Это не мог быть самопроизвольный взрыв нашей торпеды, поскольку на учениях боевые торпеды никогда не используются, а сами они просто так не взрываются. Это не могло быть и столкновение с нашим или чужим надводным кораблем, вроде ледокольного сухогруза, иначе об этом стало бы известно на следующий день. Обшивка лодки вогнута внутрь; пробита не только торпедная часть, но и распорота рубка — все это свидетельствует о внешнем воздействии на подводный корабль.
Существует также вероятность того, что практическая, учебная стрельба нашей подлодки была принята следящей натовской субмариной за боевую атаку, в результате чего по нам был применено боевое противолодочное оружие. Но и в этом случае та подлодка нарушила все писаные и неписаные правила поведения в районе чужих боевых учений.
Версия о столкновении подтверждается косвенными фактами. О чем двадцать пять минут беседовали в день трагедии Клинтон и Путин? Зачем сразу после инцидента приехал в Москву шеф ЦРУ? Почему в тот злосчастный день над районом гибели "Курска" постоянно барражировали американские "Орионы"? Почему пять дней молчал президент?
Это молчание дорогого стоит. Молчит не только власть. В эти дни затыкают рот морякам и адмиралам, заставляют скрывать правду военных экспертов и спасателей. Молчание объясняется тем, что у России больше нет национального суверенитета.
Вместо него сегодня разворачивается либеральная шумиха на костях. Нас заставляют поверить, будто это была авария на лодке, в которой "нет смысла искать виноватых на стороне". Что наши подводные корабли ненадежны, командование — некомпетентно, а спасатели — неумелы. Что нам нечего делать на морях, даже у родных берегов, и "такие лодки нам не нужны". Что имперскость и океанский флот — бранные слова. Что Америка — наш лучший друг, раз готова покопаться в останках нашего убитого судна. Что даже слабая попытка президента вспомнить о величии России всегда будет оборачиваться подобными "авариями". Вся эта истерия направлена на срез государственнической программы Путина, демонтаж военного руководства и уничтожение остатков боевого потенциала России.
Но моряки, спасающие сегодня гордость флота, эксперты, по следам обломков определяющие причины трагедии, Путин, принимающий доклады о ситуации, знают истину. Она такова: американцы, преднамеренно или нет, не просто уничтожили один из лучших наших подводных кораблей, но произвели атаку на ядерный объект у берегов России, взрыв двух реакторов которого превратил бы в Чернобыль северо-запад Евразии. По сути, "Курск" — наша первая жертва в Третьей мировой ядерной войне, и кто знает, где случится следующая: у берегов Приморья или в Москве? Если сегодня руководство страны пойдет на компромисс с американцами, НАТО и внутренней пятой колонной, смолчит о случившемся, совершит горбачевское предательство, то завтра Россию ожидают катастрофические последствия.
Делайте ставки на спорт webmoney и другие 3 способы оплаты.
Вечная память подводникам "Курска", погибшим за Россию!
Empty data received from address [ http://zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/00/351/21.html ].
Владислав Шурыгин ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД
Тьма!
Первобытная, та, которая была до сотворения мира. До первого вздоха. До первых звезд. Безжалостная. Растворяющая в себе все без остатка.
Последняя тьма.
Холод.
Он вливается в тело, сковывает, завораживает, лишает воли, дурманит и зовет с собой в небытие. Туда, где уже нет ни боли, ни удушья, ни страха.
Море.
Родное, соленое.
Покорное. Привычное.
И вдруг взбесившееся, в мгновения превратившееся в страшную силу, смявшую и порвавшую тысячи тонн легированной стали, как жесть консервной банки.
Вот оно — ленивой ледяной плитой лежит вокруг. Неторопливо, страшно подползает все ближе, выжимая из объема отсека остатки воздуха.
Каждый вдох — мучение.
Сжатый страшным водным прессом воздух буквально врывается в легкие, распирает, рвет грудь и мучительно трудно его выдохнуть. Кислорода все меньше.
И углекислота предательски туманит сознание.
Путает сон с явью. Бытие с небытием.
Тьма.
Холод.
Море.
Удушье.
Отчаяние.
И только онемевшие пальцы, сжимающие сорванный водой тяжелый вентиль, механически выстукивают им по стали переборки:
три простых, три двойных, три простых.
