говорят всё естественнее.
— То есть как? Чем лучше?
— Они раньше писали без ошибок, а теперь стали ошибаться — немного, совсем чуть-чуть. Почти как люди. То есть они накапливают память о наших с тобой случайных ошибках и описках. Будто раньше у них был только идеальный словарь, а теперь мы что-то записали в него.
— И что? Это мистификация?
— Не обязательно мистификация — это просто бот, программа, отвечающая на вопросы. И она обучается — берёт и у тебя и у меня какие-то обороты речи.
— Да кому это нужно?
— Да никому. Просто в сети были несколько ботов, и вот оставшись без хозяев, они реагируют на нас. Они питаются тобой и мной, как электричеством.
Обходчик тогда долго не мог примириться с этой новостью. Стояла жара, с холмов к станции ветер приносил запах сухого ковыля, знойного высыхания трав. Но Обходчик не чувствовал запахов, не страдал от жары — его бил озноб.
Человечество ссохлось как старое яблоко, сжалось до двух людей, что стучали по клавишам, не зная, как звучит голос друг друга.
