Вот, пожалуй, всё пока. Как видишь, ничего определенного я тебе не написал. Роман писать не буду — дешевка, все равно не справимся. Письмо Ефремову — согласен. Подай проект на утверждение. Я дополню и перешлю тебе. Тогда пошлешь.
Пленку нужно. Скучно.
Жму руку, целую — твой Арк.
P. S. Смотри за мамой, не давай ей много работать. Помогай во всем.
Жду письма с нетерпением и с прискуливанием от скучишши.
АН в то время пытался писать все — фантастику и бытовую прозу, рассказы и романы, и даже пьесы. Помните, в ХС? «Я взял первую попавшуюся папку — с обломанными от ветхости углами, с одной только грязной тесемкой, с многочисленными полустертыми надписями на обложке, из которых разобрать можно было лишь какой-то старинный телефон, шестизначный, с буквой, да еще строчку иероглифов зелеными чернилами: „Сэйнэн дзидай-но саку“ — „Творения юношеских лет“. В эту папку я не заглядывал лет пятнадцать. Здесь всё было очень старое, времен Камчатки и даже раньше, времен Канска, Казани, ВИПа — выдирки из тетрадей в линейку, самодельные тетради, сшитые суровой ниткой, отдельные листки шершавой желтоватой бумаги, то ли оберточной, то ли просто дряхлой до невозможности, и все исписано от руки, ни единой строчки, ни единой буквы на машинке». Об этой папке (реальной папке!) еще будет рассказано, а пока заметим: «…легче и интереснее всего, пожалуй, писать пьесы…»
БН вспоминает о пьесах:
БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ 02.03.02
Как объясняется видимое противоречие: в театр Вы не ходили, а пьесу написать мечтали с давних пор и даже до «ЖГП» сделали несколько вариантов пьесы по «ТББ»?
БВИ. Абакан, Россия
Здесь нет никакого противоречия. АБС, оба (АН — в меньшей степени, БН — в большей) не любили театр, как ЗРЕЛИЩЕ, как ритуал, как вид светского развлечения, если угодно. Но они всегда с почтением и любовью относились к драматургии, как к виду ЛИТЕРАТУРЫ. Пьесы Шоу, Чехова, Пристли, Булгакова читались и перечитывались многократно и с наслаждением. Сам прием этот — ПЬЕСА! — позволяющий полностью исключить из произведения автора, оставив только героев и ситуацию (совсем как в реальной жизни!) — сам этот прием всегда казался нам чрезвычайно привлекательным. Поэтому «Жиды…» наши и получились пусть последним, но нежно любимым детищем, желанным и долгожданным.
ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 21 СЕНТЯБРЯ 1951, КАНСК — Л.
Mein lieber bruderchen!
Received your letter three days ago, but only to-day got up to answers. Your photos, I like them very much, though I think you'll spend down here something more interesting. The matter is, that I better like pictures of the common life, than those of important things. Still I'm very glad to know how that famous Tichov looks. As to your scepticism towards that insufficient mechanism of your telescope towers, hark at that and secure your own health. For this does'nt make any revolution in the Soviet astronomy.
I'm very glad then, that you have tried hot potatoes — I mean your journey and all that difficulties and other stuff connected with that.
As to the apples, I'm absolutely in line with your wishes that I should have been with you when tasting them. Down here there is no single apple or other fruits, and all of us are to be satisfied with poor cucumbers and nuts. Here in Kansk now we have possess no bread enough, no meat enough, no fruits enough, only vodka — no wine — only vodka. And we are killing our sorrows in it.
Reading? Anna Segers «The seventh cross», «The people revolution in China», well, you don't blame me — «Seven colours of rainbow» — ai-ai-ai!
Now I'm finishing, my boy. Waiting for your letters and so on so forth.
Kissing mama, shaking hands with you.
Good bye.
Your always
Ark.[77]
Следующее письмо АНа опять на английском. На обороте письма — отрывок лекции: «…между трудом и капиталом. Обострение классовой борьбы и необходимость научного обоснования борьбы для ее успешного ведения». И тут же: «Глупости» и иероглифы. Первая строка: «Орудия на огневой позиции установлены», вторая — «Вперед, вперед, войска вперед!».
ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 1 НОЯБРЯ 1951, КАНСК — Л.
My dear В!
Excuse my having been silent so long, but the situation down here in Kansk (I mean my personal affairs as well as the matters of my service) did not let me a damn split of time or mood to write to anybody and to you especially, because I know, that you, as well as me, don't like sentiments, and had I written to you during this very time my letter would have been overfilled with all sorts of complaints, regrets and so on, and so forth. Besides there was nothing substantial to write about: everything in our poor and miserable life is flowing dully and endlessly, without much to change and little to love.
The state of things down here never changed since that time, but my conscious cann't stand your silent, and still hot упреки (have forgotten the word), and I decided to write to you a pair of lines. First of all about my personal life.
