В той стороне, откуда взлетали ракеты, поднимается столб белесого дыма. Упал… Ожидаю, что сейчас пойдем за летчиками, но это только в американском кино так — спасательные операции и «Черные ястребы». В российской действительности — упал и упал.
На дороге сожженные и разбитые легковушки. Много. Одна раздавлена танком в лепешку. Потом пошли сгоревшие БМП. Наши. Те самые, из 58-ой, попавшие в засаду. Я насчитал всего четыре. Остальные, видимо, на развилке ушли налево и были пожжены уже там.
Время от времени въезжаем в пятна трупного запаха. Если останавливаемся в таком пятне, то липкая субстанция заполняет рот, нос и легкие.
В кустах еще два тела. Не наши.
«Восток» идет на трех БМП, трех мотолыгах и двух «Камазах». Мотолыги вместе с водителями приданы Российской армией. БМП трофейные — грузины бросили их во время зачистки. На бортах надписи белой краской — «чеченцы», «ямадаевцы», «Восток».
Ехать на броне с чеченцами, мягко говоря, непривычно. Стараюсь поменьше разговаривать. По виду чистые головорезы: бородатые лица, зеленые повязки. Идем под крики: «Аллаху Акбар!»
Чеченцев аланы встречают как освободителей. Один дед притащил пятидесятилитровую бутыль вина.
Российская армия, наоборот, смотрит неприветливо. На отклики не отзывается. В лучшем случае провожает равнодушно, чаще — недружелюбно. Очень редко кто-нибудь из срочников улыбнется.
Рядом сидят: Ваха — с бородой и в зеленой исламской шапочке; Артур с золотыми фиксами вместо передних зубов; Ибрагим — угрюмый снайпер с лицом бандита и Хитрый, веселый шаристый парень. Все молодые, не больше тридцати, все пришли в батальон в 2003 и войну не застали. С Хитрым сходимся особенно легко.
Но есть и те, кто воевал в первую Чечню. С ними я не общаюсь.
Никак не могу расслышать, как зовут еще одного парня. По национальности кумык, говорит только по-русски, но рев движка перекрывает звуки.
— Слушай, ты «Хаджи-Мурата» читал вообще? — говорит он. — Вот также. Только Гаджи.
Вот тебе и дети гор. Сейчас про дуализм Волконского еще спросит. «Хаджи-Мурата» я не читал.
Нас обгоняют две машины. Там тоже бородатые люди с зелеными повязками. Чеченцы приветствуют друг друга весьма прохладно. Видно, что отношения напряжены.
— Кто это? — спрашиваю Ваху.
— Кадыровцы. «Запад». Тоже здесь…
Больше о «Западе» ничего слышно не было. Потом один из замов Ямадаева говорил, что кадыровцы в Грузию не пошли: плюнули на все и со словами «это не наша война» развернулись назад.
Мотолыга ехать ровно не хочет — все какие-то дерганья. Водила постоянно что-то подкручивает в движке. В итоге ломаемся окончательно. А прошли километра три всего.
Пересаживаемся на другую. Водилу бросаем вместе с машиной. Впрочем, он не один такой. Колонна уходит, а от неё, как шлепки грязи от гусениц, разлетается по обочинам брошенная техника. Ближайший танк совсем рядом — метрах в трехстах. Как раз около очередной сожженной бэхи.
У этой мотолыги с движком получше, но зато проблемы с тормозами — срабатывают сразу на юз. Летаем по броне, как носки по стиральной машине. Зато водила молодец — Антон, Тоха.
— Твоя машина или приданная?
— Моя.
— А чего в таком состоянии? — спрашиваю уже просто так, видно, что машину он любит.
— А-а-а, — машет Тоха рукой. И компенсирует недостатки водительским мастерством. Тоха контрактник, но лет ему тоже около двадцати. Полтора отслужил, еще полтора осталось.
— Еще и соляры нет, — бормочет он себе под нос. — А баки не всегда переключаются…
Пытаемся тормознуть проходящие мимо наливники, чтобы дозалиться, но те не останавливаются — на отпуск топлива нужен приказ.
До Хетагурово, большого осетинского села, последнего перед грузинским анклавом, доходим без проблем. Село брошено, все дома заперты, жители ушли. Его сначала обстреливали грузины из минометов, потом долбанули «Градом» наши — уже по грузинам. Но, видимо, всё по окраинам, разрушений не видно, центральная улица абсолютно целая. Только пустая. И церковь стоит.
Шаримся по дворам, ищем колодцы. В дома никто не заходит. Колодец находим чуть дальше. Быстро набираю воды, колонна уже тронулась. Получается грамм семьсот всего. На всех — меньше чем по глотку.
Когда уже почти выезжаем, появляется разведка — с хвоста. Вовремя. Всех, кого можно было бы сжечь, уже сожгли бы.
Вдоль колонны взад-вперед носится какой-то офицер на МТЛБ, ищет артиллеристов.
— Мужики, САУшки где?
