Мазини с трудом выбрался из салона. Ноги у него затекли, колени ломило, в боку кололо, в голове стучало. Он оглядел родной двор и осторожно двинулся к двери подъезда. За спиной услышал рёв мотора.
«Может быть, идиоты?» – подумал Иннокентий, глядя вслед иномарке.
В квартиру Мазини заходил, стараясь изобразить на лице торжество победителя. Сын и дочь радостно схватили картонный чек и принялись наперебой гадать, что можно купить на миллион.
Букет цветов Иннокентий протянул жене. Валентина зарылась лицом в розы и заплакала.
– Видишь, а ты не верила. Говорила, что притворяюсь. Теперь заживём!
– Кеша, зачем ты себе-то врёшь? Я надеялась, что хоть там по-честному. А у них тоже ложь.
Из кухни выглянула тёща.
– Валюша, не расстраивайся, теперь, может быть, люди не будут над нами смеяться. Всё-таки выиграл.
– Мама, о чём ты? Я думала, что он оставит эту дурь! А теперь что?
– Валя, прекрати! Помогать людям – моё призвание, – по-петушиному выкрикнул Мазини.
– Конечно, – язвительно осадила его тёща. – Дома тебя и лампочку не заставишь ввернуть.
– Ладно, не будем ссориться, – вытирая слёзы, попросила Валентина. – Пойдёмте ужинать. Дети за стол! Папа голоден.
Иннокентию хотелось праздника. Но праздник не получился. На душе скребли кошки. Валентина сидела грустная и шампанское лишь пригубила. Мазини, подбадривая себя, залихватски осушил залпом полный бокал и принялся рассказывать, как он обставил своих соперников. Валентина делала вид, что внимательно слушает, но сама думала о своём, и получалось, что Иннокентий развлекает самого себя.
Нервное напряжение сказалось, и глаза победителя стали закрываться. Мазини, на ходу раздеваясь, прошёл в спальню, рухнул на супружеское ложе. Проснулся среди ночи. Стояла звенящая тишина. Он протянул руку в сторону жены, но ладонь нащупала лишь смятое одеяло. Иннокентий двинулся по квартире в поисках Валентины. На кухне никого не было. Он всласть попил компота и двинулся в сторону детской, но по дороге услышал, что из его кабинета-приёмной доносятся какие-то звуки, аккуратно приоткрыл дверь.
Перед иконами, которые Мазини развесил, чтобы убедить клиентов в связях с высшими силами, на коленях стояла Валентина и истово шептала:
– Господи, спаси мою семью, вразуми моего мужа. Останови его, Христа ради! Не дай нам погибнуть!
Говорила Валентина монотонно, тихим голосом, но с необычайной силой. Шёпот заполнял комнату до краёв. Жена была в полупрозрачной ночной рубашке. Из-под округлых ягодиц трогательно выглядывали босые розовые ступни. Она мерно отбивала поклоны, и, когда голова склонялась, то волосы, в свете дрожащей свечи, рассыпались золотым веером по полу.
Несколько секунд Мазини не мог прийти в себя от завораживающей картины, но постепенно его взгляд сосредоточился на просвечивающих сквозь сорочку аппетитных формах супруги. Он почувствовал непреодолимое желание и нетерпеливо кашлянул. Валентина испуганно ойкнула и растерянно поднялась с колен. Дрожащий свет свечи, пронизывающий ночную рубашку, ещё больше возбудил Иннокентия.
– Ну, что ты? Всё будет хорошо. Не пугайся.
Он обхватил её за талию и почувствовал, как под рукой дрожит горячее тело. Крепко прижал к себе и нетерпеливо прошептал:
– Теперь не убежишь от меня.
– Не надо, Кешенька, давай спать, – жалобно проговорила Валентина.
По голосу он понял, что жена заплакала, и это завело его ещё больше.
– Надо, ещё как надо, – срывающимся голосом прохрипел он и, задрав до подмышек рубаху, повалил её на диван, на котором осматривал посетителей и творил над ними магические пассы.
Валентина лежала бездвижно, беззвучно текли слёзы, мокрый холод которых зашедшийся в неистовстве Иннокентий ощущал на своём лице. Наконец он, как зверь, истомно простонал и, обессиленный, отвалился навзничь. Хотел напоследок сказать супруге что-то ласковое, но сознание его спуталось, и он сыто захрапел.
Проснулся Иннокентий поздно. В квартире никого не было. Он плотно позавтракал. Допивая приторное какао, вспомнил о лёгком ночном приключении и плотоядно ухмыльнулся – не истрачена ещё силушка!
В приподнятом настроении Иннокентий вышел на улицу и оторопело остановился. Перед подъездом стояла потрёпанная иномарка. Опершись тощим задом на капот, перед ней вальяжно покуривал горбоносый.
– Отдахнул, дарагой? Тыпер прынымаемся за работу.
Ноги у Иннокентия стали ватными, во рту пересохло.
