Александр Дугин - Евразийский реванш России

Запад поддерживает атлантистски ориентированный ислам и борется против ислама евразийского. В отношении такой объективно и органически евразийской державы, как Россия, стратегия Запада однозначна: Россию необходимо поссорить с потенциальным союзником (евразийским исламом), а также поддержать все антироссийские подрывные действия всех сил «атлантизма в исламском обличии». Этой формулой и руководствуются американские и натовские стратеги, навязывая российскому руководству те правила международных внешне— и внутриполитических отношений, которые будут удовлетворять интересам «нового мирового порядка».

Так как геополитические интересы Запада транслируются внутри России посредством атлантистской агентуры влияния (прозападного лобби), то совершенно логичным становится внешне противоречивое и парадоксальное (если не учитывать геополитику) отношение либералов к чеченской кампании: с одной стороны, либералы помогали раздувать антиисламские настроения в российских массах, с другой стороны, проявляли солидарность с мусульманами там, где речь шла о нанесении ощутимого вреда России как евразийской оси.

Со стороны патриотов было бы также вполне логично руководствоваться строго геополитическим подходом, отбросив все эмоциональные или вкусовые предпочтения, конфессиональные противоречия, скорее преодолеть страшную память междоусобной войны. Но, увы, если геополитическое самосознание Запада в практической плоскости опирается на сотни серьезных аналитических центров, фондов и интеллектуальных институтов, которые впоследствии и снабжают геополитическими проектами проводников своей политики в других странах (среди прочего и российских либералов и «молодых реформаторов»), то геополитическое самосознание национальных сил России фрагментарно, поверхностно, случайно, эмоционально и неразвито.

Почти всеобщее геополитическое невежество патриотов крайне облегчает реализацию атлантистских планов и замедляет процесс пробуждения нашего народа и государства к исполнению органичной и естественной евразийской миссии.

Внутренний конфликт в Чечне во время первой (1994–1996) и второй (1999–2009) кампаний обусловлен радикальной разнородностью тех сил, которые были сплочены изначальной антироссийской кампанией. Можно очень условно сопоставить промосковские силы на ранних стадиях конфликта — Хасбулатов, Завгаев и т. д. — с позицией «исламских социалистов». Но ослабление и геополитическая самоликвидация Москвы, особенно в период практического полновластия там неприкрытых атлантистов, обрекла их позицию на неминуемое поражение. Против них и против Москвы сплотились три силы: национал-фундаменталистские, протурецкие (просвещенный исламизм) и ваххабитские, в основном импортированные извне. Здесь важно учитывать еще один фактор: чеченский ислам традиционно является практически исключительно суфийским по своей ориентации, совершенно чуждым саудовскому морализму, и, напротив, близким к шиитским и иранским моделям. Следовательно, органичный и последовательный чеченский фундаментализм с необходимостью окрашен в евразийские тона. Это отнюдь не означает автоматической симпатии к Москве как к основному полюсу Евразии, но в то же время практически исключает атлантистскую, прозападную ориентацию.

Протурецкая и ваххабитская линии имеют совершенно иное содержание. Это геополитические тенденции, которые вовлекают Чечню в новый цивилизационный контекст, не имеющий никаких исторических и духовных корней. Причем здесь важно указать на то, что современная светская Турция — член НАТО — к своим собственным фундаменталистским и национально-органическим силам относится крайне враждебно. И поэтому следует различать контакты некоторых чеченских фундаменталистов с турецкими исламистами проиранского толка, чаще всего находящимися вне закона и у себя на родине, в Турции, и ориентацию на официальную Анкару других, откровенно проатлантистских, чеченских лидеров.

Иными словами, в определенный момент для самих чеченцев должно было стать очевидным, что силы атлантистского ислама (ваххабизм) и протурецкое лобби навязывают Чечне такую модель, которая будет противоположна культурной, цивилизационной и религиозной специфике этого экзотического и своеобразного народа еще в большей степени, нежели исполнение воли Москвы.

