Днепрова все обстоит как раз наоборот. Но я не вижу никакого смысла полемизировать с рецензентом, который, совершенно не ведая о существовании некоторой разницы между фантастическим рассказом и научно-популярной статьей, изрекает: "...Важнейшей задачей научно-популярной литературы является пропаганда среди молодежи достижений математики, ее идей и методов, стимуляция интереса к этой науке". Этак скоро кто-нибудь скажет, что в фантастику надо ввести таблицы логарифмов, чтобы школьники, занимаясь внеклассным чтением, поглубже усвоили их.
Надеюсь, сия рецензия заставит А. Днепрова отказаться на будущее от высказываний такого рода: "Может быть, литературной критике стоит задуматься: не является ли эта когорта писателей-ученых именно тем отделом научных фантастов при "настоящей науке", которые генерируют идеи для дальнейшей научной и практической разработки?" Итак, отдел при "настоящей" науке, узковедомственное, хотя и полезное назначение. А что, разве не почетно "генерировать идеи" для практической разработки? Жаль, что, по признанию самого А. Днепрова, ученые еще не оценили вклада писателей в деятельность академических институтов и относятся к научной фантастике неважно.
Я думаю, что А. Днепров встал бы в тупик, если бы попытался решать вопрос о "генерации идей" применительно к некоторым своим произведениям. Впрочем, может быть, он считает иначе, но боюсь все же, что рассказ "Крабы идут по острову" не был задуман с единственной или хотя бы главной целью направить усилия ученых на создание самовоспроизводящихся машин, а "Глиняный бог" создавался не для того, чтобы подтолкнуть разработку кремнийорганических полимеров. Напротив, писатель руководствовался вполне определенной политической целью: создать памфлет на милитаризм, продажную, человеконенавистническую науку. Остроумный ход в "Крабах..." как нельзя лучше служит этой задаче: делец инженер Куклинг, создавший в военных целях кибернетических крабов - "пожирателей металла", решает стравить их друг с другом на пустынном острове, чтобы в процессе "естественного" отбора получить наиболее агрессивную "породу".
Столкновение прогрессивной научной идеи с низменной целью приводит в конце концов Куклинга к краху. Фантастическая выдумка, сюжет и идея этого рассказа составляют неразрывное целое, что и делает "Крабов..." одним из удачных образцов новой советской фантастики.
А с другой стороны, рассказ "Лицом к стене", казалось бы, наиболее отвечающий теоретическим построениям А. Днепрова, представляется мне попросту неинтересным.
Конечно, в фантастике могут быть идеи, которые получают свое развитие и даже прямое воплощение в науке и технике. Вполне можно себе представить, что иное произведение и вправду подтолкнет какого-либо исследователя. Я, например, убежден, что рано или поздно будет создан чудо-материал, подобный "нейтриду", столь детально описанному В. Савченко в повести "Черные звезды". После создания лазеров редкая статья о научной фантастике обходится без упоминания о "Гиперболоиде инженера Гарина". Можно вспомнить, что еще раньше сходную идею выдвинул Уэллс, вооруживший своих марсиан тепловым лучом. Но, во-первых, совпадение чисто внешнее, случайное: ни Уэллс, ни Толстой не догадывались и не могли догадаться о квантовых генераторах. А во-вторых, - и это главное -романисты опять-таки ставили перед собой задачи совсем другого порядка. У того же Уэллса есть книга, в которой знаменитый английский фантаст предсказал атомную бомбу задолго до ее действительного появления. Ну что же?
Разве не ясно, что Уэллс выступает здесь не как научный, а как общественный пророк, и это куда более существенно.
Если бы А. Днепров подразумевал под "генерацией идей" свойство фантастики развивать воображение, воспитывать смелость мышления, воспитывать умение рвать с устоявшимися представлениями, воспитывать драгоценное умение мечтать, тогда было бы все правильно. Но успешно решать эти задачи фантастика сможет, только будучи литературой "первого сорта", высокохудожественной литературой. Именно на этом нужно делать акцент.
Тем не менее я считаю публикацию статьи А. Днепрова фактом положительным. Истина может родиться только тогда, когда вокруг фантастики будет заведен большой разговор, спор, дискуссия. Правда, о фантастике в последнее время стали писать все чаще и чаще. Но, во-первых, круг критиков, всерьез занимающихся ею, очень узок, а во-вторых, их работы в основном печатаются в "фантастических" же изданиях - сборниках, альманахах, отдельных книгах. А это приводит к известной ограниченности такой критики и к ее излишней снисходительности, чем, в частности, грешат много сделавшие для популяризации нашей фантастической литературы ленинградские литераторы Е. Брандис и Вл. Дмитриевский.
