Мы же колесили по стране и ничего не знали. Наша одиссея на грузовиках продолжалась несколько дней. Потом нас пересадили в железнодорожные теплушки. В конце июля мы с матерью приехали в Москву на 3-ю Гражданскую улицу в Сокольниках, где жили родители отца. Волоча чемоданы, мы поднялись по скрипучей лестнице двухэтажного барака, и мать тихо постучала в дверь. Долго стояла какая-то гнетущая тишина, потом дверь открыла бабушка Анастасия Семеновна — мать отца, за ней с окаменевшим лицом стоял рослый дед — Франц Павлович. Бабушка, увидев мать, отшатнулась и, глотая слезы, запричитала:
— Аня, Аня, несчастье-то какое... Аня...
Мать все поняла, вскинула голову и, медленно оседая, упала на пол. Так мы узнали о страшном горе...
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки...
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю,
Наш ли Ржев наконец?..
Александр Твардовский
Завод, на котором работал Виктор Францевич Гастелло, перешел на выпуск оборонной продукции, на рабочих и сотрудников была наложена бронь. Виктор ходил в дирекцию, в комитет комсомола, просился на фронт. Ему отвечали: “В военное время и в тылу, как на фронте”.
И все же в сентябре 1941 года ему удалось уйти на фронт. Незадолго до этого Виктор выступил по радио с призывом к молодежи, ко всем комсомольцам Москвы. Словами, идущими от самого сердца, он сказал:
“Я, родной брат прославленного Героя, защитника Родины, считаю своим долгом взять в руки оружие и мстить за брата, за таких, как он, защитников нашей земли, и биться с врагом до полной победы.
Призываю вас, комсомольцы, всех молодых людей, кто может держать оружие в руках, следовать моему примеру, встать в боевые ряды Красной Армии на защиту нашей Отчизны и столицы Москвы. На священный бой, дорогие товарищи комсомольцы!”
С сентября 1941-гo и до февраля 1942 года Виктор Гастелло воевал в качестве сержанта в 673-м стрелковом полку 220-й стрелковой дивизии 3-й армии Калининского направления. Шла знаменитая Московская битва.
В газете “Правда” в начале 1942 года опубликована небольшая заметка, озаглавленная “Брат героя”:
“Среди бойцов части, которой командует товарищ Поленов, мужественно сражается сержант Гастелло, брат легендарного летчика, Героя Советского Союза... Недавно Гастелло был вручен партийный билет. Гастелло заверил парторганизацию, что он с честью оправдает звание коммуниста, беспощадно будет громить фашистских людоедов, отомстит им за смерть брата, за все злодеяния гитлеровских мерзавцев...”
В феврале ему присваивают звание младшего лейтенанта, награждают грамотой, и он командует стрелковым взводом. В марте в боях был ранен, лежал в полевом госпитале. Потом снова фронт, передовая линия. В апреле заканчивается Московская наступательная операция, приходит некоторое затишье, идут позиционные бои.
В первых числах июня Виктора направляют в Калинин на двухмесячные курсы командиров стрелковых батальонов, которые он и заканчивает в середине августа. По телеграмме его сразу вызывают в тот же 673-й стрелковый полк комбатом. Тогда одно из сообщений Совинформбюро с пометкой “В последний час” в августе 1942 года начиналось словами: “Наши войска на Западном и Калининском фронтах перешли в наступление и прорвали оборону противника”. Начинались ожесточенные бои за Ржев.
Батальон Гастелло первым ворвался в деревню Дыбалово, где оставалось четыре уцелевших дома. Полк получил очередной приказ — взять аэродром на окраине Ржева. Комбат Виктор Гастелло первым поднимал батальон в атаку.
И вот они уже ворвались в очередной городской квартал и бежали среди руин дальше, чтобы захватить очередные развалины. Фонтаны артиллерийских разрывов вспыхивали среди цепи наступающих, а батальон продолжал упорно продвигаться вперед.
Вдруг черно-огненный столб преградил путь комбату... По инерции он пробежал еще несколько метров вперед, потом упал — будто наткнулся на невидимую преграду. Атака захлебнулась, бойцы залегли.
Когда к нему подползли и, отбрасывая камни, комья земли, потянули за руку, он не откликнулся...
— Комбат, комбат, отзовись, может, ты ранен, отзовись, комбат! Ну, хоть застонай...
