Юлия МАМОЧЕВА
* * *
Танцуй под колокола! Танцуй под колокола:
о той, кем была, – как будто куда отбыла
настолько давно, что уже не тоскуешь о береге.
Одними пальцами, дальше – руками обеими,
всем телом,
смятенно,
на деле –
по собственной тени...
и с нею,
и ею –
танцуй под колокола!..
Закрой глаза
и из людной полуденной улицы
танцуй – вкруг своей оси – по своей Руси,
чтоб той, уж намаявшись, взять да и заиюлиться.
Как молишься – полуплача-полукамлая, –
по целой Земле; от Земли же – по кочкам галактик –
вот в этих кедах, вот в этом льняном халате
танцуй под колокола, под колоколами!..
Танцуй на глазах у туристов, ларьков, такси,
и вдруг осознай (но вслух не произноси!),
что тает обрыдлая
суетность
суетно
сует,
что это не ты,
но тобой
бескрайне танцуют;
что солнце на вкус –
действительно
апельсин.
Из окопа
Милая!.. Говорю с тобой – из окопа,
Каждое слово бабочкою выпуская
В мирное, мирное небо твоей души.
То, что – вслух – онемелым никак языком-то;
То, что – огромно, как перезвон пасхальный, –
Сердцем кричу тебе. Слышишь? Оно дрожит.
Нет... Не кричу. Рокочу! – огромной любовью,
В мякиш крошечной жизни зубами вцепясь.
Слышишь ведь: знаю, готовый к любому бою,
Кроме того,
в каком суждено –
...пасть.
Милая, мы четвёртый день под обстрелом!.. –
Эдак поймёшь, отчего пугают огнём.
Густо-седой,
воздух кажется
постарелым –
Чёрт! – точно всякий из нас, ст[?]ну... тонущих в нём.
Чёрт подери!.. Страшно, милая, как ни крепись мы –
Мы, не просившие ни золочёных – на лацканы,
Ни горячих, гремучих, свинцовых – в живот.
Знаешь, я ненавижу... себя – за письма
Тем матерям, чьих безусеньких, недоласканных
Хоронил,
стыдясь того,
что живой.
Братьев! Своих – хоронил в солёную грязь
Словно в бреду – рыдая и матерясь.
Милая... Слева! Славка, наш активист, –
Навзничь! И замер – глазами – пустыми, сурьм[?]яными.
Справа
умолк ничком
под вселенский визг –
Макс.
Из окопа один, как перст, – удивись! –
Нагло, как средний перст, устремлённый ввысь,
Каской-напёрстком торчу. Эх, помру безымянным!..
Слышишь ли?.. Каждый подохнет здесь безымянным!..
Там, наверху, хохочет шальной монтажист,
С нами сроднивший проклятое ремесло.
Тут пред глазами проносится целая жизнь
Между «Ложись!..» и «Господи, пронесло!»
Целая жизнь, что смеётся на мирном ветру...
Ты пред глазами – смеющаяся: «Обними?..»
Нет!.. Не паду!.. Нет – конечно, я здесь – не умру!..
Слышишь меня? Моя милая, милая, ми...
Баллада о цепи
Дева раз пришла к колдуну
И раскрыла тоску одну:
Мол, жених – на войну, а теперь – в плену!
Дай, верну его! Дай – верну!
Затянулся колдун папиросой,
Засмеялся, синеголосый.
– Эх, пленён! То не ложь, не ложь.
Но напрасно оборки-то мнёшь, –
Режет взор, что нож! – Женишка вернёшь:
Силе нет непосильных нош...
Дева плачет словами жаркими:
– Для того и жизни не жалко мне!
Изменился колдун в лице
И надел ей на шейку цепь.
– Эх, тогда, – говорит, – терпи!
Чудо-камень ищи! – говорит, –
Как ударишь им по цепи,
Тотчас золотом та возгорит;
Станет всё тебе – чёрный шёлк,
И вернётся домой женишок!..
Сказка сказывается – дело делается:
Побрела да по свету девица.
Ищет камень по свету безбрежному:
Поднимает и крупный, и крохотный,
Да о цепь, что чугунна по-прежнему,
Каждым бьёт: то со звоном, то с грохотом.
Уж и люди над нею хохочут,
Окликают да рожи корчат.
А иные – камнями в юродивую:
Первый кинул – другие целятся...
Улыбается им при народе она:
Ловит камушки да бьёт о цепь свою!..
Много лет прошло-утекло,
И далёко родное село...
Но гуляет село, пир велик да силён:
Возвратился с войны Семён!
Ест он, пьёт средь односельчан
И не знает, что в дальнем краю
Дура бродит слепая, зачем-то стуча
В цепь свою – в золотую свою.
