— Бы же тоже в школе были? — спрашиваю, а она даже как будто вздрогнула от моего голоса.
Оборачивается и смотрит так на меня странно, слегка прищурившись.
— Не-ет.
И тут же резко отворачивается, и — опять в окно. Затылок ее хорошо запомнила, — всю дорогу только его и видела.
Так она это сказала, что я сразу поняла, что как раз таки была она там. Мой вопрос ее из колеи выбил, что ли. Я сразу думать начала: зачем она врет?
Вот тут-то во мне страх и проснулся! Даже в школе такого ужаса не испытывала. Вопросы самой себе стала задавать. Почему их трое в машине? Кто они такие? Почему всю дорогу молчат? Почему она прятала лицо? Почему мы поехали не той дорогой? Это я потом услышала, что людей вот так в машинах и увозили, прикрываясь ими как щитом, а тогда я только испугалась до полусмерти и сидела, не в силах пошевелиться…
Последний переезд мы с такой скоростью пролетели! Как они машину разогнали! Хотели быстрей проскочить через бугор и рвануть из Беслана, но перед ними стоял отряд милиции, и все три дороги были уже закрыты.
Милиционер прямо перед машиной стоял и сделал знак рукой: «Назад!»
Этот парень, что за рулем, так резко тормознул и развернулся, что я чуть не вылетела через лобовое стекло…
Подлетели они к «скорой», дверь мне открыли, я и выскочила. Ничего больше не успела я увидеть… Даже на номера не успела посмотреть…»
Лидия, заложница
«Больше всего в спортзале я думала о воде. Раньше я никогда не думала, что вода — самое ценное для человека. Без воды мы умирали. В первый день я думала о своей маме, которая осталась дома, и плакала, представив, что будет с ней, если я умру. А на второй и третий день я могла думать только о воде.
Хотя бы глоточек, хотя бы несколько капель!..»
Ирина, заложница.
«Когда мы вырвались на свободу, я сразу побежал к колонке с водой. И залпом выпил 3-литровый баллон воды! Никогда не думал, что в меня столько поместится! А тут вода текла и текла, словно в пересохшую пустыню, — я ее даже не чувствовал. Только я закончил пить, как у меня началась жуткая рвота. И все три литра вышли наружу. После длительного обезвоживания воду можно пить ма-а-аленькими глоточками, и лучше — горячий чай, — так нас учила учительница, Галина Хаджимуратовна. Она погибла в школе и никогда уже даже глотка воды не сделает…»
Амран, заложник, 14 лет
«Дышать в спортзале было нечем. Духота и вонь невыносимая. От испарений, пота, мочи голова отказывалась соображать. И тогда я придумала вот что: подошла к боевику и сказала, что мой сын астматик.
— Нам не нужна еда, не нужна вода. Он задыхается, может умереть без воздуха. Дайте нам немножечко просто подышать! Глотнуть воздуха!
Он молча кивнул и разрешил нам выйти.
Выхожу с сыном из спортзала, иду по коридору в дальний класс, где открыты окна. Дверь открываю — белая тонкая занавеска надувается, как парус. Мы даже дверь за собой оставили приоткрытой, чтобы сквозняк был. Глотаем воздух, и насытиться не можем. Воздух, простой свежий воздух!.. Никогда не думала, что воздух бывает так вкусен!.. Так дорог, дороже денег, дороже всего на свете!..»
Залина, заложница.
«Мы ждали переговоров, как воздуха…»
Оксана Арчегова, заложница
«Я потеряла его из виду на третий день… Так-то они все время рядом сидели: Жорик и Саша. Мы все вместе были… А вот третий день… Самые кошмарные мои воспоминания… От обезвоживания у меня начались галлюцинации, я начала сползать на пол… Все помню обрывками, фрагментами… Все уплывало… Вот в таком состоянии я их и потеряла.
Взрывы… Сама в тяжелом состоянии, изрешеченная осколками… Видите, как щеку осколком порвало. (Поворачивается и показывает огромный темный шрам на девой стороне лица.) Помню ощущения после взрыва: я глотаю свои зубы! Взрывной волной их выбило, и я чувствую, как они, застревая, уходят в желудок…
Саша сразу нашелся: живой, ни царапинки… А Жорика мы нигде не могли найти… Долго, несколько месяцев… Как в воду канул… Вот тогда-то мы стали вслух говорить о том, что его боевики увезли, прикрываясь им как щитом. Мы каждое тело, каждый ошметочек проверяли: его не было среди погибших! А куда он делся? Кто нам объяснит?
