Поступок редактора «Нового времени» по отношению к кавалергардам оправдать невозможно: назвать весь полк «пустоголовым» выходка наглая, дерзкая; такой поступок всегда должен быть ответственен. Но не надобно забывать, что режущий в этом случае глаза дым взялся не сам собою, а пробился из пламени, которое горит на дворе литературы нашей не со вчерашнего дня, что это тираническое, презрительное поведение литературы относительно общества и его членов, пример которого подал деспотический редактор «Полярной звезды» и «Колокола», никогда не затруднявшийся вразумлять русское общество и частных его членов самыми непозволительными ругательствами, не новость у нас, что несколько лет назад оно даже было в большей моде, чем теперь. Некоторые журналисты у нас, к сожалению, привыкли слишком бесцеремонно обращаться с самолюбием членов общества и швыряют обидные слова, нимало не взвешивая тяжести заключающегося в словах оскорбления. Бесцеремонность многих дееписателей нашей общественной жизни давно уже достигла у нас крайних пределов, и давно говорилось в печати, что надо бросить эти базарные привычки, а не давать им усиливаться; но слушать не хотели. В конце прошлого года к нам обратился литератор Крестовский с просьбою дать в газете место его письму, в котором он грозился «воздействовать» на фельетонистов, издевавшихся над тем, что он пошел в уланские юнкера. Мы исполнили его просьбу. Не знаем, пробовал ли Крестовский «воздействовать» на фельетонистов, но знаем, что фельетонисты еще ожесточеннее после того стали преследовать имя Крестовского. Дурной навык безответственно кидаться на тех, которые «едут и свищут», натолкнул на таких, которые «наехав не спускают», и вот одному из редакторов пришлось давать самые странные «клятвенные обещания» сторониться в своей газете от всякого военного и лепетать школьнические извинения. Смотря с этой точки зрения (нам кажется, единственно верной) на рассказанный нами случай между г. Киркором и гг. кавалергардами, мы имели, надеемся, право сказать, что случай этот вовсе не смешной, что здесь г. Киркор явился не больше, как козлом-грехоносцем, уносящим в пустыню многое множество грехов нашей печати против общества и его членов, что он представил весьма поучительный пример того, в какое скверное положение может иногда быть поставлен публицист, забывающий права общества и свои обязанности к нему. Для доказательства справедливости сказанного нами достаточно прочесть штук пять передовых статей «великосветской» «Вести», когда она полемизирует с «Московскими ведомостями». Здесь, в этой аристократической газете, найдете вы такое множество больше чем демократических, чисто охлократических выражений, что их хватило бы самому страстному охотнику ругаться при самом продолжительном уличном препирательстве. «Санкюлоты», «голодные, оборванные коммунисты», «завистливые социалисты», «азияты», «члены демократического ржонда», «канцелярские демократы» и тому подобные прозвища прилагались этою изящною салонною газетою к русским чиновникам, служившим русскому делу в Западном крае, не раз и не два, а зачастую. Противный лагерь также большею частию не оставался в долгу, а в промежутках между схватками крупные слова сыпались и с той, и с другой стороны, без сомнения, не много способствуя развитию сдержанности в собратах по публицистике и в самой публике. Перепалки эти не ограничивались безвредными ругательствами, дело зачастую доходило до доносов друг на друга правительству или обществу. Подобные литературные зрелища не могли не ронять в глазах общества достоинства и прав печати. Сам родоначальник печатной бесцеремонности у нас, г. Герцен, когда ему довелось испытать на себе изобретенный им способ тиранического обхождения с лицами, выразил в письме Огареву свое удивление: «Бесцеремонность наших противников (то есть русских писателей) сначала удивляла нас, потом удивление прошло. Мы увидели ясно, что не составляем исключения и что между собою они говорят тем же языком, и даже еще хуже». Отец не узнал своего кровного детища!..
Отечественная печать оказала несомненные и весьма важные услуги русскому обществу в последние годы: сознание своих заслуг привело ее в некоторое упоение, она возымела чрезмерное доверие к себе и презрение к живым лицам и существующим фактам жизни. Она заразилась тираническими склонностями. В подобном состоянии находилась печать на западе в конце XVIII века, и вот что говорит об этой эпохе Гизо: «К торжеству человеческого разума в конце XVIII века присоединилась доля заблуждения и тирании, — доля несомненно значительная; не будем обманывать себя и признаемся в этом открыто и громко. Эта доля заблуждения и тирании была в особенности последствием упоения, в которое повергнут был человеческий разум беспредельностью приобретенной им власти. Обязанность и, по моему мнению, заслуга нашего времени заключается в сознании той истины, что всякая власть, умственная или материальная, кому бы она ни принадлежала, правительствам или народам, мыслителям или государственным людям, в какой бы сфере она ни действовала, — что всякая человеческая власть носит в самой себе враждебный недостаток, зародыш слабости и злоупотреблений, необходимо требующий точного определения ее формы и размеров. Общая свобода всех прав, всех интересов и мнений, свободное раскрытие всех влияний и законное совместное существование всех их — вот единственная система, при которой всякая сила, всякая власть может быть заключена в законных пределах, без стеснения для других общественных элементов». Что для других миновало, то у нас еще только переживается.
Возвращаясь к киркоровской истории, мы можем сказать, что она есть только естественное проявление ненормальности отношений между литературою и обществом, что здесь литературному насилию, литературной тирании оскорбленные члены общества противопоставили насилие силы, тиранию угроз физических. Мы не видим никаких разумных оснований ликовать при этом случае выбивания клина клином, при этом случае замены одного более тонкого, более духовного и во всяком случае более сносного деспотизма другим, более вещественным и более осязаемым. Мы признаем в поступке Киркора достаточный повод к привлечению его к ответственности, но мы имеем в свою очередь право взглянуть на основательность и несовременность мер, предпринятых обиженными к наказанию обидчика. Но об этом в другой раз. А теперь повторим, что мы и против тирании печати над обществом и его членами, и против непосредственных расправ общества и его членов с печатью; мы стоим за свободу и неприкосновенность прав и печати, и общества, и желаем, чтобы насилия и оскорбления, наносимые ими друг другу, рассматривались и решались на нейтральных, международных, так сказать, судилищах. В противном случае для печати создается враг более сильный, чем цензура и чем самое ретроградное правительство; этот враг — каждый в массе.
Предполагаемое авторство Н. С. Лескова. 1869 год.
