Эта теория, выдвинутая националистическими движениями XIX века, была полностью воспринята фашистами и германскими национал-социалистами, причем последними - в форме крайнего антисемитизма, в котором на евреев как на "чуждое" начало, возлагалась ответственность за экономические кризисы, их связывали с перестройками и переломами, которые сопровождали быструю индустриализацию - взрывной урбанизацией, упадком традиционных классов и слоев, появлением организованного промышленного пролетариата.
Общей чертой в идеологии националистических движений XIX - начала XX вв. была апелляция к сильному государству как защитнику интересов мелких собственников, отождествлявшихся с интересами нации в целом. Такая власть призвана была, по их мнению, стать средством разрешения социальной несправедливости, поддержки и поощрения "национального предпринимательства" и "национального труда". Ей надлежало осуществить реформы в духе "сословного государства" или "государственного социализма", регулировать экономическую жизнь, не допуская как бунтов антинациональных "анархистов", "социалистов" и классовой борьбы распропагандированной ими "черни", так и "чрезмерного" роста крупных финансово-промышленных конгломератов и концентрации состояний.
В Германии националисты-"ф±лькише" развили и довели до крайности "идеологию крови и почвы" об особых качествах германской нации, призванных обеспечить ей мировую гегемонию. Обскурантизм и реакционно-консервативные черты, воспевание древнегерманских доблестей сочетались с заимствованиями из самых модных учений - "расовой школы" (С Чемберлен, Ланге, Либенфельс), социал-дарвинизма, мистической "теософии" и "ариософии" (Г. фон Лист). Все это в соединении с представлениями о сильном государстве как выразителе идеи нации, с антисемитизмом, апологетикой "национального труда" и "национального производящего капитала" составило впоследствии идейную базу германского национал-социализма, который непосредственно вырос из движения "ф±лькише", оккультно-расистских организаций, таких как "Германский орден", "Орден рыцарей святого Грааля" и "Общество Туле". Именно последнее, проповедовавшее смесь тибетских священных книг, эзотерических учений мага Гурджиева и немецких оккультных орденов, стало центром мюнхенских "ф±лькише" и избрало своим символом арийскую "свастику".
В Италии националисты претендовали на то, чтобы завершить дело "Риссорджименто" и, модернизировав и унифицировав страну, создать, наконец, единую итальянскую нацию, дав ей самосознание. Они обвинили либеральное государство в том, что то оказалось неспособным защищать национальные интересы. Под влиянием философии Ф. Ницше и социал-дарвинизма они упрекали современный им строй в расслаблении и одряхлении, в чрезмерной "гуманности" и противопоставляли ему волюнтаристское действие. Это была атака с романтических, эстетских и элитаристских позиций, направленная, с одной стороны, против социализма, а, с другой, - против политической демократии, либерализма и позитивизма. Выдвигались идеи прославления творящей воли сильной героической личности - вождя. Национальному елинству внутри страны противопоставлялась идея борьбы "наций-класов" - старых, косных, "плутократических и статичных" наций (Франции, Англии) и противостоящих им бедных, оттесненных и сдерживаемых в своем имперском развитии "пролетарских наций", к которым националисты относили Италию.
Итальянские националисты - "футуристы" - в отличие от более консервативных французских националистов или немецких "фелькише" - открыто объявили себя глашатаями индустриальной модернизации и "механизации" человека. Но за их "революционным" разрывом "с прошлым" скрывалось та же стремление к господству и уничтожению конкурентов, что и у идеализировавших "доиндустриальные" порядки националистов других стран. Идейные документы итальянских футуристов - гимн борьбе, бунту, разрушению, неистовому активизму. Но цель уничтожения старого мира они видели отнюдь не в равенстве, свободе, создании гармоничного общества. Футуристы заимствовали у анархистов и социалистов лишь мысль о революционном ниспровержении, но наполнили ее своим, милитаристским, националистическим содержанием, "здоровым и сильным огнем несправедливости". Им рисовалась иная, технократическая и деспотическая цивилизация.
