В свое время я объездил всю рязанскую землю вдоль и поперек на музейном автобусе, вместе с сотрудникам рязанских музеев. Мы ставили на учет памятники древнерусской живописи, находящиеся в действующих церквях. По тем временам это было целое приключение, потому что церквей-то было мало, и священники служили разные в этих церквях. Бывало, встречали священников, так сказать, в нерабочем состоянии. Но были и удивительные впечатления. Так, у меня в селе Некрасовка Ермишинского района произошла встреча с отцом Иоанном Крестьянкиным. В 1964 году он там служил, пройдя незадолго до этого свои лагерные мытарства. Это была встреча с человеком не только глубоко верующим, просветленным, но и образованным, понимающим, зачем мы к нему приехали.
Таким образом, символично, что первым местом, куда я попал после своего невольного затвора, была Рязань. Я приехал на кинофестиваль "Золотой Витязь". Как вы знаете, создатель, вдохновитель, столп "Золотого Витязя" — это Коля Бурляев, который является моим старинным другом, моим воспитанником. Когда снимался "Андрей Рублев", именно я уговорил Тарковского снять Бурляева в роли Бориски. Дни, проведенные на "Золотом Витязе", вдохновили меня, вселили веру в будущие Родины. Вокруг лица родные и светлые. Жители Рязани, местное духовенство, актеры и режиссеры — у всех у них в глазах интерес, любовь. То, что на фестивале показывали, — это были чистейшие вещи, масса великолепных фильмов. Но, что меня печально поразило и возмутило, когда я приехал в Москву, то обнаружил, что в центральных газетах, в материалах телеканала "Культура" об этом фестивале не упомянуто вообще. Например, телевидение несколько недель вело трансляцию с процедуры подготовки "Кинотавра": демонстрировали кто какие плавки там одевает, какие голые зады будут показаны. А о бурляевском фестивале ни слова. Это и есть фашизм — информационный…
Надо сказать, что большую, основную часть своей жизни, я занимался реставрацией икон. Двадцать с лишним лет сам укреплял, расчищал, восстанавливал, показывал на выставках иконы из музеев Суздаля, Карелии, Пскова, Вологды, Ярославля и многих других русских городов. Обследуя музеи, я часто работал в запасниках, и в какой-то момент задался целью составить полную реставрационную опись всех икон музеев России. Тогда я объехал практически все малые и большие музеи России. Мне было важно знать, где сколько икон и какие из них подлежат реставрации в первую очередь. Во время работы в музейных запасниках, как всякого любопытного человека, меня интересовали не только иконы. Я не мог пройти мимо великолепных книг, мимо миниатюр, мимо костюмов, хранящихся в музее. И живопись меня, разумеется, увлекала. И вот как-то в Костроме директор Костромского музея Виктор Игнатьев пригласил меня в помещение запасника и говорит: "Савелий, хоть ты не специалист по портретной живописи, но вот, посмотри. Мне кажется, что это интересные вещи". И показывает мне портреты, которые находились в очень тяжелом состоянии. Один был особенно ветхий: истлевший холст и кусочки краски. Но на оборотной стороне полуистлевшего холста была надпись "Портрет Анны Сергеевны Лермонтовой, 5 лет от роду". А также буквы: "П.Г.О.". Я сразу сказал: "Уникальная вещь. Лермонтовы — они в России одни. Как Пушкины, как Ганнибалы". Выяснилось, что эти работы были вывезены Игнатьевым из Солигалича, где находилось еще четырнадцать портретов кисти того же мастера. Все они, по словам Игнатьева, хранились в ужасных условиях, одним даже было накрыто помойное ведро.
Я говорю Виктору: "Поехали!". У меня-то, у молодого, слово с делом не расходилось, поэтому на следующий день мы были в Солигаличе. Портреты эти были на месте. Мы их сразу пересчитали и переписали. Однако зам.председателя райисполкома сказал: "Не отдадим. Здесь написаны, здесь и погибнут!". Ну я человек тоже упорный, и через месяц произведения оказались в Костроме, а через пару недель в Москве, где их за два месяца отреставрировали.
