История дьявола - Жеральд Мессадье

— братья». Понятно, что христиане так же, как и, впрочем, сторонники других вероисповеданий, пополняли ряды сторонников Конфуция. Однако мы не найдем явных следов метафизики в проповедях учителя, который ее не признавал так же, как и логику, считая, что не с помощью слов следует постигать реальность.

Не отрицая даосизма, Конфуций отвергал мистические учения и магические формулы. Возможно, мудрец предчувствовал последствия:

«Учитель изрек: «Представьте человека, знающего наизусть триста поэм, которому доверили возглавить правительство, но он оказался не на высоте положения; тогда его послали послом за тридевять земель, но он не смог поддержать простой разговор. Так к чему ему знания?» [93]

И еще:

«Учитель произнес: «Святые? Однако мне ни разу не удалось увидеть хотя бы одного из них. Я был бы просто счастлив, если бы повстречал одного порядочного человека» [94].

Очевидно, Чжуан-Цзы понял намек и поспешил очернить превозносимых идеологами конфуцианства героев вместе с мудрецами, навязывавших обществу свою мораль и нормы поведения:

«Дао и его добродетели оказались недолговечными потому, что проповедовали стремление к гуманности и справедливости».

Невозможно более прямо высказать негативное отношение к конфуцианству с его претензиями на подчинение всех и вся воле разума, что порой напоминает заповеди Жозефа Прюдона.

Тем не менее конфуцианство было возведено в ранг официальной философии и имело большое число последователей. Одним из двух наиболее выдающихся учеников основателя религиозной философии был Мэн-Цзы, живший в период между 371 и 289 годами до н.э., то есть на сто лет позже Конфуция. Он не подводил теоретической базы под небесные или темные силы. «Небеса видят так же, как и люди. Небеса слышат так же, как и люди», — писал он. Другими словами, Небо знает не больше, чем простые смертные, живущие на Земле. Точно так же он высказался о вездесущности высших сил. Небесные силы, судя по всему, мало интересовали Мэн-Цзы. Как и его учитель Конфуций, он был больше занят тем, чтобы делать людей счастливыми при жизни, помогая им на пути самоусовершенствования. Ибо он верил в существование природной основы чжи, которую каждому человеку необходимо в себе развивать. Когда человек наполнен жизненной силой, его небесная и земная природа неразличимы. «В нас присутствует не одна тысяча самых разных живых составляющих» [95]. В том числе и дьявол, если бы он был.

Другой последователь конфуцианства, Зен-цзы, живший в III веке н.э., писал: «Человеку изначально свойственно зло. Мудрость и доброта приобретаются с большим трудом». Можно подумать, что его учение отражало семитские идеи о первородном грехе, вселенской ошибке. Ничего подобного. Кто был свидетелем этой ошибки? Во всяком случае, Небо исключалось, ибо не приходило на помощь к тому, кто помогал себе сам. Оно не могло быть, по его мнению, местопребыванием единого и вечного Бога, меньше всего походившего на человека, что, несомненно, отражало неодобрительное отношение Зен-цзы к христианству. Человеку не следует ничего ждать от Неба. Ибо оно живет своей жизнью. В отказе от метафизики, похоже, слышатся слова Пиндара [96]: «О, моя душа, не надейся на вечную жизнь, но используй все возможности!» Есть ли демоны на свете? Конечно, нет, ибо Зен-цзы не верил ни в чародейство, ни в магию, ни в пророчества и прочие суеверия. Он также отрицательно относился ко всякому обращению к сверхъестественным силам, которых, по его мнению, нет в природе и поэтому не может быть в религии. Предметом его философского учения стала земная жизнь. Он без конца призывал учеников к покорности и смирению, к обузданию своей мятежной натуры с целью самоусовершенствования, что в конце концов позволит обходиться без царствующих особ. «Когда каждый индивидуум, подчиняясь воле другого человека или же выполняя свой долг, найдет себе достойное место в жизни, никому не будет нужен император, восседающий на троне, словно навозная куча».

Теоретически буддистам в этих условиях оставалось мало места для распространения своего учения. Однако они не упустили своего шанса в III веке до н.э., сумев одинаково хорошо приспособиться как к даосизму, так и к конфуцианству. Император Азока (правивший на индийском полуострове с 321 по 297 гг. до н.э. [97]) первым в мире направил своих миссионеров на Цейлон, затем в Юго-Восточную Азию, где обращенными в новую веру стали племена хмонов, далее в Бирму, Камбоджу, Сиам, а потом и в Южный Китай. Еще до наступления V века буддизм пришел на Яву и Суматру. До сих пор неизвестно, как учение Гаутамы проникло в Центральную Азию. Тем не менее оно распространилось почти повсеместно в бассейне Тарима и, смешавшись с местными обычаями, культурой, религией и подвергнувшись влиянию множества языков, претерпело значительные изменения [98].

Было бы удивительно, если бы произошло наоборот, ибо на буддизм здесь оказали влияние маздеизм древних персов [99], евангельское учение, несторианство [100], местные религии, а начиная с VIII века ислам. В Китае буддизм завоевал весьма прочные позиции, в особенности во времена династии Хань (одному из императоров, Мингу, приснилось золоченое и летающее божество, которое он принял за явление Будды). Но это уже был не буддизм в чистом виде, а в значительной степени ассимилирующийся с местным даосизмом и претерпевший изменения под влиянием местных суеверий [101]. В Китае буддизм получил новую жизнь, где даже образовалась новая секта «Чистая земля» [102], согласно которой можно было добиться воскрешения в раю, то есть на «Чистой земле», если, предавшись медитации, повторишь с десяток раз имя будды Амирабха. Безусловно, путь в рай был усеян лепестками роз и очень напоминал торговлю христиан индульгенциями.

Даже зная о том, сколько денег пришлось заплатить за такую популярность, все же удивляешься успеху принесенной со стороны религии. Однако он вполне объясним: если буддизм, отрицая существование души, задевал как культ предков, так и понятие даосистов о двух душах [103], новая секта объявляла душу нетленной. Нирвана была Освобождением [104]; теперь они заявляли, что она бессмертна [105]. Если Будда призывал придерживаться «Срединного Пути» [106], не исключавшего в то же время страсти, они, напротив, проповедовали необходимость отказа от всякой чувственности, что еще больше сближало с даосизмом. Наконец, они делали акцент на такие добродетели, как милосердие и сострадание, что делало их похожими на последователей Конфуция. Другой пример уступки: перевоплотившись в Авалокитешвара, Будда меняет пол и становится богиней-матерью Куань Инь, в то время как на Тибете она зовется Белая Тара.