Есть и второстепенные, но очевидные недочёты фильма. Он просто изобилует биографическими неточностями. Так, нет в экранном изображении последнего пути Толстого ни его пребывания в Оптиной пустыни, ни его встречи с сестрой в Шамардинском монастыре – только пребывание на конечной станции его жизни Астапово. К умирающему отцу приехали все дети, в фильме же – только младшая дочь Александра (режиссёр разъяснил нам, что по мере уменьшения финансирования фильма убывали и его персонажи). В Астапове не было Валентина Булгакова, а в фильме он присутствует. Сцена прощания Софьи Андреевны с умирающим мужем (она была допущена к Толстому, когда он уже находился в бессознательном состоянии) во многом домыслена фантазией режиссёра, хотя, правда, решена в полном соответствии с «правдой чувств» и не вызывает, подобно вышеописанной постельной, отторжения и неприятия.
На экране вы не увидите подлинной Ясной Поляны – все пейзажи снимались в Германии (как было сказано, вследствие отсутствия финансирования с российской стороны), и создатели фильма добросовестно тщились приблизить немецкие виды к русской природе. Они попытались старательно, в деталях восстановить бытовые реалии и приметы России того времени, в том числе и обстановку яснополянского дома. Но для взыскательного русского зрителя на экране не хватает духа эпохи, той трудноуловимой духовной атмосферы, которая всегда окружает, подобно ауре, жизнь великого человека.
Многое в фильме сделано хорошо и старательно. Но достаточно ли этого, чтобы по-настоящему взволновать российских зрителей, которые ещё умеют и любят читать Льва Толстого? Наверное, «Последнее воскресение» было удостоено многих иностранных кинонаград и премий, в том числе номинаций на «Оскар» заслуженно и по праву, однако это обстоятельство тем более убеждает нас в том, что мы сегодня видим на наших экранах именно западную трагикомедию последнего года жизни великого русского писателя.
Наталья БЛУДИЛИНА, доктор филологических наук
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
«Не боюсь литературы. Боюсь площадной речи»
Киномеханика
«Не боюсь литературы. Боюсь площадной речи»
ПЕРСОНА
Спустя без малого два месяца после своего венецианского триумфа («Золотой Лев» за операторскую работу, призы ФИПРЕССИ и экуменического жюри) и по прошествии месяца с небольшим после фестиваля «Киношок» в Анапе, где его создатель получил приз за лучшую режиссуру, фильм Алексея ФЕДОРЧЕНКО «Овсянки» наконец вышел в долгожданный, относительно широкий российский прокат. Явление мало какой отечественной ленты было в последние годы столь интригующим – ведь ей стоя аплодировал и пел осанну сам Тарантино. Да и информация о сюжете, вращающемся вокруг куда как специфических обычаев якобы живущих в наши дни представителей древнего языческого племени меря, изрядно добавляла масла в огонь.
И ожидания оправдались. Правда, в определённом смысле. Ведь перед нами тот самый случай, когда фильм, что называется, «никого не оставляет равнодушным». С одной стороны, «Овсянок» печатно уподобили «Зеркалу» Тарковского, с другой – количество почти непечатных эпитетов, которыми наградили картину те же блогеры-киноманы, стало для него весьма нелицеприятным общественным зеркалом.
«ЛГ» дважды оценивала фильм в материалах своих корреспондентов «с мест событий». В репортаже из Венеции – в сугубо положительном плане, в заметках из Анапы – весьма критически. И теперь пришло, наверное, самое время предоставить слово создателю одной из самых заметных, как ни крути, отечественных лент 2010 года. Екатеринбургскому жителю, снявшему всего три полнометражных фильма, каждый из которых настолько не похож на другой, что они кажутся произведёнными совершенно разной режиссёрской рукой. Пожалуй, единственное, что их объединяет, это чётко чувствующаяся всякий раз, не столь уж широко распространённая в нашем нынешнем кинематографе рука автора.
«ЛГ»
– Однажды я услышала такое определение авторского кино – «сложный фильм о плохих людях». Значит, массовое кино – это простое кино о хороших людях. Вы же сняли авторское кино о хороших людях. Да ещё и с этнографией…
– «Овсянки» не этнография. Это история директора Нейского бумажного комбината, фотографа и чертёжницы этого же комбината. Всё действие происходит в Центральном Поволжье, в Костромской области.
