И шел, пока дыхания хватило,
И умереть ему, пожалуй, льстило.
Зане он мер не за зараз, за роз -
В том некая есть разница, поверьте,
Для тех, кто как мишень под пули врос, -
Да, да, высокое в подобной смерти!
Не очень важно -- немец ты иль росс.
И смерть тогда -- что пауза в концерте,
И захлестнувшая тупая боль -
Быть может, лишь тональность си-бемоль.
Мать и отец. Их разговор печален.
-- Ты постарела, милая моя. -
Та смотрит на него, и взор печален.
-- А ты -- все та же звонкая струя!
Ты все такой, хоть зимний двор печален!
А помнишь бабочку? -- Да, жизнь моя,
Она была в тот трудный год как помощь,
И в комнату вошел июль -- ты помнишь?
-- Ну, помню ли? -- А помнишь легкий звон,
Раздавшийся о день, еще не дожит, -
Там билась птица в переплет окон...
Уже уходишь? -- Да! -- Так скоро! Чтожет? -
-- Я только бабочка, -- смеялся он, -
Январская... -- Придешь еще? -- Быть может! -
Он уходил, он говорил: Прощай! -
И выкипал на керосинку чай.
АНТИКАНОН
Мы жили от устава -- за стеной.
Устав к нам сколько ни стучи в квартиру,
А мы к нему в брандмауэр -- ни Боже мой,
Хоть плачь! А он -- фурычь иль агитируй!
Другим легко. Чуть кто-нибудь другой
Тук-тук... а стенка -- шасть -- и в ухо сбирру
Уж шепчет на стульце монастырка:
"А мне Жидков написал с потолка
За шиворот. Примите к йогу меру!"
-- А что, он иог? -- "Иог... мою мать" -- Ну, ну! -
И вот Жидкова за ушко и в шхеру.
Жидков -- ругатель. Чувствуя вину,
Стоит и пальчиком копает серу.
Словесная зуда неймет. Усну
Вот-вот. Натуга страшная. Да, право,
Жидков, он как-то не с руки устава.
Зато наказанного без вины
Пригладит Тетушка, утишит страсти -
Добренька, тихонька. Тетушкины
Малые малости все, комнатности -
И люблю уюты Тетушкины:
Гонят каменности и все напасти, -
И "тихий Господи", и блюдца глаз,
Откуда крошка-слезка пролилась.
Ведь вот Жидкова Ольга -- вся другая:
К нам не пройдет, не напоив калош,
Луча глаза в очки и все ругая
Ругательно: "Собрать, ядрена вошь,
По рваному, пойти нанять бугая,
Чтоб горсоветчика какого в дошш
Здесь утопил! Ох, ломота сустава!"
Но и она не пьет воды с устава.
Ох, мать честная, сколько ж горсовет
Чиков тут надоть утопить по лывам,
Чтобы в домах окрест не гаснул свет
И чтобы в лоб не прыгали углы вам!?
Нам с Тетушкой -- устава вовсе нет:
Нам в баню не ходить, тереть полы вам,
Затрещин не иметь -- нам молоко
Не пить! И без устава нам -- легко!
(Устав: учеба, кол в тетрадке, баня,
Грести с бидоном в лавку, подустав,
Иудушка, Фадеев, Дядя Ваня,
Тычки и нежности. Антиустав:
Сладкая Тетушка купает в ванне,
На завуча с училкой наплевав,
Смотаться в лес. А в Хомутовском -- липки, -
А. И. сооружает вальс на скрипке.)
А Тетушка? -- экономистом служб.
Это она разводит по району
Питомники из карликовых луж
И гололедицу -- в пандан сезону -
И школьников диавольски возбуж
Дает, чтоб пионер -- не по канону! -
Стал хоть в оазис тощих перемен
Законченный враг всяких гигиен -
Не Федор -- нет, но антисанитарий
Федька -- черт, Васька, Гришка и т. п. -
Орясина, весь в тине, кровь на харе -
Позорник, воплощенное ч. п., -
Ильи-пророка и звезды викарий -
Пьющий из луж ворюга -- и вообще -
Бродяга с трупом кошки и вороны...
-- Навоз "Аппассьоната"! -- Нет, законно...
(Я слушал их весьма горячий спор)
-- Нет, "Аппассионата" -- дрянь, из говен... -
-- Как можно сочинять такой позор!
-- На 23-й оплошал Бетховен.
(Я не спеша пересекаю двор,
Кричит А. И.: Антоша, будь любовен,
Как ты к "Аппассьоната"? -- Я? Никак! -
А. И. хохочет, скалит зубы Фрак.)
Но Тетушка им не чета. Мы что ли
Против канона? Нет, избави Бог!
Из дождевалки льем в желтофиоли,
Стучат... не всех пускаем на порог.
Как все, штаны просиживаем в школе.
Вот не как все: опустишь в кипяток
И. М. -- экономиста в сетке с палкой,
И выйдет тетя с лейкой -- дождевалкой!
Она -- огнеупорна, кислото
Упорна, плоть и кровь, антиударна!
Лишь сердце уязвимо. Только кто
Поймет? А обращаются -- бездарно.
