Совет первый: выбирайте занятие полезное, но по душе. Вот Роджерсу нравится покупать ценные бумаги, когда они на подъёме, и продавать их на спаде – этим он и занимается. Но если вам нравится разводить цветы – лучше не беритесь за ценные бумаги. Разводите цветы. Это окупится, считает Роджерс, если не деньгами, то душевным благополучием.
Совет второй и, пожалуй, главный: «Никогда слепо не соглашайтесь с тем, что вы услышали или вычитали независимо от того, как много людей разделяют такой взгляд на мир или отстаивают такую точку зрения. Всегда рассматривайте альтернативные варианты». Собираясь приступить к какому бы то ни было важному делу, соберите как можно больше разнообразной информации и проанализируйте её. Банально? Да. Часто ли мы поступаем именно так? Нет, нечасто.
Наконец, третье, что стоит вынести из советов Роджерса: берегите деньги, вкладывайте в саморазвитие (путешествуйте, изучайте иностранные языки) и не делайте долгов. «Хэппи, у тебя уже есть пять копилок, и тебе нравится класть в них деньги. Пожалуйста, продолжай это делать», – пишет заботливый отец. Поскольку малютке Хэппи на момент написания этой книги было как раз пять-шесть лет, можно предположить, что ей дарили по копилке на каждый день рождения.
Пишет Роджерс и о России. Она, конечно, интересует его только как поле приложения его инвесторских талантов. И особого потенциала он у нашей страны не находит. По его мнению, Россия хотя и беспримерно богата ресурсами, но проигрывает Китаю по двум важнейшим параметрам: мы используем наши ресурсы неэффективно, а кроме того, не привыкли поддерживать соотечественников. В то время как китайцы, даже живущие за границей, вкладывают в свою родную страну – деньги, идеи, технологии. Утешимся тем, что книга не оставляет сомнений: стоит Роджерсу увидеть в России свою выгоду – и он поменяет интонацию.
В конце американский папа даёт дочкам ещё несколько советов:
– «всегда покупайте только качественные вещи;
– ходите за продуктами сытыми, в противном случае вы накупите много ненужной еды;
– делайте как можно больше вычислений в голове».
Ну и «не выходите замуж хотя бы до двадцати восьми лет, пока не познаете себя и окружающий мир».
В общем, советы, которые мог бы дать дочкам любой разумный папа. Просто в этом случае папа – богач, и не получивший своё состояние в наследство, а сколотивший его сам. И это, как считает другой игрок на бирже, написавший введение к этой книге, придаёт советам особую ценность.
Татьяна ШАБАЕВА
Теги: воспитание , традиция , США
Так этот художник подписывал свои работы.
Здесь всё правда: 183 - это зашифрованные число, месяц и год рождения (11.08.1983).
Павел – его настоящее имя.
"Павел" в переводе с латинского значит «маленький». В данном случае я бы добавила – «принц».
Пятнадцать лет назад одна мама попросила меня «подтянуть» её сына по русскому языку. У мальчика – тогда просто Паши Пухова – были удивительные, распахнутые миру голубые глаза.
Что до русского, то по нему была «тройка». Как, впрочем, почти по всем предметам (школу он окончил сплошь на «тройки» – «пятёрки» были только по рисованию, труду и информатике). Школы, кстати, приходилось менять: слишком уж белой он повсюду был вороной.
Приходилось менять и места жительства: родители развелись, у каждого появилась новая семья. Но наш «маленький принц», пожив сначала в одной семье, а потом в другой, – и от отчима ушёл, и от мачехи ушёл. И стал жить на своём собственном астероиде. Благо такой появился.
Что касается дальнейшей учёбы, то он поступил и успешно (в листе-вкладыше только два «хорошо» – остальные «отлично») окончил Институт дизайна и моды. А ещё – параллельно с институтом и после – массу разных курсов (стопка аттестатов впечатляет: вот что значит нашёл своё). Одни из самых судьбоносных – курсы графического дизайна под руководством художника Чеботкова.
Чем же Паша занимался?
Во-первых граффити. Все представляют, что это такое. Но в случае с Пашей это не просто разрисованная стена или забор, а берущий за душу рассказ о человеке – будь то крылатый бомж или девочка со спичками.
