Цекало, очевидно, неудовлетворённый количеством натрясённых золотых с предыдущего денежного дерева (кроваво-красного "Норд-Оста"), активно засеивает следующий мюзикл. А музыкальный и пластический лексикон Эллочки-людоедочки обильно удобряет денежные всходы. Всё смешалось в вакханалии алчности и маразма. Где зрители? По какую сторону рампы персонажи?
Незадолго до этого Цекало уже объявил культурным явлением попс. Однако, пардон, не может быть попса ни героической, ни лирической, ни романтической. Потому как это увеселительное предприятие, объединённое понятием шоу, не обладает ни одним из известных художественных признаков и не может принадлежать ни одному из художественных жанров. И не надо ссылаться на западную культуру — попса не есть явление культуры, а тем более искусства, по сути своей. Вернее, по отсутствию какой-либо сути. А, как известно, явление, не имеющее сущностного содержания, не является существенным явлением, т.е., явлением вообще. Поэтому-то от всего, что имеет отношение к культуре, попса бежит, как черт от ладана. Отличается же она демонстративной вызывающей примитивностью, вульгарностью и эпатажем. Стилем жизни отставших в развитии по собственной воле и желающих деградировать и далее. Попса — просто симптом болезни общества и есть явление социальное только в потребительском, коммерческом значении. Кризис театра, как и других видов искусства, в кризисе тех, кто осуществляет выбор между художественным и коммерческим. Это кризис перемены социальных ориентаций и приоритетов. Подлинно художественное не нужно коммерции. Красоту вытесняют красивости. Но если красота есть не только философская категория, а высшее достижение, вожделенная цель творческой деятельности и самой жизни каждого культурного человека, то красивость есть всего лишь свойство вульгарного и, следовательно, бездарного. Между красотой и красивостью — бездна. Как между женщиной, переполненной сильных и прекрасных переживаний, благородных устремлений, и состоящей из "штукатурки", силиконового бюста, силиконовых мыслей, силиконовых чувств и безмерной алчности попсовой мартышкой. Как между оригинальностью и оригинальничаньем. Как между Тарковским и Грымовым. Достоевским и Сорокиным.
Так незаметно не стало у нас классического реалистического искусства. И дело даже не в том, что на Шекспира напяливают джинсы. Дело в том, что только иллюзия самостоятельности достижения истины вызывает наиболее сильное художественное переживание — катарсис. А универсальный закон функционирования сознания определяет движение от отражения поверхностного набора свойств... Короче говоря, чем дальше событие отстоит во времени, тем больше его свойства и связи осознаны, тем больше знания оно в себе обобщает. Чем менее оно во власти непосредственных восприятий первой сигнальной системы, тем ярче истины, открываемые его сущностными связями. Однако на обратном пути происходит обратный процесс превращения истин и глубинных связей в банальные бытовые схемы. Таким образом, явление, отстоящее далеко во времени, имеет особую ценность в процессе отыскания истины. Но, очевидно, ни истина, ни катарсис Шекспиру в джинсах не угрожают. Конечно, история всех назовет своими именами, всем воздаст по делам их, но это потом. А пока театр стоит в неудобосказуемой позе, ожидая, что кто-то, заплатив, получит от него некое удовольствие. Отсюда ужимки и прыжки в надежде потрафить самому вульгарному вкусу. Театр ещё неумело заигрывает с ним. Как начинающая путана. Но огорчаться не стоит — всё впереди. Уже становятся органичными грязные, скабрезные шутки и намёки, непристойности и просто неприкрытая вульгарность и пошлость. Совсем недавно декорации из облезлого стула и костюмы из половой тряпки были, как этилированная отрава вместо качественной водки. Никто тогда не мог и подумать, что повальное перенесение времени действия классических пьес в современность и население их ментами и олигархами может свидетельствовать о талантливости постановщика. Все знали, что вместе со временем переносят саму жизнь из старых одежд духа человеческого в вульгарные попсовые лохмотья, из сферы художественного в сферу животного. И не от таланта это происходит, а от бездарности. И отдыхает при этих режиссерах не только Чехов, отдыхает вся культура. Так что скоро уйдут последние носители, действительно, культуры, забытые и осмеянные попсой. И останется пустота.
