Не помню. Всякий раз, приезжая на родину, я видела его на лавке, летом - в трениках и с голым торсом, зимой - в ушанке и плащике. Он был частью ландшафта, и не сказать, чтобы совсем неосмысленной, он воплощал высокую вечную праздность, несуетность, непричастность к нашим идиотским передвижениям; мы уезжали в другие города, растили детей, возвращались, разводились, тосковали и радовались, - а друг детства, кажется, не сходил с места, чесал грудную шерсть да целовал пивное горло. Иногда узнавал меня: «Дай десяточку» - не больше. «Когда же он сидел?» - думаю я. Добрый парень получил первый срок сразу после армии, за участие в групповом изнасиловании - а он не участвовал, подставили, он пьяный спал на полу, я даже верю, что он спал, именно на полу, а второй - за то, что разбил стекло в ночной палатке, когда горели трубы, а третий еще за что-то - она уже и не говорит, за несущественное, - и загнулся в тюремной больничке от почечной недостаточности. Никто не виноват; мы дали ему все что могли; а как его хвалила учительница химии! Провинциальная итээровская семья - благопристойнейшая: БВЛ, портрет Высоцкого, абонементы в бассейн и филармонию, дача с гладиолусами. Ей, Анне Васильевне, всего 60 лет, последние пятнадцать она провела в преисподней. Рука плохо двигается, плохо зарастает ключица («Ну, бил, случалось»), от улыбки остались три передних зуба.
«Помню, конечно», - угрюмо бормочу я.
Он был добрый.
Он был замечательный.
Самая рядовая, дежурная, мучительно обыкновенная участь. Глухой российский стандарт.
Мы, родившиеся во второй половине шестидесятых, продолжаем хоронить ровесников.
Демографический «русский крест» похож на свастику со свободно развевающимися концами. Из левого верхнего угла падает кривая рождаемости, из нижнего левого - взлетает кривая смертности. Встретившись в точке 1992 года, они идут дальше, своей дорогой; победительная линия смерти первый раз спотыкается и падает в 1998-м, но уже немедленно подбирается и достигает пика (16 % на тысячу человек) к 2005 году; за 1999-2005 годы прирост смертности составил 315 тысяч человек, но в последние годы осторожно нисходит.
Линия жизни падала стремительно, почти вертикально. За постсоветское время рождаемость снизилась более чем вдвое, и лишь в последние два года родовые сертификаты приподнимают ее - тоже робко и неуверенно, но, кажется, вполне устойчиво.
Социологи называют это состояние феноменом сверхсмертности в России - и пытаются дать свои объяснения. В большом докладе «Алкогольная катастрофа: как остановить вымирание России?» ( Д. Халтурина, В. Коротаев, Российская академия госслужбы при президенте РФ) рассматриваются две основных гипотезы сверхсмертности - экономические последствия реформ и злоупотребления алкоголем, никотином и наркотиками. Авторы отдают безусловное предпочтение второй версии.
Экономические факторы, утверждают они, ссылаясь на отечественные и зарубежные социологические исследования, не стоит переоценивать - в странах с гораздо более низким уровнем жизни не наблюдается такой смертности. И, кстати, наибольшая продолжительность жизни в России - именно в беднейших и нестабильных регионах (Ингушетия и Дагестан). Экологический фактор тоже нельзя отнести к первостепенным - уровень химизации сельского хозяйства резко снизился («поля отдыхали») в середине 90-х (впрочем, экологическая безопасность не исчерпывается аграрными загрязнениями). Катастрофическое падение здравоохранения социологи тоже считают недостаточным для объяснения сверхсмертности - в странах Закавказья и Средней Азии состояние медицины много хуже российского, а живут дольше, катастрофы нет. Психологический мотив, неудовлетворенность жизнью, духовное неблагополучие? Но именно в те годы, когда, согласно соцопросам, уровень пессимизма российских мужчин 25-64 лет существенно снизился (1998-2001 гг.), прирост смертности составил 300 тысяч дополнительных смертей и превысил полтора процента от уровня страны.
Главная причина - рост потребления крепкого алкоголя; среднестатистический россиянин, включая младенцев, старух и беременных, выпивает 10 литров чистого спирта в год, а если считать вместе с суррогатами (паленая водка, парфюмерные, медицинские, технические жидкости) - от 12 до 14. В развитых странах среднедушевая норма - 2-3 литра. Специфика демографической ситуации - повышение смертности мужчин трудоспособного возраста. В самом деле - это бытовая эмпирика: мужики в расцвете лет помирают гораздо чаще, чем старики из аптечных очередей. Всякий, кто был на кладбище, может подтвердить: из земли сплошным частоколом выходят памятники 30-40-летним. Помним, любим, скорбим.
