Катарина Причард, известная австралийская писательница, в статье «Памяти Маяковского» пишет:
«Подобно Уитмену, Маяковский отвергает поэтические каноны, язык, тематику, которые веками предписывались поэзии. Но Маяковский избрал более прямой путь к нашему сознанию и сердцу, чем Уитмен. В стихах Уитмена все же есть отвлеченность и многословие, которые отдаляют его от рабочего читателя. Маяковский говорит просто и ясно».[49]
Стихи Уолта Уитмена, так широко распространенные в русских изданиях в те годы, когда начал творить Маяковский, в какой-то мере облегчили тогдашним читателям восприятие «Облака в штанах» и других произведений молодого поэта. Новаторство Маяковского менее пугало тех, кто успел привыкнуть к новаторским произведениям автора «Листьев травы». Стихи Уолта Уитмена послужили для многих как бы преддверием к стихам Маяковского.
Недаром А. В. Луначарский, увидевший в поэзии «Листьев травы» «победу над индивидом, торжество человечества, смерть эгоизма», указал в постскриптуме к статье, посвященной Уитмену:
«Своеобразным путем, но в том же направлении, шел в лучших своих вещах и В. В. Маяковский».[50]
Мартин Андерсен Нексе, известный датский писатель, прислал в Союз советских писателей письмо, где, между прочим, говорится:
«Даже в переводе поражаешься гениальности Маяковского… Он напоминает как Петефи, так и Уолта Уитмена».[51]
СОВЕТСКИЕ КРИТИКИ ОБ УОЛТЕ УИТМЕНЕ
I
В 1918 году в послесловии к третьему изданию моей книжки А. В. Луначарский написал статью «Уитмен и демократия».
«Уитмена принято называть „поэтом демократии“. Это не точно и менее всего передает сущность его поэзии.
Непосредственно в понятие демократии входят такие принципы, как равенство и власть большинства, но притом в сфере чисто политической. Демократии, которые мы могли наблюдать до сих пор, были индивидуалистическими.
Их чисто политический характер отмечался так часто, что здесь было бы излишне настаивать на этом. Пресловутое равенство граждан перед законом, на основе которого расцветает ад эксплуатации капиталом пролетария, пресловутое всеобщее избирательное право, нигде не помешавшее фактическому верховодству финансовой олигархии, — осуждены в глазах каждого честного человека, ибо всякому честному человеку должно быть ясно, что фактически существующий в любой стране демократический строй есть хитрая ширма, дань времени, удачно сдерживающая взрыв негодования масс мнимым предоставлением им „власти“…
А Уитмен? Мощь и грандиозная красота уитменизма заключаются в противоположном такой демократии начале — в коммунизме, коллективизме, которые в психической сфере молодой уитменианец Жюль Ромен назвал унанимизмом, то есть единодушием.
Слияние человеков. Равенство не песчинок, а равенство братских сил, объединенных сотрудничеством и, следовательно, дружбой и любовью. Братство, провозглашенное за основное начало, — космическое братство, ибо, обняв человека, оно, по типу братского общества, начинает постигать всю природу. Что особенно странно и величественно, неожиданно, но естественно — даже борьбу склонно оно лишать элемента ненависти и рассматривать как особый вид сотрудничества, в котором из хаоса растет космос.
Тут Уитмен, тут Верхарн, тут новая поэзия: в победе над индивидом, в торжестве человечества, в смерти эгоизма и воскресении личности как сознательной волны единого океана, как необходимо своеобразной ноты в единой симфонии. Это ширит сердце, раскрывает его. Уитмен — человек с раскрытым сердцем. Таких будет много, когда упадут стенки нашей одиночной тюрьмы, тюрьмы индивидуализма и собственности. Быть человеком с раскрытым сердцем и потому стать любимцем природы, снять с нее для себя и паствы своей злое очарование и постичь ее как волшебно-разнообразное единство, не умом постичь, а всем существом почувствовать, — это трудно сейчас, и, может быть, это основа всякой гениальности. У Уитмена особенно очевидным стал гений, то есть раскрытость сердца, но она основа подлинного художества и называлась симпатией. Только это — жалкое название, — дело идет о слиянностн.
