Ахмади Нежад считался заведомым аутсайдером. Однако он выступил под задиристым лозунгом “Положить доходы от нефти на стол простых людей” и, к удивлению наблюдателей, вышел во второй тур вместе с бесспорным фаворитом Хашеми Рафсанджани.
Мировые заправилы, внимательно отслеживающие ход выборных кампаний во всех ключевых регионах (я знаю это, так как участвовал в качестве политтехнолога и в президентских, и в парламентских выборах в России), попросту проглядели его.
Так же, как и схожего с Ахмади Нежадом по характеру и социальной позиции белорусского лидера Александра Лукашенко. Александр Григорьевич сам мне рассказывал: “Вокруг меня собралась небольшая группа энтузиастов. Денег не было даже на то, чтобы купить бензин и поехать в другую область на встречу с избирателями. Не было автомобилей. Приходилось просить людей, и они возили на своих машинах за свой счет. Это было тяжело. Но и прекрасно! У меня не было оголтелой большой команды, которая после победы начала бы требовать дележа портфелей. Всё, что я обещал, я обещал народу” (“Наш современник”, 1996, N 5).
Выборная дуэль Ахмади Нежада с Хашеми Рафсанджани имела ключевое значение для определения пути, по которому будет двигаться Иран в ближайшие годы. Она исключительно важна и для того, чтобы понять не только то, з а ч т о борется Ахмади Нежад, но и то, п р о т и в ч е г о и с к е м он борется.
История иной раз разыгрывает удивительно продуманные представления. Если бы устроители выборов решили отыскать по всей стране людей, не просто не схожих, но п р я м о п р о т и в о с т о я щ и х друг другу - по происхождению, имущественному положению, жизненному пути, политическим установкам, - то и тогда они не подобрали бы пару, более характерную и выразительную, чем Махмуд Ахмади Нежад и Али Акбар
Хашеми Рафсанджани.
Рафсанджани на 22 года старше Ахмади Нежада. Он родился в иную эпоху. И в иной социальной среде: его отец был владельцем крупнейших фисташковых плантаций в Иране. В 14 лет Рафсанджани отправляется в священный для шиитов город Кум - центр иранского богословия. По его собственному позднейшему признанию, он хотел использовать ислам “для большой политической игры” (биографические сведения взяты из украинского электронного справочника “Лидеры”).
В Куме Рафсанджани должен был выбрать духовного наставника. Он обратился к знаменитому проповеднику Хомейни, что предопределило будущее юного богослова. Казалось бы, баловень судьбы. Но Иран - это надо твердо запомнить, для того чтобы понять происходящие здесь процессы, - такая страна, где даже баловни судьбы способны на самопожертвование. Связь с Хомейни, которая способствовала стремительному восхождению Рафсанджани на вершины политической власти, в молодости принесла ему крупные неприятности.
В 1963 году Хомейни поднял бунт богословов против власти шаха. Аятоллу выслали из страны, а его сподвижников, в том числе Рафсанджани, бросили в тюрьму. Впоследствии его арестовывали еще четыре раза, подвергали унижениям и пыткам.
В этой ситуации Рафсанджани продемонстрировал не только похвальную верность учителю, но и жизненную цепкость и деловую сметку, вероятно, унаследованную им от отца. В перерывах между арестами он организовывает издательство. Пропаганда ислама приносит ему неплохой доход, позволив приумножить и без того колоссальное состояние. Он начинает писать и становится известным литератором. Что же касается политики, то после бурных 60-х Рафсан-джани обрел прочное положение, сумев заручиться поддержкой как слева, так и справа. “Он гибкий, как бамбук, и изворотливый, как кошка”, - говорили о нем в Тегеране.
В феврале 1978 года в Иране началась исламская революция. Шах был низвергнут, аятолла Хомейни вернулся в страну. Верный ученик получил от него сразу несколько постов, в том числе и министра внутренних дел. Выгода этого назначения заключалась, помимо прочего, в том, что Рафсан-джани получил доступ к досье секретной службы шаха САВАК, что предоставляло исключительные возможности контроля над людьми, а возможно, и над финансовыми потоками.
В начале 80-х Рафсанджани упрочил свое положение, заняв место руководителя пятничных намазов в Тегеранском университете. Это статусное мероприятие транслируют в прямом эфире и освещают во всех газетах. В новом качестве Рафсанджани приобрел духовный авторитет, необходимый для политической карьеры в Иране.
