Давно известно, что Ельцина выбрали президентом именно такие люди: как те, которым надоело ходить на работу при Советской власти, так и те, которым надоело получать зарплату. Первые стали "бомжами", вторые — "новыми русскими", но суть их от этого не изменилась. Ельцинского наследника они приняли сразу.
Но нужно было еще убедить в его величии обычных людей. А они лучше всего понимают аналогии. И если нужно объяснить людям что-то новое, непонятное, то начинать лучше всего со сравнения с чем-то уже известным и привычным. Поэтому мастера агитации и пропаганды всех времен и народов, от античных ораторов до современных телеведущих, вовсю использовали сравнения. Наши новорусские "акулы пера и эфира" здесь не исключение.
Пытаясь объяснить "феномен Путина", и его сторонники, и его противники оперируют сравнениями, но — разными. Евгений Киселев, известный проводник мифа о "Веймарской России", расчищающего дорогу для мифа о "русском фашизме", успел было заикнуться о Гитлере и Гинденбурге, имея в виду Путина и Ельцина, но быстро затих в согласном хоре славящих: "Путин — это Сталин сегодня".
Где, мол, теперь все Троцкие и Бухарины "Преображенской революции" 1991 года? Где пламенные витии, сотрясавшие основы основ, водившие за собой многотысячные толпы? А этот скромный и неприметный "орговик"-державник с железной хваткой вдруг вырос над нами во всем своем величии — и тяжко больной вождь №1, уже не Ленин, но Ельцин отдал будущему "отцу народов" сначала пост премьера (читай, генсека), а затем и собственное место.
Оставим пока в стороне вопрос о вопиющих несоответствиях действительности со стороны как той, так и другой аналогии. Зададимся вопросом, почему аналогия со знаком "плюс" для Путина (Сталин) безоговорочно победила другую, со знаком "минус" (Гитлер)? Почему все фрагменты недавно расколотой "партии власти" так быстро выстроились в ряд, будто железные опилки, к которым поднесли сильный магнит?
Предположим, что "региональные элиты" заинтересовать было и есть не слишком сложно: подавляющее большинство губернаторов в принципе согласны на трансферты, налоговые льготы плюс участие в управлении предприятиями федеральной собственности, то есть на сугубо материальные выгоды (исключение составляет, пожалуй, лично мэр Москвы, но он к "региональным элитам" отнесен быть не может в силу особого столичного статуса).
Еще "дешевле" стоит присутствие в свите первого лица всяческой творческой интеллигенции, блеск и нищета которой уже ни у кого не вызывает вопросов. Кому-то нужно снять фильм, кому-то — издать книгу, кому-то — просто получить премию или значиться в списках очередной околовластной структуры. Здесь проблем нет.
Гораздо выше оказалась цена лояльности верхушки силовых структур, особенно военной. В свое время Ельцин расплачивался по счетам генералитета с особой, можно даже сказать — исступленной щедростью. Правда, не дольше того времени, которое было необходимо для закрепления в Кремле. У Путина отношения с армией принципиально иные — он привлекает ее на свою сторону не столько экономическими, сколько своего рода морально-политическими выгодами.
Проблемы могли начаться (вернее, должны были начаться) со "старой гвардией" советской высшей номенклатуры. Но они, скорее, в процессе думской предвыборной борьбы оказались только обозначены: ОВР и примкнувший к ним Лапшин стоически выдерживали удары прокремлевских средств массовой информации, которые вовсю раскручивали Путина и "Единство", не нанося никаких ответных ударов (Лужков, опять же, не в счет — "лучшего мэра" очевидно использовали в качестве "громоотвода" всей кампании).
Большинство комментаторов поспешили (и, видимо, не совсем бескорыстно) списать эту пассивную политику на "усталость" "старой гвардии", которая, дескать, вот-вот вымрет на пороге миллениума, подобно динозаврам.
Тем не менее, какой-то смысл в подобной модели поведения, несомненно, был: парламентский успех "Медведя" придал особый вес путинским гарантиям "первому президенту" — и тот ушел в отставку, история которой, похоже, выглядела вовсе не столь гладко, как это поспешили изложить сервильные средства массовой информации. А значит, в самом ближайшем будущем нас ожидают самые непредсказуемые повороты сюжета о "всеобщем одобрении и поддержке".