Безбрежно-могучие мысли пантеистов всех времен и народов, экстазы мистиков и счастливых созерцателей, самозабвенный героизм, проповедь и практика любви к ближнему и дальнему, музыка — все это предтечи того всечеловеческого чувства, того космического само — и всесознания, к которому естественно уготован человек, носитель сознания природы, но от которого он оторван личиной своего мещанского „я“. Перечтите большое стихотворение Уитмена „Тебе“.
Коммунизм принесет с собой — для иных сразу, для других постепенно — просияние. Коммунизм поставит человека на свое место. Проснется человек и поймет радостное свое предназначение — быть сознательным и бессмертным завершителем вселенского зодчества. Бессмертным. Человек бессмертен. Только индивид смертен. Кто этого не понимает — тот и Уитмена не понимает».
II
Известный критик Д. С. Мирский напечатал статью «Поэт американской демократии», посвященную Уолту Уитмену (в качестве предисловия к моей книге «Уолт Уитмен. Листья травы». Л., 1935).
«Действительность, которую утверждал Уитмен, — говорится в статье, — была буржуазная действительность. Но утверждал он в ней не то, что в ней было буржуазно-ограниченного, а то, что в ней было творчески-прогрессивного. Это творчески-прогрессивное он раздувал и преувеличивал, но если в системе это раздувание приводило к грубому искажению перспективы, в поэзии это оборачивалось тем гиперболизмом, который законно и органически присущ искусству…
Поэзия Уитмена глубоко реалистична. И как вечное реалистическое искусство, она основана на раскрытии типичного в единоличном. Но реализм Уитмена не тот реализм развернутых положений и характеров, который мы знаем по классикам реалистического романа. Это реализм отдельных черт — предметов и действий, не описываемых и не изображаемых, а скорее просто называемых с предельной конкретностью. Из соединения этих черт возникает основной, обобщающий образ поэзии Уитмена — образ американской демократии…
Основное ядро поэзии Уитмена, ее железный фонд, состоит из вещей, выдерживающих сравнение с лучшим, что есть в мировой поэзии. Сюда относятся „Песня о себе“, „Я пою электрическое тело“, „Спящие“, „Песня о топоре“, „Из колыбели, бесконечно качающейся“, „Пионеры! Пионеры!“. „Когда последний раз цвела сирень“ (На смерть президента Линкольна), целый ряд более коротких стихотворений, в том числе такое исключительное по своему лиризму, как „Слезы“ (из цикла „Морские наносы“), и почти весь цикл о Гражданской войне 1861–1866 гг. „Барабанный бой“… Пафос поэзии Уитмена — пафос единства, равенства, человеческого достоинства и прогресса… Пафос единства с нацией, с человечеством, с мирозданием у Уитмена есть прямое лирическое расширение живого чувства единства с демократической массой. Пафос единства получает воплощение в политическом пафосе единства „Этих Штатов“, в военных циклах, в чувстве конкретного братства с массовым американцем, в теме „любви к товарищам“ как основному цементу демократии…
В уитменовском восприятии смерти как счастливого и „свежего“ (cool) воссоединения с материальным миром нет никакого упадочничества, ни усталости. Оно насквозь оптимистично, так как оно возникает из живого чувства единства направления, чувства того, что путь всякого человека будет продолжен другими, чувства классовой преемственности. Поэтому естественно, что эта тема счастливой смерти особенно ярко выступает в замечательной поэме, написанной на смерть вождя и героя американской демократии Линкольна, „Когда последний раз цвела сирень“ (особенно песня соловья).
Тема равенства входит в поэзию Уитмена как один из самых органических и организующих элементов. Именно пафос равенства лежит в основе его желания включить в свою высокую лирику все то, что до сих пор считалось низким и „недостойным Музы“. С ним связаны и реалистические новшества Уитмена и его излюбленный прием перечисления. Пафос равенства заострен у Уитмена в особенности против одностороннего утверждения „духовного“ человека в ущерб человеку телесному. Таким образом, тема равенства тесно сплетена у него с возвеличением человеческого тела, в которой он с особенной силой раскрывает другую свою тему — утверждения человеческого достоинства».
Эту статью безвременно погибшего советского автора высоко оценила американская критика. В США статья была переведена дважды: в 1937 и в 1955 годах.[52]
III
М. О. Мендельсон недавно опубликовал новый труд «Жизнь и творчество Уитмена» (М., 1966). Это первое у нас большое исследование о великом поэте.