Ольга ЛИТВИНОВА
Василёк
Что это – я уплываю куда-то вбок,
Или просто поехали двери, автобус «Жизнь»?
День колышет меня, как сорный смешной василёк –
Никому, низачем, – вырастающий во ржи.
Я сама не узн[?]ю, что я цветок,
Буду вырвана, выброшена, как сорняк,
Пропаду ни за что, низачем, просто так,
Если ты не найдёшь, не сорвёшь меня.
Оборот речи
У той самой аптеки стоя, у зимнего фонаря –
Вытащить из кармана твоё «и вам не хворать».
Глядя, как мёрзнет лампочка в нимбе мыльного пузыря –
Лицо своё снегу ветреному подставлять.
«И вам не хворать» – вот такой оборот речи.
Речь оборачивается, смотрит долго – в упор, в укор.
Короткая куртка, зябко, и озноб заползает на плечи,
Как незабытый и недосказанный разговор.
Ржавчина
Откроешь кран – оттуда внезапно ржавчина, муть.
Подумаешь: ужас какой! Рот, видно, тоже лучше не открывать...
Вдруг выскочит то, что мне не даёт заснуть,
Каждую ночь в подушку кричит и в тетрадь?
Вдруг выпорхнет стреляный тот дурной воробей,
Что клюёт синицу в руке и писклявых синичьих деток –
Посланник пролетающих надо мною с утра журавлей,
Спрятанный в тёплой чаще кудрявых моих волос-веток?
В трубах шорох и хрип, а потом – вода цвета засохших ран.
Закрываю. Жмурюсь. Жмусь к вам. Тепло. Истома...
Возвращаюсь в себя. Помедлив, опять открываю кран
И спускаю железную воду, пока никого нет дома.
Линза
У пирамидки много колец, но вершина – шар или конус.
В нём нет прохода насквозь – причал. Или – тупик?
Я тянусь к тебе всюду, ищу тебя (стрелка – полюс),
Вырастаю в ладонях твоих берёзкою, дамой пик.
Словно линза, усилившая луч и взгляд, –
Преломляешь меня, пока я мою посуду.
Повернусь: все молчавшие вещи – звенят,
И поют, и горят – и своих голосов не забудут.
Олово
Проснёшься к обеду, вымоешь голову...
Вроде не так уже давит, получше.
Говорят, кусочком серого олова
Стал солдатик прилежный – ты их не слушай.
Говорят, вечером с пеплом-золою
Выгребала кухарка из закопчённой печки
То, что и сейчас говорит с тобою, –
Балерины бумажной маленькое сердечко.
Ты их не слушай, не слушай! Лучше – смотри,
Как мы летим, как открывается небо – фреской!
Я закрываю глаза и считаю до «приходи»,
А потом – Данте, ветер, Паоло и Франческа...
Парта
Если ждать – неторопливо, несколько месяцев, –
В магазин привезут наконец нужного тона помаду.
Верю, что жизнь, приручив меня к пробнику, лестницу
Плетёную – всё-таки сбросит. Расстраиваться – не надо.
Не надо расстраиваться, говорю. Внутренний строй
Должен чисто звучать прозрачною квинтой, или квартой.
Каждый, если по-честному, знает свой,
И тайком царапает имя, сидя за ученической партой.
Звезда
Холодно. Сухо. Со дня на день – грянет снег.
Я иду, согревая дыханьем ороговевший воздух.
Вы со мной – навсегда. А уйдёте – вернётесь ко мне,
Так же, как вечером – возвращаются звёзды.
На холодной скамейке присев, я упорно ловлю вам звезду –
Леденея, чувствуя: изморозь прибирает к рукам сырость.
Возьмите вот эту: вдруг я замёрзну и не приду.
Оставьте её себе – как парашют. На вырост.
Теги: современная поэзия
Надеюсь, вы не принадлежите к тем, кто считает, что праздник 8 Марта придумали торговцы цветами, которые задним числом свалили всё на Клару Цеткин?
Не принадлежите? Правильно, я тоже. А как вам версия моего приятеля, математика-мистика? Он утверждает, что цифра "8" - это на самом деле поставленный на попа знак бесконечности, символизирующий вечную борьбу инь и ян в масштабах всей эпохи Водолея. Бред какой-то, да? Но звучит.
А ещё говорят, что 8 Марта – день мужского реванша за 23 февраля.
Что ж, стандартный подарочный набор из пены для бритья, лосьона и пары носков вряд ли способен подвигнуть мужика на ответное гусарство. Но самое удивительное, что подвигает! И довольно часто, говорят.