Как мы увидим впоследствии, противоречие между "модернизмом" итальянского фашизма и "консервативностью" германского национал-социализма оказалось мнимым и поверхностным. Тоталитарным режимам в этих странах предстояло стать своеобразными орудиями модернизации самой индустриальной системы. В этом отношении они должны были сыграть в ХХ веке ту же историческую роль, которая - на ином уровне развития или в иных обстоятельствах - выпала на долю тоталитаризма в СССР, реформистского социализма и западных демократических "государств благосостояния"
Рабочее движение между сопротивлением тоталитарным тенденциям и авторитаризмом
Рабочее движение возникло в XIX в. как сила, оппозиционная государству и индустриальной системе, противостоящая этатистскому национализму. Однако положение наемного работника в условиях фабрично-индустриальной системы производства двойственно. С одной стороны, он заинтересован в устранении отношений господства и угнетения. С другой - рабочий находится под сильнейшим воздействием авторитарных производственных структур "фабричного деспотизма", благодаря которым он получает средства к существованию. Поэтому социальное и личностное освобождение трудящихся не может быть автоматическим следствием развития процессов капитализма, а требует сознательных действий по созданию альтернативной модели общества.
Движение складывалось на основе самоорганизации, солидарности и взаимной помощи. Его основной формой стали профессиональные союзы (синдикаты, тред-юнионы), созданные для защиты непосредственных (прежде всего, экономических) интересов наемных работников. В начале XX в. в них состояли миллионы людей. Часть союзов находилась под влиянием антиавторитарных течений, выражавших самоуправленческий потенциал рабочего движения - таких, как революционный синдикализм и анархо-синдикализм. Но по мере того, как индустриалистский рационализм все больше пронизывал мир труда, пробивало себе дорогу другое направление, стремившееся к интеграции масс в систему индустриального общества. Его опорой стали марксистские, социал-демократические партии, насчитывавшие до нескольких сотен тысяч членов и контролировавшие большинство профобъединений трудящихся.
Марксизм как система идей с самого начала сочетал в себе антиавторитарные и авторитарные черты. Если последователи Бакунина в I Интернационале полагали, что освободительная цель общественного самоуправления не может быть достигнута этатистскими средствами, то сторонники Маркса утверждали, что к ней можно придти только через развитие производительных сил, завоевание политической власти и создание на переходный период государства "диктатуры пролетариата". С развитием индустриальной системы авторитарные стороны марксистского социализма усиливались. Многие теоретики и практики II Интернационала, объединившего марксистские партии, все более отодвигали в будущее цель освобождения человека, придавали ей все меньшее значение, считая основной задачей то, что прежде рассматривалось как средства перехода. Они следовали единой схеме общественного развития, заменив идею самоорганизованной человеческой практики теорией необходимого, не зависящего от воли людей действия социальных законов ("экономический детерминизм"). Еще Энгельс обосновывал авторитаризм революционной организации деспотизмом фабрично-индустриальной системы и авторитарностью самой революции. Лидеры II Интернационала, понимая прогресс прежде всего как развитие производительных сил, объявили организующую и "дисциплинирующую" рабочего роль капитализма предпосылкой социализма, призывали учиться у американских трестов в деле реорганизации и концентрации производства.
Если активисты I Интернационала воспринимали его секции и группы как ячейки будущего общества и органы социалистического преобразования экономики, то социал-демократические партии строились как инструмент завоевания политической власти в государстве, "внесения" нового сознания в рабочий класс и реорганизации социальной системы через новую машину принуждения. Такая ориентация предполагала перестройку всей работы движения, создание аппарата профессиональных функционеров. В партиях II Интернационала и находившихся под их влиянием профсоюзах формировалась иерархия бюрократии, которая заявляла, что представляет интересы трудящихся, но все больше действовала в своих собственных политических интересах. Многие из этих чиновников становились одновременно депутатами парламентов, что еще более привязывало их к государственному механизму.
