— Если резервист не идешь, Саакашвили четыре год дает. Турьма.
— А что вы должны делать? Приказ какой?
— Приказ кто дал? Он. Саакашвили.
— Сам? Или грузинский офицер, наверное, приехал?
— Да, да.
— Где он, этот грузинский офицер, Заза? Когда он приезжал?
— Прошлый год.
— С прошлого года резервисты?
— Да.
— И оружие вам выдали?
— Да.
— Ну и где ваше оружие, ребят?
— Там оставили. Не дома, там. Где был. Офицер.
— А офицер где живет?
— В городе.
— А как называется город?
— Ну, это… Гори, или как там. Терани (неразборчиво)… Там осталось. Он был, я не был резервист.
— А танки где, Заза?
Говорят по-грузински.
— Он говорит, не было танков.
— Не было танков? А что же нас сегодня, горохом из трубочки обстреливали? У вас приказ какой был?
— Ну, как стройбат, такой войска примерно.
— А что строили?
— Ну, так, работали, лопата.
— Траншеи рыли?
— Окоп, да.
— А где рыли?
— Не знаю. Он резервист. Один неделя был. И назад. Он говорит, нету в американской форме. Никто в село не приезжает.
— Нет, ребят… Не хотите вы говорить. Слушай, Заза, мы же завтра вперед пойдем, да?
— Да.
— А ты думаешь, ты здесь останешься? Бока в «Камазе» отлеживать?
— Да.
— Нет, дорогой. Ты первым пойдешь. Наши солдатики завтра пойдут на штурм, а ты перед ними пойдешь. На первом танке. Будете нашими проводниками. Мы тебя привяжем к носу БМП, тебя и Тамаза, и вас свои же первыми и сожгут. Видел, как сегодня танк горел?
— Да.
— Вот завтра в таком же танке ты гореть будешь. Вот до рассвета несколько часов осталось, вот вам несколько часов и жить. Хочешь этого?
— Да, да!
— Правда хочешь?
— Да! Хочу!
— Ну, завтра пойдем.
Понятно, что никто их никуда привязывать не будет. Представляю, какая была бы картина по всему миру — русские прикрываются щитом из заложников — мирных жителей. Хотя провалятся сутки со связанными руками в кузове при плюс тридцати тоже то еще удовольствие.
Комедия начинается по новой: «Ну, так, где танки, Заза?» «Лопата Саакашвили дал» Все ржут в полголоса. Какая-никакая, а развлекуха. Впрочем, мне надоедает:
— Оружие в селе есть?
— Да.
— Какое?
— Пулеметы, гранатометы, автоматы.
— Сколько?
— У резервистов.
— Завтра опять стрелять будут?
— Да.
— Где огневые точки? Окопы где?
— Нет окопов. Там деревья. На деревьях эта… стояли. Поселок.
— Откуда стреляли?
— Поселок.
— Резервистов сколько?
— Триста.
— И у всех оружие?
— Да.
— Мне кажется, ты врешь…
— Поселок. На деревья. Там.
Ладно, никакого толку здесь не будет. Снегу они и так уже рассказали все, что знали — а не знали они, похоже, ни черта — и больше из них ничего не вытянешь. А Снег информацией делится, не будет. Он вообще к прессе настороженно относится.
Решаю все же попробовать поспать. Слышу, как пленных связывают обратно:
— Не туго?
— Нет.
— Точно нормально? А то смотри, без рук останешься.
— Нормально. Хорошо.
Тамаз осмелел настолько, что решается попросить водки — похмелье у него, видимо, дикое. На что ему отвечают, что он совсем уже обнаглел. Живой, иголки под ногти никто не загоняет, сигарет дали, свитер дали, так сиди не рыпайся. Все-таки ваши по нам сегодня весь день долбили. И завтра еще будут.
Триста резервистов с гранатометами… Однако…
* * *
Танки стягиваются в село всю ночь. А под утро идут на нас. Свет прожекторов, дергаясь, ползет по улице к перекрестку и выползает на мост. А на мосту какая-то сволочь стоит и машет им фонариком. Долбаные резервисты! Какую подляну затеяли!
Вскакиваю и бегу куда-то. Навстречу бегут ямадаевцы. Разворачиваюсь и бегу с ними. Кто-то залегает и занимает оборону. С автоматом. Бегу обратно. Броуновское движение нарастает. Оружия нет. Про танкистов как-то не вспоминается. За дорогой уже наверняка резервисты со своими гранатометами.
Первый танк, ревя всеми своими движками и гусеницами, поворачивается в нашу сторону.
Хватаю две «мухи». Тут же бросаю. Нельзя мне, нельзя, я ж, блин, дитя света теперь, я не могу больше брать в руки оружие! Где Юра? Он может!