А работы критиков, выступающих в других органах печати, часто страдают дилетантизмом, случайностью и просто недоброжелательным отношением к жанру.
Естествен вопрос: а почему бы не предположить, что их "ругань"
продиктована высокой требовательностью? Требовательность, конечно, вещь хорошая. Больше того, можно согласиться со многими конкретными замечаниями, но беда в том, что чаще всего в таких статьях широко используют один известный прием: берутся (в таких случаях говорят "вырываются") две-три цитаты, пусть даже и вправду неудачные, на этом основании объявляется безнадежным все произведение и даже делаются далеко идущие выводы в отношении целого жанра. Авторы статей не утруждают себя доказательствами того, что данные эпизоды, сцены, фразы типичны для всего творчества критикуемого писателя или для всей нашей фантастики, Подобная "методика" особенно заметна в отношении критиков к творчеству братьев Стругацких, которые в той или иной степени упоминаются почти в каждой статье по фантастике, в том числе у В.
Лукьянина и Ю. Котляра. "Ножницы" между недоброжелательностью критики и отношением читателей здесь очень велики.
Ежегодно появляющиеся книги А. и Б. Стругацких написаны весело и занимательно, они оптимистичны, хотя часто в них мы видим остроконфликтные и даже трагические ситуации. Если коротко сформулировать основную тему их творчества, то она будет звучать примерно так: подвиг во имя науки, во имя людей. Естественная тяга нашей молодежи к героике и обусловила огромную популярность книг Стругацких. Странным образом именно это обстоятельство не нравится В. Лукьянину, который, если несколько утрировать его претензии, считает, что подвигам, героическим поступкам, преодолению трудностей не должно быть места в мире будущего. В его представлении подвиг если и останется, то будет явлением заурядным, рядовым, запланированным, не выходящим за рамки обыденности. И уж ни в коем случае не результатом нарушения дисциплины. Можно подумать, что на подвиги надо будет получать письменные разрешения: "Товарищ начальник, разрешите мне в указанное время совершить подвиг".
У Стругацких была и средние, "проходные" работы, но нельзя не отметить их новых повестей "Попытка к бегству", "Далекая Радуга", "Трудно быть богом", "Суета вокруг дивана". Каждая из этих повестей - вещь достаточно своеобразная, чтобы потребовать особого разговора, но каждая из них служит блестящим подтверждением того, что фантастика это прежде всего литература, а не унылая популяризация научно-технических гипотез.
Взять хотя бы "Далекую Радугу". К этой повести применим, может быть, несколько странный для фантастического произведения эпитет "достоверность". Читая ее, начинаешь верить, что катастрофа, которая произошла на отданной в распоряжение физиков планете, и в самом деле могла быть. Начинаешь переживать и волноваться вместе с героями, начинаешь ставить себя на их место и размышлять: а как бы ты поступил в подобном случае?
В одном письме к Горькому Чехов приводит слова Льва Толстого:
"выдумывать можно все, что угодно, но нельзя выдумывать психологию".
А ведь как часто режущая ухо психологическая недостоверность, а еще чаще полное отсутствие мотивировок в поведении героев фантастических книг сводит на нет даже интересные замыслы. Подобный упрек неприменим к Стругацким. При этом я не хочу утверждать, что в их книгах все находится на грани совершенства и должно быть выставлено как нормативный образец. Далеко не все характеры разработаны одинаково подробно, есть и языковые "излишества" и неубедительное решение некоторых сцен. К сожалению, творчество Стругацких не подвергалось добросовестному и квалифицированному рецензированию.
Пока дело обходится только лихими кавалерийскими наскоками типа эссе Ю. Котляра. Право же, надо обладать весьма развитым отсутствием чувства юмора, чтобы увидеть в остроумно написанной "драке" между физиками за новое оборудование "крайне неудачную попытку представить ученых будущего этакими лихими анархистами и рвачами-самоснабженцами". Вот брошена такая фраза, и тут же сделан политический вывод: "Ведь по концепции самих же авторов: "Люди будущего те, кто сегодня исключение". Уж если таковы "исключения" в представлении Стругацких, то каковы же наши рядовые современники!"