В 1980-м сорокашестилетний политик занял кресло председателя меджлиса (парламента). Никто не придавал этой должности особого значения, но Рафсанджани быстро разглядел выгоды своего положения. Парламент утверждает состав правительства, что дает возможность его председателю влиять на министров и даже на президента.
Летом 1989 года пришла пора пожинать плоды масштабной и хорошо продуманной политической игры, которую Рафсанджани вел все эти годы. Он был избран президентом страны. Причем поставил своеобразный электоральный рекорд, набрав 95% голосов.
На высшем посту Рафсанджани позволил себе отклониться от курса, заданного аятоллой Хомейни после революции. Если до этого Тегеран проводил антиамериканскую политику, то в начале 90-х ирано-американские отношения теплеют. Рафсанджани всячески давал понять американцам, что с ним можно иметь дело, что он именно тот человек, который им нужен.
Скорее всего, президент преследовал при этом не только политические, но и коммерческие цели. За годы, проведенные у кормила власти, Рафсанджани сумел поставить под свой контроль нефтяную отрасль. Соединенные Штаты - крупнейший потребитель нефти, так что хорошие отношения с Вашингтоном гарантировали финансовое процветание Рафсанджани.
В Иране все понимали, в кого целит задиристый лозунг Ахмади Нежада, требовавшего “положить нефтяные доходы на стол простых людей”. Тегеранский мэр не только обличал своего соперника, он являлся живым укором ему. Выходец из низов, известный своей неподкупностью, Ахмади Нежад привлекал обездоленных, “мостазафинов”, в которых Хомейни и его последователи видели героев и вершителей революции.
Во втором туре выборов Ахмади Нежад получил 62% голосов, его соперник примерно в два раза меньше - 35,8. Рафсанджани тут же обвинил власти в подтасовках. Обвинение вздорное, если учесть, что Рафсанджани занимал куда более важный пост (третий по значению в государстве), чем мэр Тегерана. Сторонники отвергнутого американофила пошли еще дальше. Они назвали победу Ахмади Нежада “фашистским переворотом” - определение абсурдное для выборной процедуры, проходившей в открытой борьбе. Впрочем, слова о “фашистском перевороте” предназначались не столько для внутренней аудитории, сколько для Запада, к которому апеллировали приверженцы иранского олигарха.
В отличие от Рафсанджани, Ахмади Нежад обратился к своему народу. “Благодаря крови мучеников, - провозгласил он, - новая исламская революция началась. Она, даст Бог, обрубит корни несправедливости в мире”.
Новый президент сразу же предпринял шаги, чтобы экономически поддержать рядовых иранцев. Он почти на треть увеличил расходы бюджета, что позволило на 40% поднять заработную плату. Кроме этого, зримо увеличились жилищные субсидии и помощь мелким предпринимателям из депрессивных регионов. Еще больший размах приобрело ценовое регулирование, в частности, в сфере продовольственных товаров. Если учесть, что в Иране и так поддерживают низкие цены на основные продукты питания - хлеб, сахар, чай, растительное и животное масло, сыр, мясо, молоко и рис, а цена на бензин не превышает 10 центов, то можно заключить, что победа Ахмади Нежада существенно облегчила жизнь простого народа.
Однако помощь нуждающимся - лишь первый шаг. Молодой президент явно стремится к большему: построить “образцовую, передовую и могущественную исламскую страну”. Реализуя эту задачу, Ахмади Нежад раскрылся как л и д е р н о в о г о т и п а, способный удовлетворить запросы соотечественников и ответить на вызовы внешнего мира.
Нетрудно назвать ряд отличающих его качеств - они буквально бросаются в глаза. Первое - м о б и л ь н о с т ь. Впрочем, этот термин из лексикона менеджеров слишком механистичен, чтобы передать тот почти сакральный пафос с л у ж е н и я, которым вдохновлены многочисленные поездки Ахмади Нежада по стране.
Они позволяют иранскому президенту постоянно встречаться с простыми людьми. Он окружён собеседниками, и в этом его отличие как от малоподвижных боссов советского образца, так и от западных руководителей, которые охотно идут в народ, пожимают руки и раздают улыбки, но лишь во время выборных кампаний, когда требуется привлечь симпатии электората. Вo время подобных вояжей кандидаты с показным вниманием выслушивают жалобы, оставляющие их равнодушными, и дают обещания, не собираясь их выполнять. Самые совестливые (или, напротив, наиболее циничные) признаются в этом открыто. Показательно заявление бывшего премьера Франции Мишеля Рокара: политтехнологии “всё больше отдаляют политического деятеля… от тех коллективных стремлений, которые он должен был бы выражать”*.