Надо отметить, что Кеша был человеком впечатлительным и с лёгкостью убеждал в желаемом в первую очередь самого себя. О вчерашней поездке он не забывал, но неприятные воспоминания покрылись туманной завесой и представлялись недоразумением.
– Садысь, уважаемый. Едэм новый объект осматривать.
Вечером Иннокентий, вконец измотанный и раздавленный встречей с гоп-компанией, шёпотом рассказывал о произошедшем Валентине. Та смотрела на мужа полными ужаса глазами.
– Понимаешь, они всё равно попадутся. А я пойду как соучастник, а то ещё хуже – как организатор. Они полные идиоты – верят каждому моему слову, считают, что мои предсказания – гарантия их безопасности.
– Объясни им, что ты можешь ошибиться.
– Я пытался намекать, что гарантий не даю, но они не верят и грозят зарезать.
– Чувствовала, предупреждала тебя. Вот и пришла беда.
Валентина утёрла слёзы, вся подобралась, черты её лица обострились. В голосе зазвучала непреклонная уверенность.
– Надо идти в полицию. Это единственный выход.
– Ты что, ментов не знаешь? – отчаянно замахал руками Иннокентий. – Пропал я.
– Другого пути нет. Не решишься – погубишь себя и семью.
– Дура, – взвизгнул Мазини, – своими руками меня в тюрьму сажаешь!
– Кешенька, – ласковым, но не терпящим возражения голосом остудила его Валентина. – Когда вы обворуете вторую квартиру, никто не поверит, что ты жертва. – После паузы она добавила: – Не пойдёшь, я сама расскажу.
Иннокентий от отчаяния принялся тихо и протяжно подвывать.
Жена гладила его по голове и утешала:
– Всё будет хорошо. Господь нас не оставит. Только надо покаяться.
– Дура, это всё предрассудки. С чего ты такой богомольной стала?
– Всё с того, Кешенька, – устало ответила Валентина, – всё с того!
Следователь, к которому направили Иннокентия, был мрачный небритый мужичина, думал о чём-то своём, на посетителя не смотрел и старательно выковыривал скрепкой грязь из-под ногтей.
Рассказывая, Иннокентий с удивлением ощущал, что чувство вины перехватывает горло и голос дрожит от волнения.
Мужичина, всласть порыскав под ногтями, наконец вперил в посетителя мутноватый взор и зловеще проурчал:
– На чистосердечное признание решились? Похвально! Чистуху оформлять будем? Разумно. Сколько верёвочка ни вейся[?]
У Иннокентия и сердце упало в пятки. От неожиданности он потерял ход мыслей, и в голове судорожно застучало: тюрьма, тюрьма…
Он не заметил, что входная дверь отворилась и в кабинет вошёл человек с властными манерами и командирским голосом.
– Палыч, подними дело по автобазе. Наверху требуют.
Взгляд его задержался на Иннокентии. Глаза вспыхнули удивлением.
– Мазини? Интересно! Поздравляю! Я за вас болел. Вы молодцом! Какие заботы к нам привели?
Сердце Иннокентия вернулось на место, и он чётко изложил суть дела.
– Вот тебе, Палыч, и раскрытие. Готовьте операцию. Архаровцев возьмём с поличным.
После ухода начальника Палыч предстал перед Иннокентием милым, внимательным человеком, и щетина его казалась лёгкой интеллигентной небритостью. Он быстро и толково во всём разобрался.
Мазини по рекомендации следователя несколько раз встречался со своими криминальными приятелями, пока они наконец не остановили свой выбор на дорогущей квартире прямо под стенами Кремля. В ней воровскую четвёрку и повязали.
Но спокойствие недолго царило в доме Иннокентия. Как-то раз он беззаботно поднял трубку домашнего телефона и на своё «ал-лё» вместо приветствия услышал до жути знакомый голос горбоносого:
– Тэбэ не жит, скатына! Тваю радню до пятага калэна, как баранав рэзат буду!
В животе Мазини тоненько и жалобно заныло. Немного придя в себя, он набрал номер следователя.
Палыч от смущения закашлялся.
– Конвоиры лопухнулись. Но подельники на месте.
Валентина, зайдя в комнату, обнаружила на тахте неподвижно лежащего мужа. По бледному лицу и отрешённому взгляду она тут же догадалась: что-то стряслось. В период опасности это было обычное состояние мужа. Он замирал и, словно в летаргическом сне, мог лежать сутками, пока жизнь не приходила в норму.
Вялым и обречённым голосом Иннокентий рассказал о звонке.
Дальше, как всегда, действовала Валентина. Она подняла полицейское начальство. Заставила их вспомнить про закон о защите свидетелей. Мазиных стали охранять, а через месяц они уже жили в другом районе. Правда, подальше от центра и в квартире поменьше. Раньше в ней жил участливый следователь Палыч, поэтому обмен прошёл быстро.
