Ознакомительная версия.
Идея не может быть абстрактной. Идея — не стихи и не псалмы. Как военный приказ, идея требует конкретики. В этом отличие идеи от веры. Идея отвечает за базар. Она не прячется, как каракатица, в облаке обтекаемых определений и «смыслов», она называет вещи своими именами. Идея — это фундамент. Песок или облако фундаментом быть не могут. Наступает момент, когда метафизика, образность, символизм и абстракция, исчерпав свой созидательный потенциал, превращаются в препятствие, в отвлекающие внимание тепловые ловушки. Не дурак сказал, что идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами. Чтобы отразить агрессию, необходимо мобилизовать массы. Чтобы мобилизовать массы, идея должна ОСВОБОДИТЬСЯ ОТ БЕСПРЕДМЕТНОГО ИДЕАЛИЗМА. Только тогда могут появиться агитаторы-толмачи — люди, способные идти в народ и жечь глаголом сердца.
Самым эффективным и мощным инструментом информационного противодействия на ближайшие 2–3 года остаётся Центральное Телевидение. Сегодня оно фактически является единственной в стране политической партией. Правда, партией без идеологии. Вернее, идеологию ей заменяет дикий винегрет из ошмётков либерализма, кубиков патриотизма и мелко нарезанной ностальгии по СССР. В случае резкого ухудшения обстановки (а именно это происходит прямо сейчас, по всем направлениям) нам понадобится мобилизация народа, экономики и обороны. Следовательно, государству не-ми-ну-емо придётся избавляться от нынешнего винегрета, запускать санацию СМИ, мытьём или катаньем вырабатывать мобилизационную идеологию — боеприпас для пропагандистской артиллерии. Здесь, увы, никаких шансов ускорить процесс нет. Можно лишь уговаривать государство, подталкивать его в спину, тянуть за штанину в нужном направлении.
С учётом стремительно усложняющегося информационного ландшафта (распространение широкополосного интернета, социальных сетей, утрата привычки к телесмотрению, старение базовой аудитории) через 2–3 года мобилизационный потенциал Центрального Телевидения резко сократится. Наблюдения показывают, что в такой хаотизированной среде кратно возрастает роль одиночных, самостоятельных информационных ресурсов. Чем сложнее система — тем выше роль одиночки. Новые технологии открывают дорогу для принципиально новой генерации информационных бойцов — людей, способных вести аудиовизуальную пропаганду без связи с редакцией, коллективом, партией, государством. У американцев есть термин: One Man Army. Такой сверхкомпактной армии, конечно, не по силам планировать и осуществлять задачи макроуровня (то есть она не сможет радикально изменить положение дел), зато она может оказывать внезапное и сильное точечное воздействие на противника. Речь не об уходе в партизанщину, не об отказе от коллективных и централизованных усилий, а о концепции вирусного информационного противодействия, когда помощь общему делу может оказывать «один в поле воин» — человек, никому не подчиняющийся, ни с кем не связанный, не получающий ни от кого финансирования и вообще, возможно, находящийся за тысячи километров от главных театров информационных действий. Собственно, что-то подобное и пытается сейчас организовать противоположная сторона, объявив на Украине «призыв в информационные войска».
Черная геополитическая трансплатология отрезания Косово от Сербии
Ровно 7 лет назад от Сербии отрезали Косово. Это была такая показательная геополитическая хирургия, абсолютно в стиле черных трансплантологов, с 1991 по 1999 разбиравших граждан экс-Югославии на органы для европейских и американских клиник. Под местным, либеральным наркозом страна, лишившаяся последовательно Словении, Хорватии, Македонии, Боснии, Черногории, уже не чувствовала боли и не оказывала сопротивления. Снявши голову, по волосам не плачут. Великая Сербия? Какой из югославских обрубков может хотя бы в чем-то, хотя бы отдаленно сравниться с весьма относительным величием СФРЮ?
Операция производилась открыто, публично, демонстративно. Зажимы, пинцеты, кусачки. Решения принимал консилиум евроатлантических врачей с привлечением стажеров-практикантов. Учитесь! Каждый взмах скальпеля фиксировался в бесчисленных протоколах и конвенциях. Белые халаты. Голубые каски. Скрупулезный Холбрук. Педантичная Олбрайт. Подтянутый Уэсли Кларк. Юная Саманта Пауэр, студентка еще, работающая над своей курсовой. Будущая звезда СНН Кристиан Аманпур — с микрофоном — и муж ее, помощник госсекретаря Джеймс Рубин — с черной папочкой. Югославия подарила каждому из них головокружительную карьеру. Начавшись с гуманитарных интервенций, операция завершилась голосованием об отделении Косова в феврале 2008.