И руки Тетушки -- как решето:
Там поцелуй и гвоздь идут попарно -
От маленьких сердечных катастроф
На кашках и желтофиолях -- кровь.
Вот вкратце Тетушкина "виа кручис":
Любила (нечто)... верила (в ничто)...
Кавалергарды... множество их, мучась,
Ей объяснялося в любви... как то:
Мне все равно -
Страдать иль счастьем
наслаждаться...
К страданьям я привык давно -
Мне все равно, мне все равно!
Она: Здесь каждый стих любовью дышит,
А сердце холодно, как лед!
Или: Человеческим стремлениям
В душе развиться не мешай...
С ними ты рожден природою,
Возлелей их, сохрани:
Братством, истиной, свободою -
Называются они...
Народные заступники, соскучась,
В Европу выехали. Но не то,
Однако, Тетушка. Живет оконно,
Цветочно, комнатно... возле канона.
Не то, чтобы Европа не по ней,
Чтобы она не по Европе... нет, но...
Кто бросил там идей, а кто -- детей,
А тетя безыдейна и бездетна.
Я стал на свет с родительских затей,
А Тетушку в себе согрела Этна -
Щуплая, махонькая с вьюшкой печь -
На ней неможно яблоко испечь.
Но Этнин пепел всюду, так легонек,
Так махонек -- не параграф, не гриф, -
Усеял рифмами лишь подоконник
С тоской и нежностью наперерыв.
Качается, -- как птаха, сев на донник, -
Писаньице и, перышки раскрыв, -
"Антоша, милый, ты у нас бываешь,
А кушать забываешь... " Ты жива ишь
Моя старушка! Только где вы, где?
Вы, нежная, вы, ягодка-малина,
В каком пруду иль на какой звезде?
Следы на черном бархате камина -
Не ваши ли? На ряске, на воде
Проточной, на стене, в блестке кувшина -
Следочки ваших туфелек -- мой бог -
Во всей России самых милых ног.
Идете вы, не смяв душистой кашки -
Ну и названьице -- как тихий шелк! -
Высокую прическу, край рубашки
Осыпал тонкий львиный порошок,
Славите Господа -- ну и замашки!
Но с вами мне бесцельно, хорошо -
Останьтесь, а? Ну, приходите сниться,
Расклеванная утренней синицей...
Уже четвертый час -
Господь, помилуй нас -
Аминь!
Сжимая теплый деревянный посох,
Весь в муравьиных тонких письменах,
Ищу взахлеб следочки ножек босых
В песках солонки, в синих пламенах
Цветка -- напоминанья, в кислых росах,
Тоскующих на козьих выменах,
В удодовых эстрадовых гобоях,
В разломе ситника, в златых обоях,
В цветистом ухарстве, в сквозной беде
Ищу мое, как ищут день вчерашний,
И в нежности -- о, в медвяной воде
Людских сношений! -- гордости незряшной,
В асбесте, шпате, янтаре, слюде -
Тетю мою слежу, в ткани пестряшной
Людского говора -- скифский платок,
Где тетя -- тоненький цветной уток!
Опрокинутый в мир, где ходят в главки,
Где радуются, любят лишь на зло,
Где наизнанку носят камилавки,
Где время из клепсидр водой стекло,
Где не дождется кончика булавки
Лжи пуленепробойное стекло -
В лжи, как в стекле, критические точки, -
Ищу сладчайших туфелек следочки.
И я ищу тетю мою в стихах,
В душистых тропах, в камерных созвучьях,
Поющих ветром в елочных верхах,
Желтым закатом в обнаженных сучьях,
Глядящих в нас, -- ищу тетю в строках
Прозрачной ясности, в печалях сучьих,
В волчьей тоске -- и пополам с тоской -
И в верности и теплоте людской.
Когда есть все -- мне не хватает тети.
Химеры канут: тетя -- враг химер.
Они ж не вынесут реальной плоти
Тетушкиных стихов. Она -- Гомер!
Овидий! Тасс! -- и вряд у них найдете
К стихам столь редкой ревности пример!
Химера -- существо совсем без веса.
Тетя -- величайшая поэтесса
Всех эр и рас. И снежных риз. И рос.
Вкусов и стилей. Без страха. Без лести.
Очес забрало водрузив на нос,
Сражает их стихом тихой прелести,
Жалом пчелы в гирлянде чайных роз.
Ушами прядают и, сжав челюсти,
Бегут! Где ступит голою пятой -
Там с незабудкой лютик золотой
Качаются. И венчиков радаром
Ведут к себе шмеля. А тетин дух
Уже витает в фартуке над паром:
С доски стреляет лука мелкий пух -
И шепчутся пельмени. Рифмы чарам
Подстать волшебство лучшей из стряпух.
Что Рудаки! Заканчивался чей там
Стих самым милым в этом мире бейтом:
Антоша, милый, ты у нас бываешь,
А кушать забываешь!?
Смотрит на календарь: недалеко
Первое -- праздник труда и зарплаты!
И Иппокрена снова бьет легко.
Редакторы, гурманы, психопаты,
Потеют над Тетушкиной строкой.
И вот эстеты недоумевато
Глазеют в свежий номер "Октября",
Где тетя -- одописец Октября!
