На станции Юрга вагон заполнили цыгане с великолепными испанскими лицами. Костик тотчас возомнил себя Романом Карменом: Мадрид в огне, съемки под бомбежкой, — однако вовремя опомнился — нет уж, лучше медведь!
Байкал Илькина ошеломил. Плоты бескрайними материками изгибались на выпуклой глади.
Костик даже усомнился: в самом ли деле кино способно создать эффект присутствия? Можно, конечно, показать на экране переполненные лесом гористые берега, черно-смоляным силуэтом баркаса на переднем плане оттенить стеклянистую гладь озера. Поверит зритель и в берега, и что воды в Байкале много. Но даже угости его перед сеансом калеными кедровыми орешками, обдай запахами свежей рыбы, оглуши его сиренами буксиров, потешным говорком бронзовокожих буряток, все равно на Байкале он не побывает!
На перроне в Слюдянке, опьяненный величием озера, излил душу Костик первому встречному путейцу в оранжевой робе. Сам в душе большой поэт, путеец помог Костику донести багаж до своего дома. Ночуй!
Костик попросил путейца робу снять, а напялить на голое тело овечью безрукавку мехом наружу — для колориту, значит… Огорошенной хозяйке дома сунул в руки вилы, у ног ее водрузил трехлитровую банку с молоком — для символики, значит… Попетушился вокруг них еще малость, потом, забыв про съедающий зарплату перерасход цветной пленки, растранжирил на живописно поглупевших хозяев добрый десяток метров. Руки дело не забыли: «Конвас» в руках по-прежнему устойчив. Отдохнувший глаз и вовсе разыгрался: свет солнечный, как экспонометр, чувствует.
«Туземцев заинтриговал, с дороги передохнул, сейчас и к озеру можно», — решил Костик. В один присест ополовинил банку с молоком, к ужину заказал вареной картошечки и потопал к Байкалу.
На берегу к вдохновенно снимающему Костику осмелились приблизиться двое зевак. Костик демонстративно повернулся к ним спиной. Однако двое за спиной спокойно ожидали, пока Костик окончит панораму, и про чувство такта похоже не подозревали.
«В румянец вогнать их, что ли?» Костик лихо развернул на зевак убийственно элегантный «Конвас». А развернув, невольно нажал спуск, так интересны оказались лица обоих…
У того, что ниже ростом, — землистого оттенка, стянутое сухими морщинками вокруг нежно-розового хрящеватого носа лицо. Зубы — в усмешке. До единого гнилые зубы. Поверх лба — косая челочка еще пятидесятых годов, словно он с тех пор так и усох нагловатым мальчиком. Не шелохнувшись стоит, все равно весь нервный, шальной какой-то, ткни его пальцем — задрыгает руками, ногами, что паяц. Второй — великан, на тело рыхлый, из бабьего теста. Сонный лупоглазый мужичище, лицо развалено шрамом.
«Повидали дядечки свет…» — с опаской подумал Костик, опустил камеру.
— Эко, товарищ оператор, растревожили вы мне серденько… — с небесной задумчивостью на лице начал тот, что с челочкой. — Мечту вам, дорогой товарищ, приходилось иметь? Мечту такую океанскую, чтобы и смерть матери помогла пережить и несправедливость людскую забыть?
«Подходец, однако!» — изумленно подумал Костик и решил игру забавную поддержать.
— Красиво вы про мечту загнули. Мне, признаться, и крыть нечем. Я мальчонкой о подшипниках для самоката задумывался…
— А я, товарищ мой распрекрасный, еще у мамки в утробе о кино мечтал. ВГИКом бредил! Четыре раза поступал на оператора — и все мимо кассы. Надолгонько вы к нам? — уже деловито спросил чубатый.
Второй, который увалень, тоже с интересом нахмурил брови.
Понесло Костика… Обожал Костик хохмочки!
— Да я, собственно, нагрянул по государеву делу. У вас самые крупные медведи на земном шаре. Хочу передовых мишек отснять в рекламный фильм для зарубежа да супруге с тещей привезти по шкуре.
Великан поперхнулся табачным дымом, выпучил по-рачьи глаза на Костика. Дружок его с челочкой отступил на шаг, сощурился.
— Мед-ве-е-е-ди? А знаете ли вы, смелый мой товарищ, что повезло вам на нас, как новичку в карты. Мы их с другарем Гринюхой чаще комарья встречаем. Недавнось на свадьбу ихнюю нарвались, таких пять харь — в штаны думал накладу. Времечком каким располагаете? — снова задушевно спросил чубатый.
«После басен вопросы врасплох…» — оценил Костик ум чубатого.
— Видите ли, времени-то я своему хозяин. Хочу самое что ни на есть разноцветье ухватить…
— О! Я же говорил, что повезло вам на нас. Бабье лето с паутинкой, с журавушками в голубом небушке я вам обещаю!