В исследовании из того же сборника («Смертность трудоспособного населения, алкоголь и продолжительность жизни в России») говорится об изменении «возрастного профиля смертности». Если за последнее советское двадцатилетие максимум увеличения смертности пришелся на возрастную группу 45-54 года, то в первые пятнадцать постсоветских лет смертность наиболее интенсивно росла в группе от 25 до 34 лет. Конечно, причиной тому не только алкоголь, но и насильственные смерти, и ДТП, но отравление алкоголем и смертность от связанных с ним болезней (болезни кровообращения) занимает лидирующие позиции. Например, в Ижевске - не самом пьющем регионе - доля умерших мужчин в состоянии алкогольного опьянения составила 62 процента от общего количества умерших.
При этом среднестатистический россиянин выпивает не намного больше, чем португалец, немец, австриец, ирландец или чех. По утверждениям Халтуриной-Коротаева, все дело в крепости напитка. Европейцы «растягивают удовольствие» - получают те же дозы этанола в долгоиграющем растворе - винах, коктейлях - и в совсем другой временной протяженности. Россияне пьют слишком быстро и большими дозами, поэтому отравление алкоголем у нас - это чаще всего не отравление суррогатом, а просто перебор водки (северные страны не производят вино - и не согреваются им), чрезмерная доза единовременно поступившего в кровь этанола. Международные стандарты предлагают считать binge drinking (максимумом безопасного потребления) - от 70 до 79 г этанола за вечер, норма для женщин - 55, 3 г. Сравним: 79 г - это 200 мл водки, 1 литр красного вина или 2 литра 4-х процентного пива. Нашему гражданину на один час хорошо если хватит. Поэтому самая питейная часть общества - мужчины трудоспособного возраста - и обеспечивают адские показатели смертности, пусть и пошедшей на убыль, но не переставшей быть «сверх». Снижение смертности в 2006 году (продолжительность мужской жизни выросла до 60,4 лет, женской - до 73 лет) в значительной степени связывают с реальным наступлением на рынок дешевого и крепкого алкоголя в России - 171-м законом «О государственном регулировании производства и оборота этилового спирта, алкогольной и спиртосодержащей продукции».
Предлагаемые меры - ограничительные, проще говоря - репрессивные. Ссылаясь на успешный опыт североевропейских стран, авторы докладов настаивают на уменьшении доступности алкоголя, в первую очередь крепкого, в сочетании с жесткой борьбой с суррогатами. Говорят о необходимости серьезного повышения цен на крепкий алкоголь (северным странам необходима как минимум 10-кратная разница между стоимостью одного и того же объема высокоградусных напитков и пива) и об увеличении акцизов на водку в 2-3 раза. Предлагают ввести госмонополию на производство непищевого спирта и госмонополию на розничную продажу спиртного. Утверждают, что смертность будет снижаться, если запретить реализацию спиртного в выходные (8-11 % смертности дают выходные дни), а водка будет продаваться только в специализированных магазинах, количество которых, опять-таки, должно быть ограничено (для примера: в Подмосковье сейчас одна точка, торгующая крепким алкоголем, приходится на 400 человек, а в Исландии - на 15, 9 тысяч человек - почувствуйте разницу).
Кроме того, авторы пишут о готовности населения к ограничительным мерам. Опросы ВЦИОМ 2005-2006 гг. подтверждают: 58 процентов населения заявили, что поддержали бы антиалкогольную кампанию, подобную кампании 1985 года, а почти треть населения готова поддержать сухой закон - полный запрет на производство и торговлю алкоголем. Рубить поэтические виноградники, как предполагается, больше не будут - иные вырублены, а иные далече, за госграницами.
Сам факт появления такого сборника симптоматичен: идет медленная и дальняя пристрелка к «сухому закону», апробация вариантов и подходов. Скорее всего, эти предложения, при всей их разумности, не будут восприняты в правительстве: их «антиводочная» тенденциозность выглядит слишком очевидной, и авторам будет довольно-таки трудно отбиться от обвинений в лоббировании экономических интересов виноделов. Но проблема, по всему судя, не в этом. Даже если бы, сугубо гипотетически, водке была бы объявлена священная война - это было бы очень серьезное, драматическое, а может быть, и трагическое противостояние с отечественной интеллигенцией. Посерьезнее, чем в горбачевскую кампанию.