Георгий СУДОВЦЕВ
Владислав Шурыгин ВОЙНА ЕГО МАТЬ
Почти все аналитики сходятся в том, что главным двигателем стремительной политической карьеры Владимира Путина стала чеченская война. Собственно говоря, именно с нее и начался ее взлет. До третьего августа — дня вторжения боевиков в Дагестан — никто в российском политическом истеблишменте не воспринимал всерьез очередного кремлевского выскочку. Причем далеко не самого "раскручен- ного" на фоне таких тогдашних политических "столпов", как свежеотставленный Степашин, матерый Примаков или даже юный Кириенко. Казалось, что места на политическом Олимпе распределены. Кто был до этого Путин? Обычный номенклатурщик, глава ФСБ — фигура пусть и первой величины, но не слишком перспективная в кремлевской иерархии...
И тут грянула чеченская война. Историки еще долго будут гадать о причинах, подвигнувших чеченских полевых командиров столь опрометчиво бросить свои отряды на Дагестан и тем самым взорвать ситуацию на Кавказе. Правда, в те недели противники кремлевского фаворита Березовского опубликовали распечатку телефонных переговоров между главарем боевиков Басаевым и визави, "похожим на Бориса Абрамовича", из которой следовало, что боевики ворвались в Дагестан, рассчитывая на некие обещания кремлевских олигархов. То есть были фактически спровоцированы ими на этот поход, но после вторжения — просто "кинуты" вчерашними друзьями и отправлены под огненный пресс российской авиации и артиллерии.
Так это было или иначе, неизвестно, но именно в те горячие для России недели впервые всерьез заговорили о Путине. Новый премьер выгодно отличался от всех предыдущих тем, что не сбрасывал ответственности за войну на военных, как лукавый Черномырдин, не летал с мирными уговорами в горные крепости ваххабитов, как Степашин, и не делал вид, что кавказской проблемы не существует, как Примаков. Путин с первого дня взял на себя всю полноту ответственности за войну, заявив, что долг сформированного им правительства — решить раз и навсегда чеченскую проблему, причем решить ее силовым путем.
Естественно, позиция премьера быстро принесла ему поддержку российских силовых министров и симпатии офицерского корпуса армии, МВД и ФСБ. А после прогремевших в Москве и Волгодонске взрывов, унесших сотни жизней, — силовая акция против чеченских боевиков стала вообще едва ли не объединяющим фактором для всего российского общества.
Надо сказать, что в претворении ее в жизнь Путин последователен и упорен. После разгрома боевиков в Дагестане он бросает полки и дивизии уже на саму Чечню, и за три месяца очищает почти две трети ее территории от боевиков. За это время отметает несколько предложений о переговорах с боевиками, отправляет без удовлетворения посреднические миссии, переносит международный прессинг. Путин — первый премьер, который в новогоднюю ночь вылетел в Чечню и был вместе в воюющей армией. Все больше складывается впечатление, что он действительно всерьез рассчитывает одержать в этой войне победу.
Понятно, что полный разгром боевиков и уничтожение криминального анклава, измотавшего за последнее десятилетие Россию, позволят Путину триумфально въехать в Кремль, имея столь необходимую для управления Россией харизму "сильного вождя". Было бы наивным предполагать, что сам Путин об этом не думает и не берет этого в расчет. Чеченская война вполне осознанно была положена его имиджмейкерами в основу не только предвыборной кампании, но и выстраивания политического образа как такового. Вопрос теперь только в одном: насколько искренен здесь сам Путин и каков он — настоящий?
Начать стоит с того, что Путин состоялся как личность и вырос в ПГУ — службе внешней разведки, и ему так или иначе присущи черты кадрового офицера. То есть он знает службу, знает психологию служилого сословия и это позволяет ему вполне объективно оценивать его настроения, знать его интересы.
Наблюдая за Путиным через призму политического карьеризма, нельзя не отметить, что в проведении военной кампании в Чечне он явно слишком безогляден. Карьерные интересы требуют от политика куда большей сдержанности и осторожности. Путин же, словно нарочно, упорно подставляет себя, демонстративно берет на себя ответственность за ход и исход второй кавказской войны. А ведь неудачи первой войны сломали карьеру и вышвырнули с политического Олимпа всех ее главных организаторов!