Первым аккордом такого геополитического осознания является настоящий конфликт между сторонниками и противниками ваххабизма.

Другим ярким примером геополитической противоположности исламских сил являются основные действующие лица афганского конфликта 1980-х — 2010-х годов. Там также существовало несколько разнородных тенденций.

а) Исламский социализм Кармаля и Наджибуллы, утративший свои позиции вместе с падением СССР.

б) Широкая коалиция моджахедов, которая включала в себя как фундаменталистов проиранской ориентации, в основном суфиев, так и ваххабитски ориентированные группы, связанные одновременно с атлантистским руководством официального Пакистана. Впоследствии эти силы составили костяк антиталибского «Северного альянса» (1996–2001), ориентированного проирански и пророссийски одновременно. При этом региональные полевые командиры, пусть и номинально, лояльны проамериканскому правительству Хамида Карзая.

в) Фундаменталистское ваххабитское движение «Талибан», ориентирующееся на Саудовскую Аравию, Пакистан, и опосредованно — на атлантистские страны.

г) Просвещенный исламизм — действующая власть Исламской республики Афганистан.

После падения Наджибуллы основная линия конфликта прошла внутри этой второй группы. Движение талибов представляет собой откровенно атлантистский вектор, поддерживаемый через Пакистан Западом, а остальные суфийские и проиранские группы — таджиков Ахмад-шах Масуда и Раббани, узбека Дустума и хазарийца Халила — выступили против коалиции талибов. Показательно, что в какой-то момент успехи атлантистов-талибов заставили антиатлантистских моджахедов искать союза даже с Москвой, что, на самом деле, следовало бы сделать намного раньше.

Ясное понимание геополитических закономерностей в этой сфере помогает понять и конфликт в Таджикистане 1992–1997 гг., в котором, к счастью, ваххабитский и проталибский фактор недостаточно силен, и арьергардные — в историческом смысле — бои велись между исламским социализмом Рахмонова и фундаменталистами суфистского, проиранского толка. Кстати, подпитываемая из Афганистана таджикская оппозиция резко смягчила свои требования и пошла на переговорный процесс именно тогда, когда в самом Афганистане моджахеды-суфии едва не были сметены волной талибов и перед лицом тотального поражения обратились за стратегической помощью к Москве.

Геополитическое мышление является единственно адекватным в современном мире. Независимо от того, принимаем ли мы выводы и методы геополитики или нет, сама логика событий заставит нас считаться с этой реальностью, так как на геополитике построена вся стратегическая методика Запада, который на данный момент остался единственным хозяином планеты. Там, где его торжество неполно, там его геополитические требования не соблюдаются или соблюдаются плохо. Но от этого сила давления — а оно очень реально и действенно — отнюдь не уменьшается. Следовательно, и в случае России наличие у политического руководства страны и даже у простых патриотов и людей с обостренным чувством гражданственности базовых навыков геополитического самосознания является необходимым требованием. И напротив, геополитическое невежество в такой критической ситуации, в которой мы находимся, просто преступно.

Объективная логика геополитики диктует со всей очевидностью и недвусмысленностью необходимость скорейшего стратегического альянса всех евразийских сил, какой бы ни была их конфессиональная, расовая, культурная или идеологическая принадлежность. В частности, сам собой напрашивается российско-исламский пакт, координация общей стратегии Москвы и тех течений в исламе, которые ориентированы на Иран, суфизм, фундаментализм почвенного, континентального и антизападного типа. Это касается как внешнеполитических, так и внутриполитических проектов.

Из такой общей установки уже нетрудно вывести целый веер рекомендаций политическому руководству и силовым министерствам России в отношении ситуации в Чечне и, шире, на Северном Кавказе. Евразийский чеченский ислам, который совсем недавно рассматривался исключительно как непримиримый враг, на самом деле в 2000-е годы проявил свое геополитическое и цивилизационное качество, а оно отмечено явным евразийством.