Воспитанию сурового характера способствовала и суровая природа гор, и не случайно Максим Горький, который побывал во время странствий в этих краях, говорил об их «обособленности и дикой оригинальности». Но... воспитание воспитанием, а в пять лет Сосо едва было не отправился вслед за своими так рано ушедшими из жизни братьями. Он заболел тяжелой формой оспы, и только Богу и не отходившей от него ни на шаг матери было известно, как ему удалось выкарабкаться с того света. Однако его лицо навсегда осталось обезображенным болезнью, за что он и получил кличку Чопур, или Рябой. Именно под этой кличкой он будет проходить по жандармским протоколам и донесениям, а петербургские меньшевики станут называть его за глаза Иоськой Корявым.
В выздоровлении сына Кеке увидела еще одно знамение, и, когда Сосо исполнилось семь лет, она поведала мужу о желании отдать сына в духовное училище. Основательно подогретый вином Виссарион и слышать не хотел ни о какой школе, но мать стояла, что называется, насмерть. А когда потерявший терпение отец бросился на нее с кулаками, Сосо, отвлекая огонь на себя, заявил, что не имеет никакого желания становиться сапожником и будет ходить в школу. И дело было не только в том, что способный мальчик хотел учиться: по всей видимости, только одна мысль, что он будет целыми днями находиться рядом с отцом, убивала его.
По вполне понятным причинам Бесо посчитал позором непослушание Сосо, который, как и всякий уважающий отца сын, был обязан пойти по его стопам, и мальчику досталось в тот памятный для него вечер. Бесо скандалил и дрался на протяжении недели, и все эти дни Сосо упрямо, словно заклинание, повторял одни и те же слова: «Сапожником я не буду!» К его великому удивлению, отец в конце концов уступил, и, когда мать повела сына в школу, он только проводил их хмурым взглядом. Но затевать драку в тот день не стал. Он уже догадывался, что ругань и побои ни к чему не приведут и что кровь бунтаря Зазы каким-то загадочным способом просочилась в сына, который сызмальства откровенно демонстрировал ему свое превосходство.
Однако Сосо было уже не до отца с его руганью и побоями. Все его помыслы были связаны с учебой. А в Гори, надо заметить, было где учиться, и затерянный на окраинах огромной Российской империи захолустный городишко выгодно отличался от многих других уездных центров. И прежде всего тем, что лежал на перекрестке трех важных дорог, две из которых вели к Черному и Каспийскому морям, а третья — в Европу. Именно эти дороги превращали Гори в важный торговый и военный центр, и для его обороны на высоком холме была возведена крепость. Но самое удивительное то, что в этом и на самом деле небольшом городке, населенном армянами, грузинами, русскими, немцами, осетинами и тюрками, помимо семи армяно-григорианских храмов, шести православных церквей и римско-католического собора имелось шесть учебных заведений, два из которых были духовными. Так что выбор был...
Прежде чем сесть за парту, Сосо предстояло выучить русский язык, поскольку преподавание в училище велось только на этом языке. С помощью детей местного священника и своих прекрасных способностей он быстро научился говорить по-русски и 1 сентября 1888 года стал учеником Горийского духовного училища.
С первого же дня пребывания в училище Сосо показал себя в высшей степени самоуверенным, обладавшим чувством правоты во всем и сильной потребностью отличиться учеником. Очень скоро он стал лучшим чтецом и выступал на торжественных молебнах в церкви. Это служило особым знаком отличия: читать псалмы и другие молитвы детей допускали только после специальных тренировок.
Сосо оказался не по годам развитым, способным в учении и большим любителем всяческих забав. Как и всякому горцу, ему очень нравилась борьба, и он охотно мерился силами со своими сверстниками. И уже тогда не брезговал ничем для достижения победы. Однажды он одолел Иосифа Иремашвили на школьных соревнованиях настолько некрасиво, что никто даже и не подумал поздравить его с победой: Сосо уложил своего противника в то мгновение, когда тот стряхивал с себя пыль.
А это, что бы там ни говорили, показатель. Да, дети во все времена были жестоки, но в то же время они свято чтили неписаные уличные законы и никогда не били «лежачего». Стремление же победить любой ценой никогда не было свойственно аристократам духа и говорило скорее о низменности натуры, нежели о ее возвышенности. И как знать, не тогда ли маленький Иосиф начал презирать нравственные законы, раз и навсегда уверовав только в конечный результат...