Но молчал комбат. Комбат был мертв.
А бой за очередной квартал продолжался, комбат лежал и незримо присутствовал среди своих бойцов, и никто не мог помочь ему... оставалось выполнить последний долг. Под утро бойцы вынесли его из простреливаемых насквозь руин и на солдатской плащ-палатке принесли в крестьянскую избу.
Старая крестьянка, хозяйка дома, вытирая слезы концами длинного платка, накинутого на плечи, молча достала чистую простыню и постелила на стол. Бойцы бережно положили на нее комбата. Крестьянка подошла к столу и долго смотрела. Тень смерти еще не легла на лицо Виктора, и он был такой же, как и вчера, молодой и красивый, и казалось, что он только утром заснул после тяжелого боя.
— Господи, да будьте вы прокляты, фашисты поганые, и зачем ты ушел, сокол наш ненаглядный, — заплакала крестьянка навзрыд.
Запричитала в голос, громко, находя нужные слова, так, видимо, причитали о павших воинах русские женщины, начиная с Древней Руси. Причитали всегда — чего-чего, а уж войн и смертей хватало.
Комбата хоронили не в братской могиле, а отдельно, и какой-то мастеровой солдат соорудил простенький деревянный памятник с красной звездочкой на вершине и табличкой у основания, на которой было выведено так же красной краской:
Командир батальона Гастелло Виктор Францевич
(2.5.1913—2.10.1942 гг.)
Несколько сухих выстрелов прощального салюта слились с перестуком длинной пулеметной очереди — недалеко за околицей деревни проходила передняя линия фронта...
Похоронка пришла в Сокольники в Москве, на тихую улицу с деревянными домами-бараками. В почтовом извещении обычные, традиционные слова: “Погиб смертью храбрых в боях против немецко-фашистских захватчиков”.
Мать Виктора как бы одеревенела в своем горе — с начала войны она теряла второго сына; жена комбата, упав на кровать, забилась в истерике, отец сжал до судороги в суставах натруженные рабочие руки и тихо зарыдал. Один лишь трехлетний сын комбата не понимал, что происходит, тянул мать за подол платья и твердил: “Ма-ма, ма-ма...”
Сегодня оба брата в граните. Каждый там, где встретил свою смерть и бессмертие. Николай — на развилке шоссе Минск—Радошковичи, где стоит высокая стела-обелиск в честь отважного боевого экипажа. Виктор спит вечным сном на окраине местечка Кокошкино — там создан мемориал погибшим солдатам Великой Отечественной войны.
* * *
И еще одна весточка с берегов великой русской реки — нам пишет Анатолий Денисович Баринов, инвалид войны 2-й группы, бывший помощник начальника отдела штаба 249-й Эстонской стрелковой дивизии, гвардии старший лейтенант, житель Сталинграда (для всех любящих Россию и, конечно же, для ветеранов-фронтовиков город-герой на Волге навсегда останется легендарным Сталинградом).
На ратных полях Великой Отечественной войны среди солдат и офицеров был обычай записывать и заучивать наизусть полюбившиеся стихотворные строчки как известных, так и самодеятельных поэтов. Во фронтовом блокноте Анатолия Баринова до сих пор хранится четверостишие, которое может послужить эпиграфом к его публикуемым ниже воспоминаниям:
Узбеки, русские, эстонцы и чуваши —
Одна семья, один великий дом.
Все города и все народы наши
Куют сейчас победу над врагом...
Co дня вступления в ряды Эстонского национального корпуса и боевого крещения помню и буду помнить всю оставшуюся жизнь братьев эстонцев-однополчан, с которыми в едином строю прошел по фронтовым дорогам войны.
ОТ КАМНЯ ДО КАМНЯ
За годы войны я много видел слез, но сам никогда не плакал. Но уже после войны мне суждено было пережить минуты, когда, казалось, сердце готово было разорваться.
Это произошло осенью 1995 года. Поезд остановился на уральской станции Чебаркуль. И когда я посмотрел в окно, то словно бы вернулся в ту далекую, но до боли близкую осень. Я вышел из вагона, побежал и, задыхаясь, упал на камень, обнимая его шершавые выступы. Да, это был он — тот самый огромный валун на крутом берегу, у которого мы подолгу простаивали перед отправкой на фронт частей нашего Эстонского национального корпуса, глядя в осенние, померкнувшие воды озера.