Три простых, три двойных три простых.
— SOS! SOS!.. Вода!
…Три простых, три двойных, три простых…
SOS! Вода!
Все произошло слишком быстро.
Страшный удар, сбивший с ног. Удивление, растерянность, взгляд на приборы. Глубина — 60…
И вдруг страшный, ни с чем не сравнимый рев моря, врывающегося в отсеки.
Инстинкты быстрее чувств. Бегом к кремальере. Успеть задраиться, загородиться от воды, закрыть ей путь в глубину лодки! Туда, где за твоей спиной в отсеках твои товарищи, друзья.
И вдруг — тьма!
Аварийно остановился реактор.
И в последнее видение перед тьмой — огромный, в объем переходного люка кремальеры, пенящийся вал воды, врывающийся в отсек.
Не успеть!
Шторм.
Море словно взбесилось.
Боевые корабли серыми громадами тяжело и угрюмо стоят на волнах, развернувшись острыми форштевнями на ветер. Зло, мощно режут пенные всклокоченные зелено-черные валы.
Ревет, свистит ветер в решетчатых фермах мачт.
Шторм.
Как он не вовремя!
Хрупкий, такой маленький рядом с громадой крейсера "спасатель" подлетает на огромных волнах, как щепка.
— Работать не могу! — передает его командир. — Волна не дает спустить "гэсэашки"…
Это значит, что к лодке, лежащей сейчас под ним, глубоководный спасательный аппарат не спустится. А счет идет на минуты.
И послушный воле командующего, огромный крейсер дает ход, медленно режет штормовое море, обходит спасатель и, встав практически поперек волны, прикрывает своей громадой "спасателя" от прямых ударов волн и ветра.
— Пробуем спутить "гэсэа!
Над палубой "спасателя" на кране поднимается выкрашенная в оранжево-белые полосы тяжелая "капля" глубоководного батискафа. Его раскачивает, и кажется — вот-вот он врежется в стойки крана, разобьется о них, но крановщик каким-то чудом, поймав движение волны, направляет стрелу за борт и батискаф огромным маятником уходит в сторону и зависает над водой. Начинается спуск. Вот волны подхватили его и почти мгновенно жадно поглотили, подмяли под себя, но через мгновение он оранжевым поплавком вынырнул из воды. Но не надолго. Скоро его рубка исчезла в воде — он ушел вниз, туда, где в черной ледяной тьме лежала изувеченная лодка…
От бессонницы глаза комфлота красные, черные круги тенями легли в глазницы. С начала учений он спал не больше трех-четырех часов в сутки. Последние двое суток — на ногах. Перед ним карта. На ней фломастером вычерчен силует лодки. Ее местоположение. Вокруг нее "зарубки" места стоянки кораблей эскадры. На листах бумаги поверх карты схемы, торопливые рисунки акванавтов с "гэсэа" — лодка лежит, зарывшись носовой частью в ил с креном на борт.
Один из них в оранжевом водолазном свитере поясняет.
— Вот здесь и здесь наблюдали пробоины. Похоже на огромную трещину, тянущуюся по правому борту через весь первый отсек и часть второго. Часть рубки разрушена, как от внешнего удара. Камера на месте.
— Почему не можете стыковаться? — жестко спрашивает комфлота.
— Крен, товарищ командующий. Крен лодки и сильное течение у дна под углом тридцать градусов, вот так, и спасатель карандашом ставит стрелку у корпуса лодки на карте. Пробуем. Сейчас работает очень опытный экипаж. Думаю — стыкуемся. Вот только шторм…
— Я шторм своим приказом отменить не могу!
— Я понимаю, товарищ командующий. Мы делаем все, что можем. Сейчас готовим второй "гэсэа". Одна проблема — аккумуляторы старые. Едва половину ресурса из них вытягиваем. Пять лет новых не получали…
В голосе спасателя горечь. Сколько раз он писал запросы на эти чертовы аккумуляторы…
Но сейчас не время для этих сетований! И комфлота резко обрывает спасателя.
— Вертолет к обеду доставит все, которые еще есть на складе. Но аппараты должны работать непрерывно. Нужна стыковка! Понимаешь, нужна!