Хотя "звезда" и не есть явление культуры, а всего лишь товар, часть процесса купли-продажи, вещь, сам институт "звёзд" играет важную социально-политическую роль. Он воспитывает в массе наркотическую потребность в самоуничижении и безропотном подчинении. Это осознанная, целенаправленная деятельность и эффективный способ окончательного уничтожения индивидуальности. Воспитание потребности к преклонению — путь к полному уничтожению самобытной личности и самобытной культуры. Именно поэтому теперь не только те, кто выколачивает из попсы огромные прибыли, пытается оправдать существование бизнеса попсовых Карабасов-Барабасов. Вспомните, с какой скоростью видоизменились наши реформаторы. Поэтому попсовая мифологизация и обожествление им как нельзя на руку. Это и есть их главное оправдание. Оправдание же, как известно, мгновенно становится религией, и служат ей истово и фанатично. Не случайно этот язык, эти вкусы и эти интересы, принадлежащие тем, кто на самом деле правит страной, подаются как самое большое завоевание демократии.
Ильф и Петров, возрадуйтесь и ужаснитесь — ваша фантасмагория оживает!
НА СУРОВЫХ ПЕРЕКАТАХ ВРЕМЕНИ... ОДА ХУДОЖНИКУ ЖИВОТОВУ
Александр Проханов
12 августа 2003 0
33(508)
Date: 13-08-2003
Author: Александр ПРОХАНОВ
НА СУРОВЫХ ПЕРЕКАТАХ ВРЕМЕНИ... ОДА ХУДОЖНИКУ ЖИВОТОВУ
Впервые я почувствовал Геннадия Животова как художника, когда побывал на выставке его афганских работ. Тогда возник импульс от сердца к сердцу. На выставке были представлены его вещи, посвящённые афганской войне. Это было в пору, когда война ещё не закончилась. То было время поучительное и горькое. Время, когда художники-баталисты, коих собрала Студия Грекова, боялись или брезговали, не желая ехать на это войну. Они предпочитали отправляться в Италию, рисовать римские дворики или венецианские гондолы… Животов, вопреки тотальному бойкоту афганской войны, выставил десяток грозных, батальных военных картин. Он продемонстрировал единство искусства с армией, с народом и русской историей. Единство с реальностью, от которой бежала вся прочая культура. Он, один из немногих творцов, встал в этот окисленный, закопчённый желоб, по которому летела, катилась грозная история ХХ века.
Гений Животова расцвёл, раскрылся после 1991 года. Тогда в одночасье рухнула страна, побежали в панике офицеры, генералы, разведчики и красные директора. Дивизии и огромные политические и экономические институты распались. Рухнуло государство, уступив место загадочной и странной политической плёнке, слизи, которой суждено было царствовать некоторое время в России… И против этой беспочвенной и липкой плёнки никто не поднялся. Армии, заводы и партия молчали. Страна, в которой жили грандиозные научные, военные и гуманитарные школы, где существовал арсенал представлений о мире, о будущем, — эта страна замолкла. Было лишь два восстания. Восстали тексты и образы.
Были "День" и "Завтра", куда пришёл Животов со своим пером, куда принёс свою графику и свою революцию. Интеллектуальную, творческую революцию.
Десяток лет, каждую неделю, в газете "Завтра" появляется очередной животовский рисунок. Так, по-видимому, селекционер от урожая к урожаю, от одной генерации потомства к другой, от поколения к поколению выводит новый вид, создавая небывалое растение или фантастическую птицу. Так Животов за счёт своей энергии, непрерывной работы, от номера к номеру сформировал новое уникальное искусство. Создал уникальную эстетику — то, чего ещё не бывало в России. Он породил жанр и род творчества. Такого не было и, может статься, никогда больше не будет. Животовский опыт уникален и самобытен. Его графика есть открытие.
Так что это за жанр, что это за метод? Прежде всего это метод непрерывного фиксирования истории. По кадрам создаётся, течёт лента событий. Животов не пропускает ни одной недели. Мы имеем мощную хронику прошедших грозных исторических лет. И в недрах животовской графики не пропущено ни одно значимое событие современной истории — как русской, так и мировой. Обе чеченские войны, югославский и иракский кризисы, удары “боингов” по Манхэттену, политические убийства, восхождение и падение министров и кабинетов, трагедия народа и народный зов к забастовке, баррикады и оборона Дома Советов — всё здесь… Здесь огромная галерея страшных монстров — новых завоевателей России. Здесь трагические образы русских героев. Здесь мистерия исторического процесса. Художник ставит свой мольберт, запускает свой духовный двигатель в грозных мятущихся селевых потоках времени. Животов сделал то, чего не сделал практически никто из современных художников. Жанр его графики можно истолковать как плакат, как листовку, как лубок, как памфлет, как политический манифест, лозунг или икону. В зависимости от того, любит он или ненавидит, молится или проклинает, вдохновляет или убивает. Животов способен ударить в лоб врагу. Может и закрыть глаза павшему герою.