I'm fed well, sleeping sound, drinking little. Work much; read much — and what sort of stuff am I reading? First of all — «Systems of the Universe» by a certain Gurvitch — a splendid outline of the history of the development of the human's views upon the Universe. Liked the book very much. Think you've already read it. Then reread Ostrovsky's «Plays» — very nice, «Another Such Victory» by an American — Weever, if I'm not mistaken — about the affairs in the USA, taken place in 1932, when MacArthur shot the veterans who had come to Washington to ask for their earned money. What else? In Japaneze — «[название иероглифами]» — «Don Juan in the Hell» by Kikuchikan, «[название иероглифами]» — «Before and after the Death» by Arisima Takeo. In English: reread «The War of the Worlds» by Wells, «Pickwick's Club» by Dickens and so on. That's all, I suppose.
The second — my service. Here there is very little to say about — service is service. Very much of work, indeed. Now I'm storming over the heads of my poor pupils and pressing out of them the last drop of oil. They are becoming thinner and thinner just upon one's eyes, but even can'nt complain — they are too frightened to move a finger against me. I am killing every spot of protest in the begetting.
Now, here I'm finishing. You write more often then you have been before, I need letters from mama and you badly, because by some reasons you don't need to know now I'm too lonely now. So, don't forget your poor brother.
I'll probably come to Leningrad about 24th of January 1952, and then we shall be gay and happy for a while.
Here is the End.
Kiss you and mama.
Your Ark.[78]
О своей службе в Канске АН рассказывал такую байку:
ИЗ: АНС-ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
Аркадий Натанович — дежурный по школе военных переводчиков в Канске. Только что приказом по армии офицерам было велено носить шашки. В обязанности дежурного входило приветствовать при построении школы ее начальника — низенького, небольшого роста полковника.
И вот утро, плац. Через плац неспешным шагом шествует полковник.
— Школа, смирно! — рявкает длинный, как жердь, офицер Стругацкий и, согласно уставу, выхватывает шашку из ножен, одновременно делая широкий шаг по направлению к командиру — шаг, больше похожий на выпад фехтовальщика. Начальство в растерянности пятится, стараясь не попасть под шашку на вымахе. Стругацкий делает еще один широкий шаг вперед — и командир, чтобы не быть зарубленным на месте, делает три мелких шажка назад, почти пускаясь в бегство.
Стругацкий в растерянности приостанавливает движение своей шашки, оставляя ее в каком-то незавершенном фехтовальном положении, но по инерции совершает следующий шаг, который оказывается роковым. Пятящийся в испуге начальник школы плюхается в пыль плаца.
Стругацкий наконец-то спохватывается, вспоминая о своих обязанностях дежурного, и, как будто ничего не произошло, берет шашку к ноге и начинает рапортовать лежащему в пыли полковнику:
— Товарищ командир! Канская школа военных переводчиков построена!..
А товарищ командир как-то боком поднимается, зло роняет «столько-то суток без увольнения!» — и с позором исчезает с плаца. Тут Аркадий Натанович догадывается оглянуться на военных переводчиков у себя за спиной — шеренга в величайшем восторге стоит по стойке «смирно», и кто-то, давясь хохотом, говорит шепотом Стругацкому:
— Скомандуй «вольно», идиот!
Неустроенность личного быта, оторванность от дома и родных, поднадоевшая уже, видимо, служба… И тут же — о сочинительстве, как о чем-то, может быть, единственно светлом в тогдашней жизни АНа.
ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 19 МАЯ 1952, КАНСК — Л.
My dear Bob!
Excuse me for my having been silent so long a while. But you — I mean you personally and mammy — were equally attentive towards me, and on your part it is much worse than on mine, because you a two and I am alone. You should write more often, otherwise till my next leave you will forget me. So I hope that you — you and ma — will respond my lamentations and be kind enough to send me at least one letter a week.
As to my life, it is as usual miserable and poor, as one of my best friends likes to say. I am terribly tired and exhausted and have no time to rest. I say «have no time to rest», but that doesn't mean that I overwork myself. True, I work much, but in some kind of normal situation (in respect of my family relations, flat) I would be able to enjoy all the pleasures of free time. Still the normal conditions of life don't exist for me, and I, to get rid of lonelines, thoughts and so on, am compelled to leave my home and go to friends and she-friends, spend time in the most silly way.
Still my lamentations are not to touch you, because all that is mixed up with more serious business. For instance, I go on with writing a book, have invented a new theme, read an excellent thing — «The Birth of Worlds». Now 1 know all the present theories of cosmogony. By the way, I can not comprehend, why Fesenkogot «Laureat Сталинской премии», if his theory is wrong and the Shmidt theory is acknowledged the only true? You, astronomers, are rather illogical, I should say.
After all I may insist upon saying, that I live all right. But I’m too lonely, Bob, too lonesome. Excuse my mistakes.
Best regards to ma and all of ours. Kiss and shake hand.
Your Ark.[79]
Неурядицы и однообразие усугублялись проблемами в личной жизни. Рассказывает БН:
ИЗ: БНС. Я ПЛОХО ПРЕДСТАВЛЯЮ БРАТА ВОСЬМИДЕСЯТИЛЕТНИМ
— Когда-то Вы рассказывали мне, что Аркадий Натанович был в свое время исключен из комсомола. За что, если не секрет?
— Это любопытная и даже романтическая история в стиле купринского «Поединка», но я не уверен, что Аркадий Натанович был бы доволен, если бы я стал ее сейчас рассказывать. Это никакая не семейная тайна, конечно, но говорили о ней у нас редко и неохотно.
