Сидим мы в самолёте, вид у Сергея Фёдоровича мрачный… Я предложил выпить. Он – отказываться, потом махнул рукой:
– А! Давай!
Мы выпили коньяку. Прилично выпили. Но он не повеселел.
– Сергей Фёдорович! Главное – вас любит зритель, сами же знаете – у вас в почитателях вся наша страна.
Он рассказывал разные интересные истории, только интонация печальная была. Напоминаю, заканчивались перестроечные восьмидесятые. Мы летели в Восточный Берлин, оттуда нас переправляли в Западный. Мы летели рейсом «Аэрофлота», на Ту-154, в первом классе. Тогда в Берлин много советских летало: офицеры, служившие в ГДР, офицерские жёны и дети, помню, летела бригада строителей из Новосибирска, ещё чиновники разные, то есть обычный командировочный люд. У нас места были в первом ряду, мимо нас никто не ходил. Приземлились, объявляют: можно на выход, мы поднялись… И тут его увидели. К трапу никто не двинулся. Все кинулись к нему. Кое-кто из наших бравых военных прямо через кресла перелезал. Его обступили, пожимали руки, брали автографы, говорили восхищённые слова. Я, пока ликующие соотечественники не оттеснили, успел сказать:
– Видите, Сергей Фёдорович, что творится? Я же вам говорил!
У него была маленькая видеокамера. Он тоже успел мне её протянуть:
– Сними!
Я снял. До сих пор меня не покидает праздничное чувство, что в тот ненастный для него период я видел Бондарчука счастливым.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии: 29.09.2010 18:17:47 - Галина Ивановна Суханова пишет:
Изумительный актёр
Огромное спасибо за статью! Сергей Бондарчук изумительный актёр! Память о нём сохраним навсегда!
«Киношок-2010»: случайный позитив в стране арт-хауса…
Киномеханика
«Киношок-2010»: случайный позитив в стране арт-хауса…
ФЕСТИВАЛЬ
Открытый фестиваль кино стран СНГ, Латвии, Литвы и Эстонии «Киношок» прошёл в Анапе в 19-й раз. И уже на торжественной церемонии открытия начали говорить о следующем, юбилейном. Год от года «Киношок» доказывает, что текущий момент надо воспринимать во всей его полноте уже потому, что большинство фильмов фестиваля больше нигде не увидишь – они существуют лишь в этом уникальном пространстве, бережно хранящем духовное родство между кинематографистами бывших союзных республик. И кино у нас одно…
Об этом, в частности, говорилось на круглом столе, который провёл лично президент Союза кинематографистов России Никита Михалков. Он сообщил о намерении выделить в новом фестивальном центре Москвы зал для показа картин дружественных кинематографий. Что касается вопросов искусства, Н.С. Михалков отметил тенденцию выдавать нищету, непрофессионализм и беспомощность за арт-хаус. Бóльшая часть так называемого кино не для всех – просто плохие фильмы с минимальным бюджетом, которые тем не менее получают призы на международных фестивалях: нелицеприятный образ России иностранцам нравится. «Мы живём в стране арт-хауса! И это кино страшно показать собственным детям, потому что страшно жить в той стране, которая предстаёт на экране», – сказал президент СК России.
Примечательно: в конкурсе «Киношока» участвовали (и победили!) картины, как раз свидетельствующие, что их создатели Россию «художественно» используют в угоду западной публике. Награду за лучшую режиссуру получил фильм «Овсянки» Алексея Федорченко (Россия), нашумевший перед Анапой в Венеции. Пресс-конференция по фильму была начата продюсером Игорем Мишиным (А. Федорченко не приехал) с демонстрации бюллетеня Венецианского фестиваля, где международная пресса проставила баллы конкурсным фильмам и «Овсянки» – на первом месте. Этот документ, по задумке продюсера, априори аннулировал бы любую попытку критики со стороны «местной» прессы. И когда журналисты предъявили Мишину аргументы, не позволяющие воспринимать фильм как безусловный неоспоримый шедевр, продюсер иронии не скрывал. Ну, что мы, сирые, можем противопоставить тамошним монстрам Мостры? Казалось бы. Скажем, размеренное дыхание и мелкое подрагивание животрепещущего тела после 12 часов смерти говорят о жизнеспособности организма жены директора бумажно-целлюлозного комбината, что мешает зрителю видеть в ней покойницу, как по идее от него требуется. И претенциозный натурализм, неумело приближающий сексуальными сценами фильм «Овсянки» к порноопусам Тинто Брасса, тоже работает неубедительно – страсти-то нет, для галочки эта любовь овсянок… Муж с женой за всю совместную жизнь не проронили друг другу ни слова – не о чем, и так всё понятно: секс, и ничего боле. Тогда фильм о первичном инстинкте, о потребительстве, при чём здесь любовь?.. Эта road-movie тем не менее исследует смысл любви. Герои и авторы фильма утверждают (показывают), что он в сексе. Возможно, западному зрителю такое представление (о любви и о нас) ближе, но нашему – маловато будет. Духовная близость и физическая всё-таки разные, это не одно и то же, как ни крути. А фильм претендует на отражение духовности отношений, крепко