Ко всему прочему, Сосо, как вспоминала его соседка Аника Надирадзе, любил стрелять из рогатки по живым существам. Особенно ему нравилось убивать птиц. За это его никогда не ругала мать, что не могло не казаться странным, учитывая ее удивительную набожность.
Конечно, можно смотреть на подобные увлечения как на шалости, и все же они не могут не наводить на определенные размышления. Кому как не ребенку любить и заботиться о животных, и в мальчике, который с наслаждением стрелял в птиц, а затем с интересом наблюдал за их мучительной смертью, есть, наверное, нечто такое, что заставляет взглянуть на него несколько иными глазами и невольно задаться вопросом: кто же из него может вырасти?
Однако мать больше внимания уделяла внешнему виду сына, чем его душе, и делала все возможное, чтобы ее ненаглядный Сосо был одет лучше всех. А сделать это было не так-то легко, ведь с Сосо учились дети из куда более зажиточных семей. И, несмотря на ее бедность, ей это удавалось. Она выбивалась из сил, работала по ночам, но никто и никогда не видел ее сына неопрятно или плохо одетым. Да и чего ей было волноваться из-за каких-то там убиенных ее сыном пташек? Сосо считался лучшим в классе, обладал приятным голосом и, к ее великой радости, с большим удовольствием пел в местном церковном хоре. Сын оправдывал ее надежды, и мать не могла нарадоваться на его успехи. Сосо был единственной ее отрадой в жизни.
Бесо по-прежнему пил, денег не хватало, и она утешала себя только тем, что ее сын станет большим человеком. Однако случившаяся с ним 6 января 1890 года трагедия чуть было не поставила крест на всех ее надеждах. Врезавшийся на бешеной скорости в собравшийся у церкви хор певчих фаэтон сбил Сосо и проехал по его ногам. Почти месяц мальчик пролежал в постели, но полностью так и не сумел оправиться. Мало того, что у него была вследствие «атрофии плечевого и локтевого суставов» искалечена рука, он заполучил не совсем здоровые ноги и весьма странную походку «бочком», за что его стали дразнить Кривоходящим. Но едва здоровье Сосо пошло на поправку, как его поджидала другая беда: отец насильно забрал его с собой в Тифлис с твердым намерением сделать из него сапожника. Мать бросилась вслед за ними. Будущее сына было для нее дороже собственной жизни. Она прожила с мужем несколько месяцев, и можно только догадываться о тех безобразных сценах, которые устраивал в семье все больше и больше терявший человеческий облик Бесо. Тем не менее упорная женщина не только выдержала все издевательства, но и сумела забрать сына в Гори. Не ожидавший такого упорства Бесо осыпал ее страшными проклятиями и... последовал за ней.
С этой минуты жизнь маленького Сосо превратилась в сущий ад. Подвергаясь жестоким побоям и видя издевательства, каким подвергалась мать, он возненавидел отца лютой ненавистью, и именно тогда в его характере появилась ранее не свойственная ему мстительность. Он испытывал истинную радость, когда мать, которая не отличалась особой покорностью, лупила пьяного отца. Казалось, еще немного, и он ринется с кулаками на ненавистного ему человека. И однажды он действительно бросился на него... с ножом. В течение нескольких дней Сосо пришлось скрываться у родственников.
Это был уже даже не протест, а настоящий вооруженный бунт против тирании, и, что бы там ни говорили о жестокости Бесо, Сосо первым перешел ту непреодолимую для большинства людей грань, за которой лежало уже не только желание, но и способность убить другого человека. Именно тогда он стал нетерпим не только к отцовскому, но и к любому другому произволу, а жестокие побои озлобили его против всех тех, кто имел над ним хоть какую-то власть. Он ненавидел всех этих людей и не имел никакого желания им подчиняться.
Известный грузинский писатель Григол Робакидзе в своем романе «Убиенная душа» так писал о влиянии Виссариона на характер будущего вождя: «Отец его был пьяница, грубый и язвительный человек. Отец бил мать, когда бывал пьяным. Бил он и своего единственного малолетнего сына.
В хибарке, где обитала семья, царили нужда, жестокость и слезы. В мире он видел лишь безобразное. Все это оставило неизгладимый след в душе мальчика. Для него не существовало любви, ничто не радовало его. Жизнь его была отравлена неистребимой ненавистью. Ему недоставало радости жизни. Сын возненавидел само творение.