Что вы… Видели бы вы, что творилось вокруг школы третьего числа. Какое оцепление? Какое кольцо? Ложь это все, ложь, от которой меня уже тошнит… Все были предоставлены сами себе, бежали врассыпную, кто куда… А машин сколько было возле школы! Я и не думала, что во всем Беслане их столько наберется… Бежит мужик, глаза горят, на руках истекающий кровью ребенок: ««Скорая», где «скорая»? Скорее!» Кто станет проверять, что за ребенок у него на руках, вы себе представляете?!
Вот так они все и сделали… Мастерски… Хватали наугад детей, отбившихся от матери, и, прикрываясь ими, вырывались на свободу… Нам сейчас пытаются закрыть рот. То меня, то мужа — в прокуратуру, в комиссию, к следователю. Сначала мягко просили, чтобы мы свои мысли не высказывали вслух, а теперь уже и не церемонятся. И днем, и ночью звонят: угрожают (с усмешкой).
А как только мы стали говорить то, что думаем, сразу мальчика нашего они и нашли. Звонят из Ростова: «Вот, оказалось, ваш сын среди неопознанных останков». Не было — не было, а тут так резко нашелся.
Привезли срочно гроб из Ростова, а он легкий такой… Что там — кто знает? Что там увидишь, в закрытом гробу? Обгорелые косточки, которые они наскребли в своей лаборатории? Они бумажку нам показывают: результаты генетической экспертизы, подтверждающие, что эти косточки в гробу — и есть наш Жорик.
Не верю я им, и никогда не поверю… После той лжи, которая лилась с самого первого дня, как можно им верить?
Я своего ребенка не видела ни раненым, ни мертвым… Он исчез еще там, в спортзале, накануне первого взрыва… Сколько мы искали его среди мертвых… Месяцы… И не нашли его там! Как я могу верить, что то, что они подсовывают мне, и есть мой сын?..
Я сначала даже отказалась от того, чтобы хоронить то, что они нам выдали. Но они так нас прессовали, так они нас замучили… Поехала я на кладбище; гроб опускают, землей закидывают, а у меня внутри даже не дрогнуло ничего. Никаких чувств! Ноль… Чужое, сердцем чую: чужое, не мое.
Что они думают, кругом одни идиоты? Думают, что никто не знает, как они этих боевиков выпускали? Пешек, шестерок дали на растерзание, а важных, ва-а-аж-ных-то вывели!.. Много их ушло… С нашими детьми…
Меня в городе безумной считают… Такие небылицы рассказывают — жуть просто… Это понятно: все родители расхватали эти закрытые гробы и поверили, что там их дети. А мы — словно белые вороны… Не так думаем, не то говорим… Статьи в газетах появились: почитаешь, так я точно умалишенная… Им, конечно, проще так: очернить нас, высмеять, чтобы остальные родители не засомневались… Мне плевать на них на всех. Вчера были в прокуратуре: следователь сидит передо мной — лощеный, выбритый, розовые щеки, как холодец, покачиваются… И так разговаривает со мной… Ха-а-ам… (С болью.) Какие же они хамы… Все эти следователи, чиновники, президенты — меня от них тошнит… Они ведут себя так, словно им все дозволено. Хамить, унижать, присылать нам пустые гробы с чьими-то костями… Так, как власть, нас даже террористы не унижали…
Мы с мужем стараемся держаться… Сейчас очень сложный момент, нам нужно выдержать все, а потом… Потом все будет хорошо…
Потом Жорик вернется, и все будет, как раньше…
Как раньше… Больше всего хочу вернуть прошлое… То время, когда мы все были вместе… У меня два мальчика и девочка — ма-аленькая девочка… Все одинаково любимы, все мои, родные… Жорик был самым тихим, самым чутким… И в то же время была в нем такая сердцевина… Сила… Мощь… (Замолкает и вдруг радостно спохватывается.) А как он лазал по деревьям! Маугли настоящий. Выйду в сад, на вершине яблони алеет спелое яблочко. «Жорик, сорви яблоко!» Прыг-прыг, — и уже слезает. Яблочко в руках несет. Он вообще такой спортивный был… Стойку на голове как делал! И мускулы такие серьезные на руках; подойдет: «Мам, попробуй!» — руку в локте сожмет… Бицепсы — как волна. Костю Цзю любил… Вся комната его фотографиями уклеена была. Просил меня:
— Мам, сделай мне такой же хвостик, как у Кости Цзю!
— Какой хвостик, ты что! В школе что скажут!
На день рождения попросил диск «Любэ». О-о-о, все песни наизусть знал… Он — маленький, но настоящий мужчина. Я с таким упоением наблюдала за тем, как он растет, мужает…
И вдруг… Все исчезло… В одно мгновение… Растворилось в воздухе, как дымка…
Немыслимое наказание: потерять своего ребенка… Не найти его ни среди живых, ни среди мертвых… Он словно растворился… И снится мне так же: лица его не вижу, только спину.
