Между тем в наших педагогических способностях есть и другие возможности, кроме прямой силы, и властный воспитатель – не единственный педагогический идеал. Наша бытовая педагогика исходит из того, что есть одно «надо» на всех, но результаты воспитания зависят от суммы нескольких характеров (в том числе и детских), и кто, кроме нас самих, может сообразить, что годится нам, а что не годится? Может быть, это очень удобно, если я умею властвовать над ребенком, а он подчиняется мне беспрекословно; но что же делать, если я не способен командовать и подчинять, если у меня другой характер? Авторитарный идеал воспитания без реальной возможности воплотить его еще опаснее, чем само авторитарное воспитание.
Наш деловой мир устроен, в общем-то, на принципах соподчинения. В производстве это необходимо, но в воспитании просматриваются и другие принципы. Кроме соподчинения (раздел власти) можно указать на сообщничество (раздел добычи), сотрудничество (раздел забот) и сотворчество – единение.
Сообщничество как принцип воспитания довольно заметно в наши дни. Смысл его понятен: родители стараются урвать от мира побольше, а добыча делится между членами семьи. Известно, чем кончаются такие дележки в воровских шайках – смертельной войной между сообщниками.
И вот уже девочка-восьмиклассница пишет в редакцию жалобу на мать: та купила себе новую шубу, а дочери не купила. В семьях, основанных на принципах сообщничества, родители за все платят – за школьные отметки, за детские услуги, и скоро правило «ты – мне, я – тебе» начинает царствовать безраздельно. Так и появляются юные диктаторы: «Теперь я буду диктовать условия».
Сотрудничество – наиболее доступный и успешный принцип воспитания. Заметим, что в корне этого слова – труд, совместный труд в семье. Добиться сотрудничества с детьми нелегко, но оно всегда возникает там, где родители стремятся не к власти, а к мирному сосуществованию, к совместной работе с детьми. Только не надо торопиться, не надо ожидать, что дети тут же и непременно станут помощниками в семейных делах.
Что же касается сотворчества, то оно пока что доступно не всем. Это очень трудно – чтобы в семье царило радостное творческое напряжение, объединяющее всех. Но сотворчество – это счастье.
«Боже, молю за всех нас, даруй каждому из нас долгую жизнь и крепкое-крепкое здоровье… Огради нас от зол и напастей, стихийных бедствий и всевозможных несчастных случаев; спаси нас от насилия как организованного и официального, так и стихийного, неупорядоченного», – молится герой повести Э. Доктороу «Жизнь поэтов».
Да и нам впору молиться – уголовная хроника, которую стали регулярно печатать, не может не вызвать тревогу. И главное – все молодые, молодые, молодые…
Когда насилие применяется для дурных целей, когда оно откровенно преступно, простить его нельзя, но понять можно. Для преступных целей – преступные средства.
Труднее сыскать корни «неупорядоченного» насилия. Нельзя же, в самом деле, объяснять всемирное ожесточение молодежи одним только влиянием кинофильмов или видеть причину в том, что некоторые плохие родители учат своих маленьких детей давать сдачу обидчикам в детском саду.
Истоки преступного насилия – в насилии повседневном, привычном как воздух. Корни ничем не оправданного, бессовестного насилия – в насилии оправдываемом, в насилии с чистой совестью. Незаметная трещинка в нашей общей совести приводит к мировому злу.
Эту мысль с поразительной сжатостью выразил в «Докторе Живаго» Борис Пастернак. В годы революции, говорит один из героев этого романа, во имя жалости была выработана «вспомогательная безжалостность».
Тех людей мы не вправе судить, и тем более осуждать. Они все пострадали от своей находки, от этой всеобщей вспомогательной, то есть всецело оправдываемой, безжалостности. На их нравственное сознание давила ответственность нечеловеческой тяжести, ее никто не мог вынести – одни погибли, другие стали как нелюди.
Хозяйственную разруху той поры описывали не раз, но нам и не понять ужаса морального землетрясения, губившего людей хуже, чем голод, холод, вражеские пули. Что случилось тогда с нравственностью? Коллективное прозрение на этот счет еще не наступило, и люди, вскидываясь, просыпаются поодиночке. То в одной статье, то в другой прочитаешь, что, оказывается, никакая цель не оправдывает дурные средства. Эту истину, давно известную, многие сами с изумлением открывают для себя. Но пока еще очень мало людей, способных остановить экологически опасный завод, если он важен для промышленности. Ни в школе, ни тем более в жизни не учили нас первому закону нравственности, который состоит в том, что человек обязан отказываться даже от праведной цели, если для ее достижения придется прибегнуть к губительным для кого-нибудь средствам.