Мог ли кто-то вмешаться, поймать хирурга за тонкую кисть? Единственный дальний родственник пациента валялся в приемном покое в луже собственной мочи и лишь иногда, протрезвев, грозил вышибить в операционную двери. Его никто не боялся, через него аккуратно перешагивали, от него ничего не скрывали. Напротив, ему приносили на подпись документы, где оставалось только поставить фирменную загогулину в графе «родственники донора». В глубине своей осоловевшей души родственник понимал, что в эти светящиеся, стерильные коридоры он должен будет войти следующим, как только операционный стол освободится, а с кафеля вытрут красные лужи.
Никаких тайн. На Балканах побывали сотни российских журналистов. Показаны десятки хороших, правдивых, увлекательных документальных фильмов о том, что Югославия сегодня — это Россия завтра. Ну и вот оно — завтра. Оказывается, завтра нельзя остановить даже самыми талантливыми документальными фильмами.
«Мы предали своего царя. Мы плохой народ. Мы не заслуживаем права жить», — со слезами говорит знакомая сербка, одна из тысяч сербов, нашедших прибежище в Москве. Это очень распространенное и среди сербов, и среди русских суицидальное настроение часто пытаются выдавать за пафос покаяния. На самом деле это — геополитический некроз. Бесконечными граффити он проступает на облупившихся стенах белградских многоэтажек. Разодранным и грязным триколором склоняется над горами мусора вдоль реки Ибар. Симптомы некроза — нищета и безработица, сектантство и мракобесие, радужные парады на одной стороне улицы и угрюмый, бритоголовый реваншизм на другой. Европа? Пожалуй.
Стань почкой европейца, печенью американца. Сроднись с ними хотя бы так. Говорят, хорват Тито был плох. Но когда красную югославскую звезду меняли на кресты и полумесяцы, кто мог подумать, что совсем скоро одинаково голодно и холодно станет и в Великом Косове, и в Великой Боснии, и в Великой Сербии? Потому что жизнь есть там, где есть промышленность и работа. А там, где под болтовню о национальном достоинстве проведена приватизация, где правят бал шулер и барыга — неважно, какой крови и веры — там рано или поздно в продажу поступят человеческие органы.
После отделения Косова сербы вышли на скорбный молебен. Он завершился футбольными погромами, сожжением Макдональдса и американского консульства. Американцы смотрели на это дело спокойно — как на конвульсии. Конвульсии закономерные и безопасные, заранее учтенные историей болезни. Все под контролем. Тот день, вернее, ту ночь мы освещали в прямом эфире. Вот тогда и просвистела пресловутая «заслуженная пуля» в адрес одного из ассистировавших умерщвлению Югославии политиков. Семь лет прошло. Сколько сегодня, после Майдана, после Донбасса, весит та пуля, вызвавшая взрыв негодования либеральной общественности?
От наших крайних съемок в Косове остался неиспользованным фрагмент, который я часто пересматриваю. Какая-то конференция в университете Косовской Митровицы. «Будущее сербского мира и сербского языка…» Вот эта девушка с гусле, деревенской скрипкой… Кажется, будто струной из конского волоса она без анестезии пилит вам душу пополам.
О классовом характере событий в Новороссии
Посмотрел два крайне любопытных видео — совместное заявление Мозгового, Козицына, Плотницкого и импровизированный телемост между Мозговым и командирами украинских подразделений. На мой взгляд, и появление единого командования в ЛНР, и тезисы, затронутые в общении противоборствующих сторон, подтверждают то, о чем говорил давно — какими бы взглядами ни руководствовалось ополчение в Новороссии (и патриотическое большинство в России) мадам История будет коленом выгибать ситуацию так, что у ситуации этой появится не национальное, а классовое измерение.
Неважно, как будет называться государство, очищенное от олигархов и фашистов. Неважно, какими будут его границы. Важно, что в какой-то момент, устав убивать друг друга, люди по обе стороны фронта зададут-таки себе вопрос — кому это выгодно? И точно так же, как в 1917 году (не раз упомянутом Мозговым), ответят себе — это выгодно иностранному барыге, это выгодно местечковому маркитанту, это выгодно производящим оружие железным баронам, но это не выгодно нам. «Братание» на фронте и совместное наведение порядка (и в олигархическом Киеве, и в олигархической Москве) — это очень интересные мысли, и несколько удивительно, что они прозвучали всего через полгода после начала боевых действий. Чем это вызвано и чем закончится, можно только гадать. Но если рассуждать логически, то картина получается следующая.
Ознакомительная версия.