Второй и, кажется, третий танки ломят через сады прямо на штаб Ямадаева. Там все тихо. Залегли.
Первый танк взревывает и дергается вперед.
Между каналом и дорогой метров двадцать земли. Даже стрелять не надо. Подавят все гусеницами к чертям собачьим.
Залегаю в какой-то ямке. Рядом Артур с пулеметом. Лицо растеряно, но не в ужасе. Становится чуть полегче — все-таки пулемет, все-таки хоть что-то… хоть что-то…
Второй танк вылезает из садов, вползает на бровку и останавливается.
Никто не стреляет.
На перекрестке раздаются маты. Откидывается люк, кто-то спрыгивает на землю. К нему идет человек с фонариком. Русская речь.
— Танкисты?
— Да, да…
Обнимаются.
Свои.
Эти пять танков оказались из той, первой части колонны, которую вчера отрезали в селе. Это они обозначали себя из пулеметов, а наши светили им ракетами и выводили по рации. Первый вывел сержант Савранский. Остальные майор Виктор Баранов.
Село пустое, грузинская армия ушла, если кто и остался, то только резервисты в казармах, но и они не подают признаков жизни. Десантников тоже нет. Но где-то в селе еще гуляют пять наших БМП.
Баранов потом рассказывал:
— Крутились по полям. Нашли колонну. Пристроились в хвост. Едем. Колонна вдруг останавливается, с головного танка спрыгивает командир и идет ко мне. Смотрю, а он в натовской форме. Даю команду навести на головной, сам вскидываю автомат и беру его на прицел. Тот все понял. Стал на колени, автомат положил и крестится. Один танк я успеваю сжечь, а дальше — Герой Советского Союза посмертно. «Значит так, — говорю. — Ты направо, я налево, и мы друг друга не видели».
С рассветом выходят и бэхи. Переправляются через канал по броду.
* * *
Утром, как только взошло солнце, приехала разведка 71-го полка и сразу ушла в село. Пока они там, завтракаем. Крайний раз я ел… У миротворцев и ел. Позавчера вечером — тарелку гречки и яйцо.
Кто-то притаскивает натовский сухпай. Вкусно, но бестолково. Основных блюд два, ризотто с овощами и овощное рагу. Вегетарианские. Мяса ни грамма. В дополнительных пакетиках какой-то шоколад, джем, печенье, конфетки, сладости. По жаре еще нормально, а зимой этим не прокормиться.
Впрочем, есть почти не хочется. А вот пить… Жара началась сразу с восходом и каждую минуту температура только поднимается. В России воды больше, чем суши, а наполнить пару водовозок почему-то нельзя.
Смотрю, что наснимали на мой фотоаппарат. Отдавал его вчера кому-то, и краем уха слышал: «Подними голову! Голову подними!» Да и сам потом пару раз щелкнул. Не знал, как чеченцы отнесутся к моему поступку, поэтому, когда Сулим сказал, что резать никого не будет, пошел к пленным, присел на корточки, громко вякнул: «Голову подними!» и стал снимать, а сам шепотом: «Меня слушай. Убивать вас не будут. Не бойтесь».
Ну, так и есть. Пленные грузины крупным планом: лежащие на животе связанные люди с задранными в объектив лицами. В глазах полная обреченность. Ясно, что перед расстрелом.
С такими карточками только в плен попадать. Какой я к черту журналист. Иду на броне с одной из сторон, одет в форму, штаны в крови, в фотоаппарате расстрелянные. Какая тут к чертям беспристрастность.
Срочно все удаляю. Хотя и жалко, конечно — Пулитцеровская премия, не меньше.
Рядом Хитрый. Чистит автомат. За ночь веселость с него сошла.
— Только бы без танков сегодня, — говорит он. — Не люблю я танки. Тошнит меня от них.
Смотрю на него.
— Есть что-нибудь белое? — спрашиваю.
Он протягивает тряпочку, которой чистит автомат.
Повязываю.
* * *
Вода, вода, вода… На небе ни облачка. Стрекочут цикады. Жара не такая угнетающая, как в Чечне, но градусов под тридцать пять все же. В канале мутная грязная жидкость. Вверх по течению коровник. В воде валяется труп теленка. А, по фигу уже. Пьем из канала, заполняем бачки и баклажки. Надо было все же взять у медиков обеззараживающие таблетки. В селе наверняка есть колодец. Скорей бы уже…
* * *
Повторного штурма не было. Колонна развернулась и пошла обратно на Цхинвал. Настроение у всех радостное. Домой! Пехота лыбится. На бэхах трофеи — на фары-искатели нацеплены натовские пластиковые каски.
Оказалось, опять поворот проскочили. Километра через два вновь развернулись и попылили прямиком на Гори. Черт…
Идем опять по-походному. Без разведки. Без авиации. Без нихрена.