— Да хрен его знает. Были где-то…
— Черт, я ж говорил, что это не наша колонна!
Все как обычно, в общем. Ни связи, ни ориентации на местности, ни понимания обстановки и задач. Хетагурово — это где вообще? Есть здесь противник или нет? Есть здесь наши, или нет? Да хрен его знает, товарищ прапорщик.
За селом покинутые посты миротворцев. Отрытые окопы, аккуратные палатки, поднятые флаги, но — ни души. Два вертолета, барражируя, расстреливают стога сена вдоль дороги. На всякий пожарный, видимо. Это немного успокаивает. Хотя постоянного прикрытия с воздуха по-прежнему нет.
Пылища жуткая. Серая субстанция пушистит волосы, как иней. На зубах постоянно скрипит. Надеваю капюшон и опускаю накомарник. Чуть полегче.
Едем еле-еле. Десять минут движения, полчаса простоя. Около разбитого арыка наконец-то удается напиться по-человечески. Вода чистая, хоть и течет по земле — арык пробило где-то совсем неподалеку.
— Мужики, а может, вина выпьем? — предлагаю.
— Да, слушай, конечно выпьем! — Руслан, осетинский ополченец, вскакивает и лезет в десантный отсек за бутылью. — Вино холодным надо пить! Теплое не вкусное будет!
— Нет. Потом. После боевых, — это Терек, командир взвода.
— Ну, нет, так нет, — соглашаюсь я.
— Зачем нет! Щас выпьем! Я с тобой выпью!
Руслан достает запотевшую бутыль. Рот наполняется слюной. Холодное вино… Кисленькое… Разрезаем пластиковую баклажку, Руслан наливает.
— Ну, давайте мужики, за мир.
Делаю несколько глотков. Вино молодое, еще играет. Но вкусное.
Передаю стакан Руслану.
— Убери, — говорит Терек.
— Зачем убери! Ну, за…
Терек берет его за грудки, выбивает стакан. Бутыль трескается дном о броню и раскалывается. Руслан стоит. Молча смотрит. Затем начинает материться по-осетински. Иногда вполголоса переходит на русский:
— Ты на своей земле командуй… Рэмбо нашелся… Здесь мой дом…
Никто не вмешивается. За кинжалы не хватается. Все делают вид, что ничего не произошло. Только Артур спрашивает, вполне миролюбиво:
— Ты чего хулиганишь, Руслан?
— Я не хулиганю, это он хулиганит… понаехали тут…
* * *
Долго стоим. Впереди какое-то село. За чинарами, километрах в двух, длинные белые постройки коровника. На повороте видно, как голова колонны втягивается на улицы.
Все произошло как-то быстро. У коровника блеснула мощная вспышка выстрела, раздался взрыв. Над деревьями пополз жирный черный дым. Затем еще одна мощная вспышка и второй взрыв. Не гранатомет, что-то серьезное. Дым над чинарами становится жирнее. Мать твою! Неужели подбили?
Мчимся в село. Оттуда в спешном порядке, вихляя, выходит наша техника. За ней перебежками отступает пехота. На поле батарея саушек долбит по двум кирпичным казармам слева. От них разлетается кусками. Над казармами развевается грузинский флаг. С ходу бьют танки. Там, где горит, уже во всю стрельба. Завязывается бой. Понеслась война. Даешь буги-вуги.[1]
Спешиваемся, бежим вдоль канала к перекрестку. Перед самым въездом дорога растраивается — одна улица идет прямо, одна налево и одна направо, мимо водонапорной башни. Жирный дым поднимается справа.
Большая часть батальона уже вошла в село, наша группа последняя. Бежим к водокачке. Заходим в зону обстрела. Здесь уже достает осколками. Замечаю один, летящий прямо в голову. Шаг в сторону:
— Внимание, осколок!
Он ударяется о землю, пару раз подпрыгивает и тормозит о берец Руслана. Здоровый. Убил бы. Следующий проходит метрах в трех правее. Рассредоточиваемся. В режиме «лежим-бежим» продвигаемся ползком по канавке. То ли обстрел, то ли танковое сражение, не поймешь. Огонь очень плотный с обеих сторон. Разрыв, лицом в землю, вой и шелест рваного железа над затылком, затем пять-семь секунд, быстро перебирая руками-ногами — вперед, до следующего разрыва.
По канавке удается проползти еще метров сто. Дальше осколки летят сплошным потоком, как ливень. В бедро попадает на излете. Удар сильный. Но, кажется, не ранило, поцарапало.
Коровник прямо перед нами. Стрелковое оружие пока вроде по нам не работает, движения тоже никакого не видно, но чуть дальше в селе бой сильный. Чеченцы обрабатывают коровник и зеленку из подствольников. Рядом Артур. Привстав на колено, стреляет по навесной. Потом падает калачиком и перезаряжается на боку, сворачиваясь, как еж, когда с ревом лопается очередной снаряд. Хлопки этих пукалок-гранаток тонут в общем грохоте.
