Тебе, наш храбрый царь, хвала,
благодаренье!
[?]
Ты браней меч извлёк и клятву дал святую
От ига оградить страну свою родную.
Мы вняли клятве сей; и гордые сердца
В восторге пламенном летели вслед отца
И местью роковой горели и дрожали;
И россы пред врагом
твердыней грозной стали!..
О, сколь величествен, бессмертный,
ты явился,
Когда на сильного с сынами устремился;
И, чела приподняв из мрачности гробов,
Народы, падшие под бременем оков.
Тяжёлой цепию с восторгом потрясали
И с робкой радостью друг друга
вопрошали:
"Ужель свободны мы?..
Ужели грозный пал?..
Кто смелый? Кто в громах на севере
восстал?.."
И ветхую главу Европа преклонила[?]
Со временем претерпело изменение и отношение Пушкина к цензуре, и даже понимание свободы в обществе, когда он считает цензуру необходимой и даже благотворной, а свободу человека в обществе допустимой в пределах закона. "Мысль! Великое слово! Что же и составляет величие человека, как не мысль? Да будет же она свободна, как должен быть свободен человек: в пределах закона, при полном соблюдении условий, налагаемых обществом". Интересен надуманный Пушкиным "Воображаемый разговор с Александром I", где он признаёт великодушие и просвещённый образ мыслей императора: "Я всегда почитал и почитаю Вас, как лучшего из европейских нынешних властителей". Ни о ком другом Пушкин не писал так много и так восторженно, как о нём. И как последний дар, последний восторженный, но грустный привет приносит он императору Александру I перед своим уходом из этого мира в стихах "Была пора[?]", написанных к лицейской годовщине 19 октября 1836 года в последние месяцы его жизни:
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шёл мимо нас[?]
[?]
Вы помните, как наш Агамемнон
Из пленного Парижа к нам примчался.
Какой восторг тогда пред ним раздался!
Как был велик, как был прекрасен он,
Народов друг, спаситель их свободы!
[?]
Александр I всегда был покорен судьбе - "воле всевышнего": "Судьба требует жертв, и я умею ей покоряться". Эти слова произнесены Александром в период войны 1812 года в связи с возможной потерей Москвы. И эта жертва была принесена, Александр I ещё до начала войны допускал потерю обеих столиц, но не был вполне убеждён в неизбежности такой жертвы ввиду огромных потерь Наполеона в Бородинском сражении. Но император Александр предоставил полную свободу действий Кутузову и Ростопчину, которые сделали всё, чтобы Москва, будучи покорённой, продолжала стоять за себя и Россию. И надо только знать, как Пушкин был горд, как он не однажды, а многократно отреагировал в своём творчестве на принесение этой жертвы:
Пылай, великая Москва!
Настали времена другие:
Исчезни, краткий наш позор!
Благослови Москву, Россия!
("Наполеон")
И ещё:
И ненавидите вы нас[?]
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?
("Клеветникам России")
Не менее красноречиво говорит об этом Пушкин в повести "Рославлев" и многих других произведениях.
Что касается язвительных эпиграмм Пушкина, оскорбительных для памяти императора Александра I, то сам он сказал о себе: "Это не лучшая черта моей жизни" ("Карамзин"), и что нельзя судить о человеке по письму, писанному товарищу, школьную шутку считать за преступление, а две пустые фразы принимать за всенародную проповедь.
Надо отдать должное поэту: несмотря на некую неприязнь его к императору Александру I в человеческом плане, он отдаёт ему дань уважения, благоволения как достойнейшему государю России, "взнесённой им над миром изумлённым". И такие его отзывы, такое воспевание славы Александра, всё вместе взятое целиком и полностью перекрывает уколы эпиграмм.
Перечитывая публикации многих современных авторов об императоре
Александре I, я опасаюсь, что личность Александра и в самом деле, по словам
М. Пиотровского, может быть "отодвинута на второй план в русской исторической памяти. Не без помощи Пушкина", подобно личности его ближайшего сослуживца, фельдмаршала Барклая-де-Толли, вызывая "восторг и умиленья" лишь поэтов "грядущих поколений". Считаю долгом русского человека, любителя русской истории, почитателя императора Александра I, способствовать тому, чтобы историческая истина восторжествовала хотя бы на третьем столетии после его рождения и двухсотлетии освобождения им России и Европы.
Екатерина ФЁДОРОВА
Чудо Малоярославца
В нашей истории ещё с дореволюционных времён практически в тени остаётся битва за Малоярославец, которая с титаническим напряжением длилась всю осень 1812 года. А ведь именно после этой битвы Наполеон, в восьмой (!) раз взяв город, вынужден был принять катастрофическое решение - уходить из России по старой Смоленской дороге, которая стала для его Великой армии настоящей дорогой в ад.
Перед открыто готовившимся вторжением Бонапарта русские войска в 1812 году оказались слишком близко к границе и слишком далеко друг от друга, чтобы в момент вторжения успеть соединиться и не быть отрезанными друг от друга в самом начале войны. Значительные внутренние контингенты оказались не отмобилизованы.
26 июня (8 июля) 1812 года армия заняла Дрисский лагерь, но уже 1 (14) июля по приказу императора двинулась оттуда на восток. Эти шесть дней задержки отступления, по мнению ряда историков, могли оказаться роковыми, если бы не самоотверженность русских частей.
Беннигсен считал оборону Смоленска бессмысленной, но по собственной инициативе части Николая Раевского и подоспевшие к нему русские войска задерживают Наполеона, дают возможность соединиться армиям генерала Барклая-де-Толли и главнокомандующего 2-й армией Багратиона.
Тогда-то император под давлением общественного мнения ставит во главе русского войска Кутузова. По сути, он перекладывает на седую голову полководца всю ответственность за принятие крайне непопулярных решений.
Тяжелейшее решение Кутузова оставить Москву вовсе не было спонтанным. Вспоминаются слова Суворова о Кутузове: "Умён, умён! Хитёр, хитёр!"
Кутузова после назначения напрямую спрашивали: "Что вы взялись за это дело? А способны победить-то Бонапарта?!" Он отвечал скромно: "Обхитрить смогу!"
Приняв вступление в Москву за цель своего похода, Бонапарт упустил из виду главное - русскую армию, русский офицерский корпус. Армия вышла из Москвы по Рязанской дороге, а затем, неожиданно свернув на Калужскую, расположилась лагерем у села Тарутино, угрожая с фланга войскам Наполеона, грабившим Москву, и прикрывая от них южные плодородные губернии. Кутузов знал, что древняя столица "всосёт французскую армию, как губка".
Вспомните пожар захваченной Москвы. В это же время во Францию отправляют 200 тяжелонагруженных фур - 18 пудов золота, более 300 пудов серебра, старинное оружие, драгоценные иконы - под охраной 500 егерей и двух полков старой гвардии. Остальная часть награбленного движется вместе с армией. И тут же - "либеральное" предложение Наполеона вступить в мирные переговоры через Лористона, имевшего 23 сентября 1812 года свидание с Кутузовым, якобы из желания "положить предел несогласиям между двумя великими народами и положить его навсегда". Вот такой иезуитский ход.
Кутузов решительно отклонил предложения Наполеона и 6 октября нанёс поражение французским войскам при Тарутине.
Не получая ответа на предложения начать переговоры о мире и не рассчитывая разбить усилившуюся армию Кутузова, Наполеон решил отступить из Москвы, перезимовать между Днепром и Двиной, усилить свою армию и в 1813 году начать новую кампанию против России. Он думал создать угрозу Петербургу и тем принудить императора Александра к миру, который мог быть нарушен в любое удобное для него время.