"П. Г. О." означало "Писал Григорий Островский". Так вернулось в историю русского искусства забытое имя талантливейшего русского художника. Григорий Островский — кто он? Откуда? Этого мы, вероятно, никогда не узнаем. Не похоже, что он был крепостным художником. Возможно, выходец из духовенства. А может быть, Александра Николаевича Островского родственник… Кисти Островского принадлежит серия портретов знаменитого семейства Черевиных. А почему возникла Анна Лермонтова? Оказывается, Лермонтовы и Черевины соседями были. Ведь и Черевины и Лермонтовы — шотландцы. Лерманты и Мак-Клоки — ландскнехты, служили русским князьям и государям с XV века. Крутые были ребята. Мак-Клоки стали Черевиными, после того, как у одного из Мак-Клоков, раненного на поле брани, вывалились кишки, и он, запихнув их обратно в чрево, продолжал драться. На их родовом гербе чрево изображено. Что касается Анны Лермонтовой, то, как выяснилось, это двоюродная бабка Михаила Юрьевича… Вот с того момента, с этого открытия началась моя тяга к русским портретам.
Я не перестал заниматься изучением древнерусской живописи, хотя как реставратор уже перестал работать, потому что нельзя было совместить исследовательскую, организаторскую деятельность с реставрацией. Реставратор должен сидеть на одном месте часами, днями, неделями месяцами… Теперь где-то в душе жалею, что оставил это занятие. Потому что это были, пожалуй, самые серьезные моменты жизни. Сидишь в Москве или в провинции наедине с иконой, никого ты не видишь и не слышишь — этот свет, этот мир течет стороной… Но меня тянуло в другую область. У меня родилась идея издать альбом лучших портретов из музеев России.
Поездки в Кострому, Тулу, Саратов, Рыбинск, Углич, Переславль… Открытие за открытием. Работая в музее-заповеднике в Ярославле, исследуя кучи папок в запаснике, наткнулся на сложенные холсты. Вижу — один почерк. На оборотной стороне фамилии изображенных лиц, но не подписано, кто автор. Потом стало известно, что это галерея Демидовского лицея в Ярославле. На стенах лицея висели портреты "отцов города". Написал их в XVIII веке замечательный художник Дмитрий Коренев. В музее тогда висели два его расчищенных портрета. Один парадный портрет губернатора Мельгунова, другой — портрет купца Кучумова. Или вот блистательный художник Николай Мыльников — певец купечества. У него мужские и женские портреты — целые семьи, рода. Поехал в Углич, а там живописец Тарханов — живые, замечательные вещи. По этим портретам книги можно писать. Узнаешь о быте, о духе того времени, о людях. Потому что характеры совершенно великолепно выявлены— это готовый материал для писателя.
В Переславле — художник Коледнас, он писал местных промышленников. Я считаю, что Мыльников, Тарханов и Колендас создали летопись русского купечества не менее полную интересную, чем, скажем, Александр Островский. У Островского главенствует идея, а здесь видны характерные детали, черточки, настроение. Можно представить этих людей в жизни. Как они торговали, как между собой общались, явно были ссоры романы и все что угодно… Вспоминаю групповой портрет неизвестного художника ярославской купеческой семьи: там деды, бабки, внуки, отцы. Опытный литератор может роман написать, здесь — готовые характеры. Тогда мы открыли огромную, роскошную выставку "Ярославские портреты" XVIII-XIX веков. Сначала в Ярославле, потом повезли ее Москву, в Ленинград. Портретов 150 приблизительно там было выставлено. Люди в очередях стояли на эту выставку.
Должен сказать, что время тогда другое было и интерес у многих был неподдельный. Вот сейчас кричат: "Большевики культуру зажимали!". Но ведь если вспомнить, в те годы Я. Голованов в "Комсомолке" чудесные статьи писал о наших делах. Когда мы открыли феномен Григория Островского, Сережа Разгонов в "Советской культуре", органе при ЦК, три портрета поместил на первой полосе с заголовком "Открыт новый художник!" В объединении "Экран" сняли тогда часовой фильм "Необходимая случайность" о наших поисках. Фильм этот показали раз пятнадцать по первой программе, как сейчас говорят, в прайм-тайм, то есть после программы "Время". Шли сотни писем. Просили: "Покажите, как можно больше…" "Изобразительное искусство" выпустило шикарный альбом. Это было счастье — открывать людям такое богатство, которое стало частью жизни России того времени.
В Костроме бригада реставраторов, тот же Виктор Игнатьев — директор Костромского музея, который нашел первые работы гения русского авангарда Ефима Честнякова. В деревне Шаболове, где жил и творил Честняков, мы нашли клад. Имя Честнякова сейчас заболтали потихонечку. Как же, Шагал — превыше всех, а на Честнякова спонсоров не хватает. Ну ничего, найдем мы и спонсоров, вернем в русское искусство Честнякова, потому что он — гений. Когда я болел, меня все время тянуло посмотреть на дорогие мне лица тех, с кем я тогда работал, и, конечно, хотя бы раз еще полюбоваться этими произведениями. У меня был такой период, когда я подумал, что мне уже не вернуться.