Пересказывать картины – всё равно что пересказывать стихи. Но поверьте на слово (или поезжайте хоть на Открытое шоссе – между д. 2 и 3, – посмотрите собственными глазами): глядя на граффити «Дай хоть на секунду испытать святую милость», где девочка-подросток простирает ладони к небу (с которого – писалось в канун Рождества – идёт настоящий снег), хочется плакать: то ли от горя, от ли от счастья. Вообще все граффити Паши взаимодействуют с миром: домами, деревьями, небом – и что-то меняют в нём.
Во-вторых, Паша снимал клипы. Опять-таки все знают, что такое клип (многих, меня в том числе, от них уже тошнит). Но Пашин клип «Колыбельная», снятый на песню группы «Алиса», – это искусство: в нём маленький человек (Акакий Акакиевич? Бомж? Фонарщик Экзюпери?) бродит по ночному городу, гася окна и зажигая звёзды, – так исполняя своё предназначение.
А ещё Паша делал инсталляции, то есть пересоздавал пространство и запечатлевал его на плёнку. Его называли мастером стрит-арта, уличным художником. Действительно, он умел обычный, намозоливший глаз предмет – фонарный столб, катушку с кабелем – очеловечить, превратить в факт искусства.
Он вообще был неутомимым выдумщиком. Мог, например, в только ему известном порядке развесить в ночном лесу марлю – и получались духи леса, феи. А ещё спуститься под землю, побродить вместе с диггерами, всмотреться – и появлялась «Москва Гиляровского», словно из небытия проступали рабочие, солдаты, заключённые, дети, Ленин, Сталин (Павел вообще любил советскую символику, плакат, ностальгировал по эпохе, которую не застал и в которой – за всеми её доменными печами и пионерскими галстуками – чувствовал «человеческое»).
А ещё он придумал проект «Город детства». По парку «Сокольники», рядом с которым прошла вся Пашина жизнь, были расставлены большие фотографии опять же советских времён: мама с коляской, ребёнок с санками. На плёнку снималось, как современный ребёнок рассматривает старую фотографию. Какой смысл этого проекта? Думаю: диалог, восстановление порвавшейся связи времён, если угодно, воскрешение.
Павел не любил, когда его называли «русским Бэнкси» (Бэнкси – английский художник, работающий в стиле стрит-арт), и это понятно: уже годам к 22 у него выработался свой язык.
Отныне российская улица могла не «корчиться, безъязыкая».
Друзья Павла поражались его креативности, харизматичности, изобретательности.
«Его изобретательности не было предела», – вспоминают они. Ведь Павел не только придумывал тот или иной сюжет, но и осуществлял его техническую сторону: конструировал, монтировал, устанавливал. Техника была для него подножием искусства (лишнее доказательство того, что, как бы далеко ни продвинулось развитие техники, главным всегда останется человек, личность).
Друзья восхищались Павлом-человеком: «Человек с большой буквы», «по-детски наивный», «щедрый до невероятности», «человек, с которого содрали кожу» (последним объясняли то, что Павел все интервью давал в маске: он скрывал не лицо, а отсутствующую кожу).
«Коммерция, деньги, карьера – это слова не Пашиного лексикона», – прочла я. Хотя был момент в жизни, когда его «нашли» большие деньги. Был соблазн стать оформителем интерьеров для нынешних хозяев жизни. Паша даже немного поиграл в эту игру, но потом сделал окончательный выбор: искусство.
С честью прошёл он и испытание «медными трубами»: в последние год-два появились многочисленные публикации (только в зарубежных журналах, таких как Spiegel, Guardian, Telegraph, я насчитала 23), передачи, предложения-приглашения. Паша не «зазвездил». И откликнулся только на одно приглашение – в Париж. Это была его единственная «заграница» (никогда не хотел никуда уезжать, жалел упущенное для работы время): воистину – увидеть Париж и умереть.
Он умер 1 апреля. Я тогда написала стихи:
Не хочу жить на этом свете,
где законам всем вопреки
раньше нас умирают дети,
умирают ученики.
Пусто место отныне свято.
Я спрошу без тебя – Москву:
по какому такому блату
я, к примеру, ещё живу?
Я спрошу без тебя – Россию,
хоть и знаю её ответ,
эту клушу, эту разиню,
для кого ты что есть, что нет.
Я спрошу, наконец, у Бога:
Он ответчик за всё один!
Впрочем, как с него спросишь много,
если умер у Бога сын[?]
Но сейчас думаю, что – как ни жестоко звучат эти слова – он прожил столько, сколько хотел.
Это была жизнь-искусство. Здесь ведь не банальная коллизия: жил – не замечали, умер – признали. Была слава, была девушка. Но Паша и от денюшки ушёл, и от девушки ушёл.
