Увы, в переданном Мехлисом политдонесении начальника политуправления Западного фронта подробностей было мало. В романной версии Стаднюка начальник ГлавПУРа смог лишь доложить Сталину, что его сыну, когда он прибыл на фронт, настоятельно предлагали служить в штабе артиллерийского полка, но он потребовал послать его командиром батареи. Батарея дралась хорошо.
— Молодец, что не остался в штабе, — будто бы для самого себя произнес Сталин.
Далее Мехлис берет на себя обязательство выяснить все до конца — при каких обстоятельствах Яков оказался в плену.
Владимир Успенский, описывая в «Тайном советнике вождя» сцену, когда Сталин узнает о пленении, вкладывает ему в уста следующую фразу по-грузински:
— Цис рисхва! Позор несмываемый!
— Может, он попал в плен раненый, без сознания? — предположил его собеседник, главный персонаж книги подполковник Лукашов, от имени которого ведется исповедь.
— Он не имел права попадать в плен ни при каких обстоятельствах. Он мог бы покончить с собой там, у немцев, а не разгуливать с германскими офицерами! Позор! Он всегда думал только о себе и никогда обо мне, о чести нашей семьи. Для меня он больше не существует, — отрезал Иосиф Виссарионович.
Успенский называет пленение Якова ударом для Сталина и с совершенно непредвиденной стороны, хотя Сталин, по мнению романиста, всегда ожидал какого-либо подвоха от старшего сына. «Это было наказание Господне, свыше ниспосланное Иосифу Виссарионовичу», — восклицает писатель. Много разных неприятностей доставил он отцу.
Яков имел характер совершенно не военного склада, мягкий и застенчивый. Об этом пишет в своих воспоминаниях его сестра Светлана Аллилуева: «Не было в нем и каких-либо блестящих способностей, он был скромен, прост, очень трудолюбив и трудоспособен, и очаровательно спокоен». Один из самых близких к Сталину людей, Молотов, в известных беседах с поэтом Феликсом Чуевым называл Якова «немножко обывательским», «каким-то беспартийным». Это обстоятельство, наверное, сильно огорчало отца, которому хотелось видеть сына наделенным яркими способностями. Увы, у великого родителя сын рос заурядным обывателем — явление, между прочим, весьма распространенное. Говорят, что природа, создав талант, долго потом отдыхает на его наследниках…
Трудно сказать, по какой причине, но Сталин относился к нему довольно холодно. На сей счет существуют три точки зрения. Первая: разочарование в сыне, который был чужд политики, имел ограниченный кругозор, не любил умственных занятий и всякого чтения, не понимал отца, всегда разговаривавшего, по словам Якова, «тезисами». Вторая точка зрения: Сталин не любил сына, потому что вообще никого не любил, включая и собственных детей. Третья: Яков, будучи ненамного моложе второй жены Сталина, Надежды, якобы испытывал к ней совсем не платонические чувства, и мачеха, обделенная вниманием занятого государственными делами мужа, коротала время с молодым красивым пасынком. Однако их амуры не укрылись от Сталина, и вспыхнул грандиозный семейный скандал. Яков пытался покончить самоубийством, выстрелив в себя на кухне кремлевской квартиры. «Он, к счастью, только ранил себя, — пуля прошла навылет, — вспоминала его сестра Светлана. — Но отец нашел в этом повод для насмешек: «Ха, не попал!» — любил он поиздеваться. Мама была потрясена. И этот выстрел, должно быть, запал ей в сердце надолго и отозвался в нем…». Светлана свидетельствует: после выстрела отец стал относиться к Якову еще хуже.
Она, правда, объясняет ночную попытку самоубийства сводного брата тем, что он был доведен до отчаяния отношением отца. Но подоплека такого отношения в ее книгах не называется, что и дает повод хождению невероятной версии о любовной связи с мачехой, после чего пребывание в одной квартире стало невозможным, и Яков переехал в Ленинград, где поселился в квартире деда — Сергея Яковлевича Аллилуева. Самое любопытное, что биографы действительно зафиксировали факт переезда Якова в северную столицу, но связывают перемену места жительства с женитьбой вопреки воле отца.