замыкая их в сугубо физические рамки, как овсянок в клетку. Эти птички могут летать и жить только парой, поэтому и символизируют духовный аспект. Противоречит данный притянутый за уши символизм сценам, когда директор комбината вступает в сексуальный контакт с первой встречной сразу после сожжения жены и рассеивания её праха в реке. А потом он стирает из мобильника все файлы, где запечатлена горячо любимая, что, в свою очередь, символизирует отказ от памяти… Освободился. Вот и вся любовь? Архаика такого языческого подхода к отношениям между супругами якобы возносит произведение на вневременной уровень. Дескать, не современная это история, а так испокон веков у малочисленного северного племени меря заведено: и традиция сводить таинство брака исключительно к сексу, и под стать индусам с Ганга проводить погребальный обряд в Оке. Да только автор повести и сценария Денис Осокин мифологию меря выдумал, её нет. А уже порядком надоевшая в авторском кино унылость бескрайних застывших пейзажей, облупившихся стен, неработающих цехов, обшарпанных крыш, промёрзлый на речном просторе, изогнутый течением одинокий понтонный мост – вот оно, настоящее, современное, наше…
Приз за лучший сценарий отдан Сергею Лознице за фильм «Счастье моё». Производство: Украина–Германия–Нидерланды, но фильм снят на русском языке. Заметим, что Лозница, как и Федорченко, пришёл в игровое кино из документального, поэтому реалистичность почерка и стиля этих режиссёров сохраняет максимальную приближённость к жизни. «Счастье моё» сводит суть межчеловеческих связей к идее взаимного истребления. И не для слабонервных это обобщение. По цепочке агрессия переходит от одного к другому и к следующему, пока круг не замкнётся на том, с кого всё началось. Выхода нет принципиально. Даже если человек вдруг, по какой-то нелепой случайности, проявит по отношению к ближнему доброе чувство, он всё равно получит по башке дубиной от этого ближнего – за всё хорошее. Он потеряет память, речь, реакции, подвижность, превратится в растение, но сохранит способность убивать. Эти зомби – норма, они везде. А не шарахнутые дубиной – тающее меньшинство. И, разумеется, всё те же мрачные пейзажи – как фон и как контекст…
Гран-при «Золотая лоза» достался картине «Евразиец» Шарунаса Бартаса (Литва–Россия–Франция). Расплата за грехи здесь тоже бумерангом настигает его запустившего. Наркоделец (в исполнении Ш. Бартаса) решает отойти от дел, но его вынуждают стрелять первым, чтобы не быть убитым. Начинается охота по законам жанра: один бежит, другой догоняет. Но есть ещё две возлюбленные – герой стремится на встречу с одной в компании другой… Наконец, попутчица не выдерживает гонки и сдаётся на милость преследователя, её зверски убивают за предательство корпоративных интересов. Герой обложен со всех сторон, но он – герой, поэтому спасается. Встретившись со второй своей подругой, он понимает, что она ему изменила, и уходит, набирая на сотовом номер первой. И тут его настигает пуля – оказывается, новый друг изменщицы использовал её в качестве наживки, являясь киллером, посланным бывшими подельниками героя. Финальный кадр: испачканный кровью телефон продолжает вызывать убитую подругу… Немытая Россия здесь фигурирует в контрасте с искрящимся нарядным Парижем, куда утопически стремился герой за новой жизнью. Париж – Парадиз – рай…
Картина Андрея Эшпая «Элизиум» (Россия) тоже о рае. Она награждена за лучшую операторскую работу призом Сергею Юриздицкому. Критики обвинили Эшпая в подражательстве Михалкову, поскольку в картине ярко использованы дачные посиделки-розыгрыши в чеховском духе, столь любимые Никитой Сергеевичем. Но кто сказал, что любить такие затеи можно лишь одному отечественному кинематографисту?.. Это апокриф, отсылающий зрителя к фигуре Н. Гумилёва (но все имена в картине вымышленные) и лету 1917 года – между двух революций. Если дан рай, то есть Адам и Ева. Когда-то он отверг её чистую любовь и прогнал. Она решила отомстить, посылая любимому письма со своими стихами, выдавая себя за другую. Он полюбил незнакомку – её высокая поэзия придала смысл его жизни. Он возвращается в «Элизиум» (шутливое название усадьбы с прекрасным садом, где в юности Адам любил Еву) – именно там он ждёт встречи с возлюбленной. Долгое время шумная компания разыгрывает перед гостем мнимое присутствие и болезнь поэтессы, Ева старается воскресить прежнюю любовь, но Адам холоден и весь во власти мечты. А потом интрига раскрывается, и он остаётся ни с чем. В финальных кадрах – революционная и военная хроника и титры, рассказывающие о трагических судьбах персонажей фильма… История несостоявшейся потерянной любви, потерянного рая. Примечательно, что запретным плодом выступает… поэзия. Она толкает героев в никуда. Фантом победил реальность. Сила идеи, сила слова – как часто мы склонны либо переоценивать, либо недооценивать её, упуская из виду то, что у нас есть…