— Извините, если правильно понял вас, предлагаете нашей киностудии свои услуги? В качестве кого, позвольте спросить? Рабочих?
Чубатый жеманно закатил глаза, взмахнул руками, обморок, дескать.
— Догадалась Машка, когда ночь прошла! Я ж вам толковал про мечту, про ВГИК. Вы мне — про самокат… Дозволили бы в детстве на том самокате прокатиться, нешто отказались бы у мечты погреться? — с фальшивым надрывом выкрикнул любитель кино.
Друг-громадина тоже покачал головой, мол, непорядок получается… Как это без них фильм разрешили снимать…
Хоть и неприятно Костику, что его так примитивно покупают баснями и ВГИКом, но удобный случай два раза не стучит. Поднатужившись, Костик, конечно, оторвет от земли рюкзак с продуктами на месяц, ружье, десятикилограммовый «Конвас» и палатку, но кому тогда от зари до зари гонять медведя?
«На вид-то выносливые верблюды… Обмануть могут… — ожил в Костике червячок сомнения. — Подкалымить на мне надеются».
— Сочту за счастье, если составите компанию. Но работа… Предупреждаю — работа каторжная! Мне нужен медведь. Сметой деньги на ветер не предусмотрены, — решил схитрить Костик.
— Тс-с-с! Ни слова о купюрах, — обидите, молодой человек. Иначе бы вы нам серденько порадовали… Скажем, смотрят человеки ваш фильм и читают: знаменитому и талантливому оператору помогли на совесть Олег Гарькавый и Гриня Прохоров. Этак можно?
— Пустяк! — весело пообещал Костик. Наивное тщеславие новых знакомых окончательно его убедило — брать.
— А на счет таланта погорячились вы. Я всего лишь добрый профессионал. Талант — другое! — строго пожурил он льстеца Гарькавого. Гарькавый глаза недоверчиво сузил, процедил сквозь зубы: «Лады, начальник… Строг мужик, строг».
Решили погоду-жар-птицу не упускать и выступить утром следующего дня. До охотничьего зимовья в распадках Хамар-Дабана Гарькавый посулил всего неделю энергичной ходьбы.
«Осилим», — встрепенулся Костик, любуясь спинами новых знакомых. Судя по подробному рассказу Гарькавого, места вокруг избы — лучше не бывает… На склонах хребтов сплошняком перестойный кедрач. Еще по школьной географии Илькин помнил: перед лежкой мишка обязательно на орешках жирует… Хребты не сплошь, облесенные, а с каменистыми отрогами, луговинами. В избе они разобьют базовый лагерь, и можно месяц налегке заниматься только съемками.
А пока до избы сапоги изнашивают, желтизна прихватит тайгу в самый раз…
Возликовал Костик! Он даже представил, как бойкая старушонка в собольей накидке умоляет членов жюри кинофестиваля перевести ей с русского фамилию оператора.
— Гм… просто Илькин? Без подтекста? Мило, талантливый мальчуган…
Ласковый Костик, агнец, доверчивый… Приласкай его умеючи, сам в пасть юркнет, еще и «ура!» с восторгом прогорлопанит. Раз такие золотые мужики — нате вам сотню рублей на закупку продуктов. Доверяю, братва!
— В семь нуль-нуль буду как штык! — бодро отрапортовал Гарькавый и тотчас увел дружка, у которого неприлично заблестели глаза…
После их ухода туман наивности вмиг рассеялся. Костик ужаснулся собственной глупости. Он было даже нацелился в милицию, но, едва представив себе, как сам отнесся бы к подобному ротозейству, решил обождать до утра.
«Двойки двойками, а про учебу не забывай», — учил в свое время папа Костика, наматывая на кулак красовавшийся всегда на почетном месте ремень. Костик поплелся в местную охотинспекцию. Для медвежьей привады он надеялся ухлопать одним выстрелом кабаргу или изюбря и потому еще в студии запасся гербовой бумагой-просьбой.
Обещание Костика прославить местных медведей за границами сработало — лицензия на кабаргу лежала в нагрудном кармане. Но на душе стало еще муторней, еще горше. Во сне над Костиком всю ночь хохотал косматый наглый хищник и, сжалясь, наконец, пообещал денег на обратный проезд.
Однако точно в семь ноль-ноль Гарькавый скинул тощой свой рюкзачишко на дощатый тротуар подле дома путейца, Гриня Прохоров бережно поставил громадный рюкзачище рядом.
Козу дружки привязали к скамейке. Глаза у козы были повязаны траурной черной тряпицей.
— Это чудище откуда и зачем? — едва сдерживая радостное волнение, спросил Костик.
— Для приманки сгодятся… — Гарькавый отечески похлопал страдалицу по шее.