История первого брака Якова темна. Он был очень поспешным и, по словам Светланы, принес ему трагедию. Брат женился еще будучи студентом. Он учился в Москве, в институте инженеров транспорта. Один из потомков Сталина, Владимир Аллилуев, издавший в 1995 году интереснейшую книжку «Хроника одной семьи. Аллилуевы, Сталин», утверждает, что решение столь рано обзавестись семьей не одобрял и дядя Александр Семенович Сванидзе, известный по большевистскому подполью как «Алеша», который в свое время настоял на том, чтобы племянник переехал из Тифлиса в Москву. Как известно, мать Якова, Екатерина Семеновна Сванидзе, первая жена Сталина, умерла от тифа, когда их сыну было всего несколько месяцев. Мальчика взяла на воспитание его тетка Александра Семеновна. Яша приехал в Москву к отцу после окончания школы в Тифлисе, плохо знал русский язык, трудно привыкал к новой, кремлевской обстановке.
Так вот, «Алеша» — Александр Семенович Сванидзе — писал Якову, что строить свою семью можно лишь тогда, когда становишься самостоятельным человеком и можешь обеспечить свою семью, а жениться в расчете на родителей, хотя и занимающих высокое положение, он не имеет никакого морального права. Однако Яков не послушался умных советов ни дяди, ни отца. Он бросает, не окончив, институт, оставляет отцовскую квартиру в Кремле и вместе с молодой женой уезжает в Ленинград. Сын диктатора устраивается на скромную и малозаметную должность электрика ГЭС. Он вполне доволен своей жизнью, большего ему не надо — ни карьеры, ни громкой славы. Днем работа, вечер с женой — кино, кружка пива у ларька.
Но вскоре умирает недавно родившаяся дочь. Семейные нелады приводят к расторжению брака. О причинах распада семьи ничего не известно, как и о первой жене Якова. Кто она, чем занимались ее родители, как сложилась дальнейшая судьба — все это тайна за семью печатями. В генеалогическом древе Аллилуевых—Сталина, помещенном в вышеупомянутой книге Владимира Аллилуева, в клеточке, отведенной первой жене Якова, указано только ее имя — Зоя. Ни фамилии, ни отчества, ни даты рождения или смерти — ничего.
После семейной драмы, постигшей его в Ленинграде, Яков возвратился в Москву. Восстановился в брошенном несколько лет назад институте. Сошелся с красивой молодой женщиной — Ольгой Голышевой. В тридцать шестом она родила сына Женю. А в декабре 1935 года женился совсем на другой женщине, и снова вопреки воле отца, не одобрившего выбор сына. По описанию Светланы Аллилуевой, новая жена ее брата была очень хорошенькой женщиной, оставленной мужем. Она была еврейкой, и это опять вызвало недовольство отца. «Правда, в те годы он еще не высказывал свою ненависть к евреям так явно, — пишет Светлана, — это началось у него позже, после войны, но в душе он никогда не питал к ним симпатии».
О второй жене Якова ходило много слухов. Западная пресса смаковала пикантные детали из жизни Юлии Исааковны Мельцер — так звали его новую избранницу, и Сталину докладывали все, что писали по этому поводу западные газеты. А писали они разное: и что она была четырежды замужем, в том числе за заместителем наркома внутренних дел Украины Бессарабом, и что одно время пребывала в любовницах начальника личной охраны Сталина генерал-лейтенанта Власика. Каково было читать подобное о жене своего сына? Разве не мог он найти скромную, милую девушку из революционной семьи, за которой не тянулся бы шлейф сплетен и пересудов? К тому же она старше Якова, кокетлива, жеманна, говорит глупости с апломбом, малокультурна и неумна. «Без накрашенных губ я чувствую себя хуже, чем если бы пришла в общество голой…». Тьфу! И это его сноха?
По словам Светланы, Яков знал все слабости Юлии, но относился к ней как истинный рыцарь, когда ее критиковали другие. Он любил ее, а любовь, как известно, слепа. Заурядность сына, не способного подняться до понимания своего положения, не заботившегося о престиже отца, раздражала Сталина. Он настоял на том, чтобы Яков поступил в артиллерийскую академию — пусть хоть будет военным, авось дослужится до генерала. Сын подчинился воле отца, но особыми успехами в учебе не блистал. Избегал и общественной работы, на которой тогда многие делали карьеру. Более того, не помышлял о вступлении в партию. Это он-то, сын генерального секретаря!
В сороковом году, когда до окончания академии оставалось всего ничего, у них с отцом состоялся трудный разговор.
— Ты не можешь быть единственным из выпускников академии, оказавшимся вне партии, — сердито сказал Якову отец.
Действительно, на старших курсах все уже вступили в партию. Исключение составлял лишь один он — сын генсека. Это был нонсенс. Понадобилось несколько таких разговоров, прежде чем Яков уступил уговорам отца и подал заявление о приеме в ВКП(б).
