искажениям восприятия.
Из доступного иностранного опыта остаётся только англо-саксонский, притом смешённый в сторону США и несколько реже — Британии, тогда как другие страны (даже другие англо-саксонские — вроде Австралии и Новой Зеландии) почти всегда оказываются вне этой оптики.
По-прежнему остаются недоступны многие антропологические и культурологические исследования, проливающие свет на иной, небелый и неевропейский опыт межполовых и вообще общественных отношений.
Отечественные феминистки так пока и не поняли в массе своей той истины, что мизогиния, угнетение и насилие — не единственная традиция, доступная человечеству. Помимо всего этого в традиционных культурах мы отыскиваем многочисленные примеры борьбы, но также и примеры гармоничных межличностных отношений. Но чтобы увидеть их — необходимо взглянуть беспристрастно как на нашу собственную историю, так и на историю других народов.
Отечественный феминизм пока что остаётся в значительной степени подвержен влиянию «белого» американского феминизма, — элитаристской и по сути своей глубоко дискриминационной идеологии.
Сейчас, когда культурная гегемония Запала постепенно ослабевает, нам следует отбросить эту колониалистскую оптику и посмотреть на себя своими, а не американскими глазами.
Впрочем, нельзя забывать, что и на Западе был иной, классово ориентированный феминизм.
* * *
Так, Шуламит Файерстоун примечательна тем, что была в известном роде оппоненткой Дворкин, восстающей против категоричности, непримиримости и обобщений последней, — но в то же время ещё одной основательницей радикального феминизма. От Дворкин её отличает глубина мысли, сложность и неоднозначность выводов, обезличенность оценок и отсутствие ярости по отношению к своим врагам, в число которых она включает далеко не всех мужчин и далеко не только мужчин.
Она не зависела ни от нарративов правительственной маккартистской пропаганды её времени, ни от культа успеха, ни от культа психического здоровья, «нетоксичных отношений» и прочей психотерапии.
Напротив, над самой идеей здоровых отношений Файерстоун безжалостно глумится. В книге она раскрывает причины, по которым никаких особых «здоровых отношений» быть не может.
Любовь по Файерстоун — это «полное и абсолютное взаимное подчинение», и никак иначе.
Также Файерстоун подчас ищет вдохновение в глубокой древности и призывает феминисток смотреть на прошлое не только как на юдоль печали и страданий, но и как на неисчерпаемый источник опыта и кладезь интересных практик.
Как ни странно, одна из создательниц радикального феминизма оказывается гораздо более традиционной, чем большинство мужчин-консерваторов её времени. Патриархальную семью она предлагает заменить матриархальной многопоколенной семьёй, — ещё более крупной, чем патриархальная. «Девиантный» или «богемный» образ жизни она осуждает как капиталистический и контрреволюционный по своей сути. Сексуальность по её мнению явление вообще довольно деструктивное. При этом её взгляд на инцест был весьма далёк от принятого в наше время в приличном обществе.
Что касается Белл Хукс, то здесь всё одновременно и сложнее и проще.
В отличии от Файерстоун, Хукс написала не просто много, а очень много. Её библиография включает в себя более семидесяти не самых тонких книг. Из всего этого богатства мы выбрали её раннюю программную работу «Разве я не женщина?» посвящённую проблемам чернокожих женщин в Америке. Этот текст впоследствии повлиял очень много на что и стал одним из важнейших текстов интерсекционального феминизма вообще.
Интерсекциональный феминизм в России вообще удивительно плохо понимают. Именно его также почему-то как наибольшую угрозу рассматривают отечественные консерваторы.
Возможно, это потому, что многие отечественные консервативные публицисты до сих пор не поняли одну важнейшую вещь: для того, чтобы быть «белым» в американском понимании мало иметь светлую кожу и европеоидную внешность.
В представлении англо-саксонских расистов «белыми» являются только англо-саксы и представители некоторых германских народов — голландцы, норвежцы, шведы, датчане, саксонские немцы. Даже немцы-пруссаки не входят в число «белых», так как они слишком «заражены» славянской кровью. И уж тем более «белыми» не являются славяне, французы, жители Южной Европы. Не являются ими и кельты (хотя кельты имеют стереотипно европеоидную внешность и подчас более белую кожу, чем те же англосаксы).
Именно поэтому Хукс жёстко разделяет людей со светлой кожей и европеоидной внешностью и «белых». «Белый» для неё — это белый англосаксонский протестант.
Многие русские консерваторы (как тот же Егор Просвирнин) так и не смогли этого понять. Они любят отождествлять себя с белыми гетеросексуальными мужчинами из высшего среднего класса современной Америки, тогда как на самом деле ближайшие их родичи — небогатые правые интеллигенты из стран Латинской Америки.
К сожалению, русские правые слишком любят тешить себя иллюзией о том, что мы — европейский народ. На самом деле, конечно, мы не европейцы, — русские занимают в западной расистской иерархии среднее место, примерно как те же латиноамериканцы европейского происхождения.
Отчасти именно поэтому любые попытки русских правых влиться в ряды правых европейских терпят очень быстрый крах. Отлично иллюстрирует это старый анекдот нулевых годов.
Русские скинхеды нашли в Интернете сайт немецких скинхедов. Написали им: «Мы тут у себя в России режем жидов, чурок, дагестанцев! Мы очень крутые, прямо как вы.». В ответ немецкие скинхеды им написали: «Да, мы тоже у себя в Германии режем жидов, турок, арабов. И вы продолжайте там резать. А когда мы вырежем всех унтерменшей у себя, мы пойдём резать вас.».
К сожалению, наши правые пока не избавились от этой иллюзии, они так и хотят понравиться европейцам. Это подчас выходит боком всей стране. Так, наше правительство годами выстраивало сотрудничество с правыми и ультраправыми партиями в Европе. И теперь, когда из поддержка оказалась так нужна государству, — они стараются откреститься от России.
Ненависть многих наших публицистов к абстрактной «чернокожей лесбийской женщине из Америке» исчезнет только тогда, когда они поймут, что в нынешней системе они имеют немногим больше прав и привилегий, чем эта самая женщина, когда поймут, что они чересчур заигрались в WASP’ов, тогда как на деле они потомки крепостных рабов, а не вольных покорителей Дикого Запада — «белые негры Европы», как назвал славян Жан-Жак Дессалин.
Хукс занимала весьма последовательную позицию по отношению к такому понятию, как деколонизация. У нас его тоже многие не понимают.
Деколонизация — процесс освобождения народов планеты от влияния англо-саксонской цивилизации, процесс экономический, политический и культурный. Именно поэтому Россия сейчас (возможно, даже вопреки воле её руководства) оказывается в авангарде деколонизационного процесса. На самом деле это теперь весьма почётно: отныне именно мы — лидеры вновь пробуждавшегося Третьего мира.
В целом Хукс держалась марксистского подхода, обогащённого мир-системным анализом и интерсекциональностью. Она видела свою цель в разрушении тотальной угнетательской Системы, которая составляет триединство патриархата, авторитаризма и капитализма. При этом современные западные демократии также являются для Хукс средоточием авторитарной и даже тоталитарной власти. Единственное их отличие