Отказ от цели? Этого нам еще долго не понять. Мы воспитаны на «Марше энтузиастов»: «Нам нет преград ни в море, ни на суше…» Какая мораль выживет рядом с этой философией убийственной всепобедности?
И уж тем более кажется нам пустой максима о целях и средствах, когда речь заходит о младшем мире. Мы почти все уверены в том, что насилие и принуждение совершенно необходимы для воспитания детей – в их интересах! Это представление живет с древнейших времен, во всех старых законах закреплено, так что западную цивилизацию можно назвать цивилизацией узаконенного насилия над детьми, «вспомогательной безжалостности» к ним. Однако безжалостность всегда убивает жалость, а вместе с нею и другие начальные человеческие чувства в детях – сострадание, милосердие, великодушие. «Весь мир насилья» возрождается каждый день почти в каждой семье, и нужны особые усилия, чтобы понять, отчего же все-таки свет не без добрых людей.
Мы сердимся на молодежную музыку, но послушай тот тяжелый педагогический рок, который звучит в иной семье с утра до вечера: «Стой, я кому сказала!», «Иди сюда!», «Ешь!», «Спи!» – и металлический аккомпанемент из выражений, однообразно начинающихся с угрожающего «а то»: «а то в кино не пойдешь», «а то милиционер придет», «а то хуже будет», «а то ты у меня узнаешь». Тысячи всяких «а то» сыплются на голову ребенка, настойчиво приучая его добиваться своих целей не иначе как насилием и угрозами. Семейный очаг становится школой насилия, мы сами создаем грубый мир, и потом хоть вой, хоть плачь, хоть молись…
В идеале воспитание должно отвечать, кроме всего прочего, двум условиям:
а) оно должно быть воспитанием без насилия;
б) результатом воспитания должен быть человек, способный противостоять насилию, включая насилие конформизма.
Но увы! Едва ли не девять читателей из десяти скажут, что эти две цели несовместимы, ибо мы сами не представляем себе воспитания без принуждения, мы сами – разносчики этой заразы, бациллоносители насилия. И не только те, кто пренебрегает родительским долгом и не воспитывает детей, но и любящие, воспитывающие, заботящиеся…
Но что, но какая сила может противостоять насилию в воспитании?
Пора же наконец всем понять – и защитникам наказаний тоже, – что если не осталось средств наказывать, то воспитание по формуле «потребуй и накажи» становится не просто антигуманным, каким оно было всегда, но и бессильным, бессмысленным. Говорить сегодня педагогу в семье или в школе: «потребуй и накажи» – совершенно равнозначно совету разбежаться и посильнее удариться лбом о стену. Не пробили? Ударьтесь посильнее.
Именно это мы и видим в школах – разбитые, окровавленные лбы. Учитель не «применяет наказание», как советуют в книгах, а взрывается, кричит, бунтует – против детей бунтует и против всей этой жизни.
Киевский врач и педагог Василий Кольченко определяет новое явление так: «Насилие от бессилия». Совершенно точно. Насилие от бессилия мы видим сегодня и в политике, и в педагогике, на улице и в магазине.
Есть единственная альтернатива бессильному насилию в воспитании детей: сотрудничество, стремление к сотрудничеству, воспитание в сотрудничестве.
Минздрав предупреждает, что курение опасно для нашего здоровья. Есть и другие опасности, о которых мы знаем и без постоянного напоминания, например, сердечнососудистые заболевания, грипп, СПИД.
Но никто не предупреждает, как опасны для нашего здоровья и особенно для воспитания детей наших раздражение и раздражительность.
Между тем раздражение, быть может, опаснее никотина. И распространен этот порок шире, и последствия его страшнее. Курят не все, но многие ли могут сказать о себе, что они вовсе лишены раздражительности?
Признаюсь: я взялся рассуждать на тему, о которой ничего не читал. Я никогда не встречал книги, статьи или брошюры о вреде раздражения для воспитания детей. Именно поэтому – от незнания – я и позволю себе выдвинуть гипотезу о том, что такое раздражение.