Что касается кино о хороших людях, то оказывается, действительно, до сих пор у меня не было в фильмах «плохих парней». Я как-то об этом не думал. Наверное, всё-таки мне про хороших людей интереснее рассказывать. Когда я писал пресс-релиз к фильму, то искал всё, что можно, про овсянок. Это такие незаметные птички, лесные воробьи. Они бывают разные: серенькие, зелёненькие, жёлто-зелёненькие… И они прекрасно поют. Овсянок подсаживают к канарейкам, чтобы те научились у них петь. Такими же оказались герои фильма – неприметными и удивительными. Эти люди могут жить с тобой на лестничной площадке, и ты никогда не узнаешь, какие страсти и чувства кипят в их глубоких душах.
– В вашем фильме «Первые на Луне» был жёстко прописан социальный гротеск. Потом вы от него отказались…
– На самом деле и в «Первых на Луне» гротеска было очень мало. Это драма. Там есть, конечно, юмористические сцены. Многие их поставили на первый план и видят в них в худшем случае стёб, в лучшем – гротеск.
– А что для вас стояло на первом плане?
– Отношение государства к своим героям.
– Сейчас вас стала интересовать страсть?
– Любовь и страсть. В фильме «Железная дорога» (хотя это сказка для взрослых) меня интересовала слепая безумная ревность. В «Овсянках» в центре страшная ситуация – прощание с любимым человеком. Желание найти ответ на вопрос, как жить дальше, с этой потерей.
– Чем привлекла вас одноимённая повесть Дениса Осокина, по которой написан сценарий?
– Прозой привлекла. Она очень необычна. Денис, на мой взгляд, один из лучших писателей в стране. «Овсянки» – третья картина, которую мы делаем вместе. До этого был документальный фильм «Ветер Шувгей» – о заброшенном городе болгарских лесорубов в Республике Коми и «Шошо» – документальная сказка. О существовании «Овсянок» я узнал, когда мы заканчивали съёмки «Шошо» в деревне Шоруньжа-Унчо Моркинского района Республики Марий Эл. Этот языческий анклав – один из последних в Европе. Была зима – минус 40, и мы ночью пошли гулять. Небо звёздное, хорошо. Забрели в священную рощу. И там Денис вдруг сказал, что написал новую повесть «Овсянки». Я удивился, потому что мы тогда работали совсем над другим сценарием. Мы постояли в роще, повязали полотенца на священные деревья…
– Вы хотите сказать, что гуляли с полотенцами?
– Мы захватили с собой куски ткани, которые повязывают на священные деревья. Роща посвящена богине Шочын-Ава, это верховная богиня марийской веры. И у неё есть специальное дерево. Так необычно начались для меня «Овсянки».
– А как вы вообще с Осокиным познакомились?
– В журнале «Знамя» в 2003 году я прочитал его повесть «Ангелы революции». И на целый год она стала моей любимой книгой. Я её читал от начала до конца и снова – по кругу. А потом взял билет в Казань и поехал искать Дениса. Нашёл. Мы познакомились, подружились. Теперь друг к другу в гости ездим.
Именно к Денису я поехал после кинофестиваля в Ханты-Мансийске, где ханты мне рассказали историю своих дедов. Участников фестиваля водили на экскурсию в чум. Знаете, такой показательный чум, где угощают олениной и где мне очень понравилось. Разговорился с его хозяевами. И они мне рассказали про историю Казымского восстания хантов в 1930-х годах. Я пошёл в Институт угроведения и весь фестиваль там просидел, просматривая книги, диссертации на эту тему. Накупил там книг по этнографии и истории. Всё это богатство я и привёз в Казань Осокину. А он написал сценарий под названием «Большая самоедская война».
– Хоть вы и подчеркнули, что «Овсянки» фильм не этнографический, вас, похоже, особо привлекает северная экзотика?
– К этнографии можно подходить с разных позиций. Можно – как канал Discovery. Дескать, вот племя, они пошли на охоту (рыбалку), поймали буйвола (удава, кита). А мне интересно, когда я в этих людях могу разглядеть мужчину и женщину, их отношения, любовь, ревность, ненависть… Для меня прелесть заключается в простых человеческих историях.
